ежду ними ничего не может быть? Отвезти Флоранс в аэропорт и равнодушно отвернуться, чтобы не видеть её слёз?
Артём не смог.
Это оказалось гораздо сложнее, чем провести неделю рядом со смертью.
Дни уходили, и с каждым канувшим в Лету часом, это становилось ещё тяжелее.
Тёма совершенно запутался и разрывался между двумя женщинами, как между двумя мирами. Но одна была рядом, согревала его своим теплом и убеждала, что он живёт в реальном мире, а другая не хотела его знать.
Несколько звонков оборвались частыми гудками, прежде чем Артём понял, что его номер всё ещё находится в «чёрном списке». Даже после разговора в больнице она не разблокировала его. Осторожные вопросы маме давали такие же расплывчатые ответы. Из них Тёма понял только одно – Алине становится лучше.
Лучше без него…
А потом была вторая командировка и третья, ещё одна и ещё. И вот уже Артём сам возглавлял группу и принимал решения, куда идти и что снимать. Его репортажи были острыми, правдивыми и оставляли чувство горечи. Он был хорош. У него получалось.
Главред оказался прав, разглядев в нём способности донести людям правду так, чтобы они ужаснулись, чтобы задумались над тем, что происходит совсем рядом, но за границей привычной жизни.
И каждый раз Флоранс встречала его своим теплом, своей мягкостью, податливостью и реальностью. Она заставляла его верить, что всё позади.
На новый год Артём решил не ездить домой. Он теперь вообще не представлял, как вернётся в Анапу. Присутствие Алины в родительском доме делало это практически невозможным. И это было бы предательством по отношению к Флоранс. Ведь Тёма вовсе не был уверен, что его чувства угасли.
Точнее он точно знал, что это не так. Ему не стоило ехать домой…
А в мае Флоранс нашла кольцо. Артём уже и сам забыл о нём, ведь столько всего произошло с тех пор. Это кольцо он купил для другой женщины, той, которой был не нужен ни он, ни его любовь.
А Фло так обрадовалась, её глаза засияли, и Тёма просто не смог сказать ей правду. А потом подумалось – почему бы и нет? Они отлично ладят, Флоранс так старается во всём ему угодить. Да, для него она всего лишь синица. Но она здесь, рядом, а его журавль, похоже, так и останется всего лишь мечтой.
И Тёма сделал то, что показалось ему правильным в тот момент, он спросил Флоранс:
– Ты станешь моей женой?
* * *
Флоранс была счастлива. Она порхала бабочкой с цветка на цветок, то есть по свадебным салонам и магазинам, готовясь к этому важному для любой девушки дню.
Тёму же не волновала вся эта мишура, и он полностью доверился своей невесте. Ведь её так радовали эти предсвадебные приготовления.
Единственный раз Артём запротестовал, когда Флоранс захотела устроить свадьбу в Анапе. Он бы предпочёл Москву или даже Лондон, надеясь, что Алина откажется приехать. Но невеста настаивала на своём с непонятным упрямством и даже подключила будущую свекровь.
– Тём, ты собирался ставить родителей в известность, что женишься? Или надеялся, мы сами догадаемся? А может, рассчитывал, что не догадаемся, и ты сумеешь провернуть это по-тихому? – мама сердилась по-настоящему. Артём мог это определить по голосу, который становился по-деловому сухим.
– Мам, прости, забегался… – наверное, он плохой сын или даже жених, потому что предстоящая свадьба ну никак не воспринималась чем-то настолько существенным, чтобы устраивать из этого грандиозное событие. Артём бы вообще предпочёл расписаться без шумихи и гостей и улететь на недельку куда-нибудь в тропики.
Но он понимал, для Флоранс – всё иначе. Для неё это важно.
– Значит так, мы с твоей невестой… – мама выделила это слово голосом, и Тёма понял, что она ничего не забыла и с радостью всыпала бы ему ремня за то, как он поступил с Алинкой. И даже не стала бы слушать его оправданий.
В их общем с Алиной детстве Тёма всегда должен был уступать или искать компромисс, потому что «она – девочка, а ты – мужчина». Именно так и никак иначе.
– Мам, я не буду играть свадьбу в Анапе, – перебил её Тёма, проявляя упорство, продиктованное… малодушием?
– Нет, будешь! – упрямство он унаследовал от мамы, но ему оно досталось уже серьёзно разбавленным. – Но приедешь один и пораньше, чтобы поговорить с Алиной. Если вы не помиритесь… – она замолчала, и Тёма услышал что-то похожее на всхлип.
– Мам…
– Нет, слушай меня, упрямец, ты достаточно морочил девочке голову. Раз уж тебе не хватило терпения дождаться Алину, значит, ты снова будешь её братом и ничем другим. Она только начала приходить в себя, и я не позволю тебе снова всё испортить, глупый мальчишка.
Она снова замолчала, и Тёма тоже молчал. В трубке слышалось только их дыхание, разделённое сотнями километров.
– Ты всё понял? – тихо шмыгнув носом, подвела итог мама.
– Да, – она была права, прежде чем жениться на Флоранс, он должен всё решить с Алиной. Им давно нужно поговорить. Сейчас, когда прошёл почти год, сделать это будет проще.
А значит, после командировки в Нагорный Карабах он сразу полетит в Анапу. Кажется, это называется закрыть гештальт – завершить действие, чтобы начать новое. Его гештальт – Алина, и пока он не закрыт, в жизни Тёмы не стоит ждать спокойствия.
Он будет испытывать вину, мучиться вопросами типа «а что если бы…», выслушивать претензии от родителей, в общем… лучше сделать, как говорит мама. Всем будет лучше.
Да и с Алиной нужно помириться, как-то перешагнуть через то, что было и попытаться жить дальше. Пусть как брат и сестра… раз на большее он не может надеяться.
Решено, он вернётся и всё уладит. В конце концов, они одна семья, а в семье должны царить радость и любовь.
Через два дня в самолёте Тёма пытался сосредоточиться на изучении документов, перепроверяя пункты плана, уточняя время и координаты. Эта миссия была очень важной. Сейчас в Карабахе идут поиски останков погибших, и их съёмочная группа будет участвовать в этом процессе.
Но мысли то и дело улетали в Анапу, в прошлое лето, когда он наконец обрёл своё счастье и тут же его потерял…
У взлётной полосы их встречали две военные машины. Тёма, как руководитель группы, первым сошёл с самолёта и пожал руку пожилому коренастому подполковнику Григорьеву, который оказался старым приятелем Петра Семёновича.
По дороге Григорьев проводил обычный инструктаж, куда можно соваться, а куда лучше даже не смотреть. Это было уже привычно, и Тёма смотрел на открывающийся постапокалиптический пейзаж – разрушенные здания, искорёженные дороги, обугленные остовы деревьев и разносимый ветром пепел. Всё это он видел в каждой своей командировке, но так и не смог привыкнуть.
Ребята в его команде подобрались тоже бывалые, только у оператора было меньше десяти командировок, все остальные уже перевалили этот первый юбилей.
Разменяв свою «десятку» Тёма совершил традиционный поход в бар, где обычно отдыхали сотрудники их редакции, и под дружный хор подбадривающих голосов осушил подряд десять шотов горящей самбуки. А потом пару раз наблюдал за другими новичками, проходившими ритуал, и вспоминал свои ощущения: горячо, опасно и нельзя останавливаться.
Именно так всегда и было в командировках.
Журналисты переговаривались с военными, слышался смех после пошлых шуточек режиссёра. Казалось, присутствовавшие в этом внедорожнике не замечали того, что творится снаружи.
Или делали вид.
Сначала Тёма почувствовал, как машина подпрыгнула в воздух, словно колесо наскочило на кочку или попало в глубокую выбоину. Клацнули зубы, прикусывая язык, рот заполнился горячей кровью.
Взрыв раздался гораздо позже. Тогда он ещё не знал, что это взрыв. Просто был страшный грохот, от которого Тёма вдруг оглох. А за ним пришла боль. Содрогнулось всё тело, затрещали, ломаясь, кости. Колено будто разорвал пополам взбесившийся великан. А лицо пылало, словно с него заживо сдирали кожу.
Темноте, накрывшей его через секунду, Артём был даже рад, потому что в ней растворилась боль, и пришла Алина. Она улыбалась и тянула к нему руки. Тёма попытался в ответ протянуть свою ладонь, но понял, что его больше нет.
Глава 28
Транспорт, в котором ехал Тёма, подорвался на мине…
Слова никак не складывались в картинку, их смысл ускользал, как я ни пыталась сосредоточиться.
Последние три дня в нашем доме царило форменное безумие. Мама безостановочно плакала, ба колола ей успокоительное. Папа обзванивал знакомых среди военных и чиновников, чтобы нам позволили навестить Тёмку в военном госпитале.
Мы знали только, что он ещё жив. «Пока жив», – ответили отцу вчера по телефону, а потом повесили трубку. И больше информации не поступало.
Нет, это сон. Такого просто не может быть. Чтобы Тёма, тот самый живой и весёлый Тёма, чтобы он…
Наверное, мне следовало тоже попросить у ба укол, но я боялась уснуть и пропустить последние новости. Все эти три дня я так и не поднималась в свою комнату. Почти никто из нас не покидал гостиную. Мы словно приняли неосознанное решение держаться вместе. Так было немного легче ждать новостей. И в эти дни как никогда раньше я чётко осознала, что мы – семья.
И я – её часть.
Даже Джек, как будто проникся общей атмосферой настигшего нас горя, он тихонько лежал, свернувшись калачиком на диване, изредка просясь в туалет.
Наконец папе совместно с Тёминым начальником удалось добиться новостей. В конце недели Артёма с другими ранеными перевезут в Москву. Там мы и сможем его увидеть.
Саша опять плакала, уже от радости. Папа обнимал её, убеждая, что теперь-то уж всё будет хорошо.
А я по-прежнему пребывала в прострации, как будто сама подорвалась на мине, и меня контузило. Я просто не могла в это поверить. А ещё меня накрыло тяжёлым грузом вины. Я ведь не хотела видеть Тёмку. Я его прогнала. Отказалась даже разговаривать с ним, а ещё убрала его номер в «чёрный список», чтобы он не мог мне позвонить. Я настолько отгородилась от него, что сейчас даже не могла вспомнить последние слова, которые ему сказала.