На берегу лежали однодеревки. И два белобрысых мальца сидели с удочками.
«Бяжитя!» – мысленно крикнул им Спиридон.
А те уставились на ладью, прущую под парусом. Видать, и привыкли к гостям, и любили зырить. Новое!
Парус убирали, и грести переставали, и ладья, замедляясь, плыла к берегу, мягко ткнулась носом в песок. На землю спрыгивали вооруженные варяги. Почти все ушли вверх по тропам к веси, даже Сньольв. В ладье остались Спиридон, Нагме в веже да тот одноухий Хав, что маялся от боли в голове, его Сньольв остановил жестом.
Белобрысые мальцы таращились на уходящих с топорами, мечами и копьями мужиков, некоторые и щиты прихватили. Глядели на ладью с драконьей головой, на Спиридона с обрезанными обгорелыми волосами…
И в веси началась татьба. Высоко залаяли собаки. Послышались крики. Потом бабий визг.
Лица мальцов враз стали цветом в их волосы. Глаза отемнели, расширились. Спиридон встал, подобрался со своей колодиной к носу и жестами стал показывать мальцам: уносите ноги! Прячьтесь…
А те глазели на него и в сторону веси. Держали свои дурацкие удочки. Наконец глянули друг на друга, положили удочки и медленно пошли по тропинке вверх. Спиридон им махал в сторону, чтоб уходили в сторону, мычал… Но те как завороженные шли вверх.
А сверху катился оглашенный бабий вопль. Видно, теперь уже все варяги ринулись в одрины.
Хав морщился то ли от боли, то ли оттого, что слышал и не мог присоединиться к товарищам. Он вращал воспаленными красными глазами. Вдруг что-то кликнул, обратив продолговатое лицо к небу. Мутно глянул на Спиридона. И Спиридон ясно узрел: то бысть взгляд обреченного.
Взгляд Хава блуждал по берегу, по ладье – и остановился на маленькой веже, откуда появилась Нагме. Что-то бормоча, он поднялся и направился к ней. Спиридон следил за ним. Нагме тут же скрылась. Но Хав уже не останавливался, он пробрался к ее веже и полез внутрь. Послышался голос девицы. Спиридон дико озирался, ища какое-нибудь оружие. Но варяги забрали все топоры и копья. Нагме закричала:
– Ман намехоам!.. Намехоам!..
Спиридон тащился туда со своей колодиной.
– Шома хуб нисти!
Ни ножа нигде, ничего…
– Беман комакь конидэ!
Спиридон зарычал, схватился за торчащие ноги Хава со спущенными портами, тот дико оглянулся, лягнул Спиридона. Но Спиридон цепко ухватился, и Хав вылез из вежи, миг взирал красными, вращающимися яро глазами на него и тут же выдернул нож и выкинул руку. Спиридон отшатнулся и сел. Варяг неловко переставил ноги со спущенными штанами и торчащим упруго удом с набухшими яйцами и снова ударил, но Спиридон вовремя схватил свою колоду и защитился. Нож глубоко вошел в колодину.
В груди варяга заклокотали ругательства.
Спиридон вскочил и кинулся назад, волоча колодину. Хав бросился за ним, но упал, запутавшись в штанах, и ударился своей гниющей раной о борт. Воздух сотряс рев. Из раны хлынула кровь с гноем. И Хав внезапно умолк и перестал шевелиться. Спиридон глядел на него, тяжело дыша. Что оставалось? Поднять колодину и размозжить эту образину?! Спиридон подтянул колодину за веревку, поднял ее. Сделал шаг. Но так и не мог решиться.
Хав безмолвно валялся, уд его опадал, обращаясь в жалкую грязную вервь с вытекающей мутной каплей.
А по тропам из веси уже возвращались два варяга со связками рухляди мягкой, печеным хлебом, салом. И Спиридон оставил колодину.
Они спустились к ладье, стали вынимать из мешков меха и разглядывать их, переговариваясь. Тут заметили лежащего Хава со спущенными штанами, позвали его, плеснули в лицо воды, толкнули. Хав пошевелился. Ему помогли сесть. Что-то спрашивали. Хав мутно оглядывал их лица, потом его взгляд остановился на Спиридоне. И он схватился за рукоять меча, но тут же выпустил ее. Ему пришлось сперва натянуть порты. Варяги ухмылялись. Из веси все неслись вопли. По тропинке спускался Скари тоже с каким-то добром. Варяги что-то ему крикнули. Хав наконец натянул порты, но Спиридон, не дожидаясь расправы, спрыгнул со своей колодиной. Хав погнался за ним, размахивая мечом.
– Что сбылось?! – вопросил Скари у Спиридона.
Спиридон кивнул на Хава, а потом на вежу. Жестами и страшными рожами пытался объяснить. Скари поглядел на обезумевшего Хава и схватил его за руку. По шее Хава текла желтовато-алая жижа, пачкая рубаху. Длинные волосы были вымазаны в этой крови. Глаза блуждали. Скари заставил его отступить. Хав отошел, помедлив, сунул меч в ножны, склонился к воде и начал смывать кровь.
Его товарищ, грузный лысый варяг Асбьёрн с отвислыми щеками и покатыми плечами, – руки у него были просто медвежьей силы, он поднимал целое дерево, которое могли осилить только двое, – принес ему кое-какую добычу, несколько куньих шкурок. Но Хав и не посмотрел на них.
Варяги возвращались с пограбленным. Вели трех овец и теленка, тащили живых кур. Теленка тут же и зарубили, ободрали, порушили и мясо сложили в мешок. Овец снова связали и разместили на дне ладьи. Кур посадили в корзину. Все казались пьяными, будто в веси их потчевали доброй забористой медовухой. На портах расплывались пятна крови, то ли телячьей, то ли людской. У некоторых были расцарапаны лица, но они довольно лыбились.
Но пришли еще не все. И варяги ждали, переговариваясь. Рассматривали меха, встряхивали их, и те искрились на солнце.
Над весью вставали черные дымы.
13
Добычи было мало. Три года плавания – и такой жалкий куш. Они жаждали еще. И жадными очами вперялись в медные боры и великие дубравы. Но берега Дюны были безлюдны, дики. То и дело среди деревьев мелькали рога оленей. Лоси выходили на мысы. Однажды впереди увидели бера, он переплывал Дюну. Варяги закричали, налегли на весла, пытаясь настичь зверя, но тот успел доплыть до берега и легко уйти среди раскидистых дубов, переливаясь мокрой толстой шкурой и отрывисто порыкивая. Несколько раз замечали фигуру светлого волка. Этот волк как будто сопровождал ладью. Варяги метили в него из луков, но промахивались. И удивленно переговаривались, снова заметив его. А Спиридону то и не в диковинку было.
Скари ничего не сказал Сньольву, но вечером на стоянке Нагме не захотела выходить из маленькой вежи, и Сньольв сам прошел к ней. Спиридон видел это с берега, собирая хворост для костра. Знал ли хёвдинг хотя бы немного ее язык? Он и впрямь что-то баил, стоя перед вежей. Наконец Нагме распахнула вход и вышла. Она что-то громко говорила, указывая на Хава, который все сидел на своем месте, скрючившись от боли. Сньольв слушал. Потом окликнул Хава. Тот оглянулся и тут же отвернулся, длинно сплюнул. Сньольв возвысил голос. Хав не отвечал. Сньольв медленно двинулся по ладье. Остановившись над Хавом, он снова сказал что-то. И Хав вдруг засмеялся визгливо. Сньольв достал меч и концом меча легонько ткнул Хава в плечо. Тот снова длинно сплюнул.
Варяги молча смотрели с берега. Асбьёрн как раз принес сухую сосну для костра. Он замер с сосной на плече.
И вдруг раздался окрик Асбьёрна и следом треск сброшенной на землю сосны. Сньольв поднял голову. Асбьёрн уже вынул свой меч и снова прокричал что-то Сньольву. Варяги молча ждали. Сньольв, еще раз взглянув на Хава, повернулся и сошел на берег.
Обоих окликнул Скари.
Сньольв кивнул, а Асбьёрн ответил.
Остальные варяги молча вставали полукругом у ровного травянистого места возле реки.
И оба варяга встали там друг напротив друга.
Скари что-то возгласил.
На миг стало абсолютно тихо.
…Первым ударил Асбьёрн, меч Сньольва звонко отразил удар. От другого берега отозвалось эхо. И начался странный танец двоих мужей. Они были ненавистны в эти минуты друг другу, но и не было сейчас между ними связи прочней. Их будто опутала некая нить, и каждый норовил освободиться от пут. Дрались без щитов и шеломов. На Сньольве была кольчуга, на Асбьёрне – кожаный доспех с металлическими пластинами. Грива грязных волос Асбьёрна, зачесанных назад, напоминала загривок медведя. А вкруг головы Сньольва рассыпались русые пряди вперемежку с белыми, и в бороде белели волосы. Асбьёрн был ниже ростом, но моложе. Сньольв же чувствовал свое превосходство и не сомневался в праве убить зарвавшегося воина. Это было написано на его лице. Асбьёрн сверлил темными синими глазками противника и, как только тот делал ложный выпад, пытался отразить его, а Сньольв уже наносил настоящий удар, но Асбьёрн всякий раз успевал выставить меч. Он был пронырлив и стремителен. Но великая наука рубки мечом чувствовалась в каждом движении Сньольва. Он и в этом был господин, хёвдинг. И скоро доказал это первой кровью. Меч его вонзился концом в бок Асбьёрна. Тот прижал в первый момент ладонь к боку, но даже не глянул на нее и продолжал бой. А ладонь его окрасилась кровью. Скари что-то торжественно прокричал. И Сньольв выжидательно взглянул на противника. Но Асбьёрн мотнул своей гривой, отметая, видимо, предложение закончить поединок, и снова пошел на Сньольва, нанося удары слева и справа. Но всякий удар встречался со сталью меча Сньольва.
Спиридон уже давно чуял, что все тут изуметилися. Кораблице ихний бысть кораблице безумцев. С потерей шелка и драгоценных сосудов заморских эти вои задичали. Их все раздражало, все. Глаза полнились ненавистью к солнцу Дюны, к самой реке, к лесам, ко всему на свете. Столько лет странствий, и вот они возвращаются к своим жёнкам и матерям, старым отцам и выросшим детям пустые, побитые…
Из вежи за поединком следила Нагме. А Хав и не глядел, сидел понурясь. И из его раны на голове сочилась гнилая жижа.
Противники продолжали кружить у воды, взметая песок, иногда оступаясь в воду. Сньольв уклонялся от разящих выпадов. Удары Асбьёрна были нерасчетливо сильны. Аж воздух взвизгивал и что-то с хрустом натягивалось в его теле или броне.
Спиридон следил за поединком, не разжигая костер.
Чья же возьмет?
…И Сньольв оступился. Поставил правую ногу – и не на твердый песок, а в воду, качнулся, и этого оказалось достаточно для могучего летящего меча Асбьёрна. Он прошел чуть ниже пестро