И хотя доктор рекомендовал гулять и разрабатывать новое колено, Артём утверждал, что ему достаточно ходьбы по квартире.
В один солнечный сентябрьский день мне в голову пришла отличная идея. По крайней мере, в тот момент она казалась отличной.
Родители уехали за продуктами. Мы с Джеком отправились гулять. Тёма уже не мог долго обходиться без меня, тем более сейчас он и вовсе остался один в пустой квартире.
Мы перешли широкий проспект и оказались в парке. День был будний, людей прогуливалось не слишком много, и я спустила Джека с поводка, давая возможность порезвиться и погонять белок. Несмотря на хромоту, он оставался довольно проворным, и беготня среди шуршащих листьев доставляла ему удовольствие.
Звонок раздался почти тридцать минут спустя.
– Вы где? – спросил встревоженный голос Тёмы.
И тут мне в голову пришла та самая гениальная идея.
– В парке… – простонала в трубку. – Кажется, я вывихнула ногу и не могу идти…
– Я сейчас буду, – быстро проговорил он и отключился.
«Вот и отлично!» – подумала я, опускаясь на скамейку и следя рассеянным взглядом за Джеком.
Тёмке понадобилось минут двадцать на тот путь, что мы проделывали в четыре раза быстрее. Он отыскал меня взглядом и, опираясь на трость, захромал к скамейке. Очень хотелось подхватить его под руку и помочь, но я сдерживалась. Знала, для него важно ощущать свою самостоятельность.
– Боюсь, из меня так себе помощник… – Тёмка, тяжело дыша, опустился на скамейку.
– Не важно, – призналась я, – просто хотелось вытащить тебя из дома.
– Ты соврала?! – он смотрел на меня так обиженно, что хотелось рассмеяться.
– Прости, – нежно улыбнулась ему и поцеловала в изуродованную щёку. – Мне очень хотелось пошуршать с тобой осенними листьями, и я не придумала ничего другого.
На удивление Тёмка не стал ругаться, только вздохнул, то ли не желая спорить, то ли признавая мою правоту. Несколько минут мы молча сидели на скамейке, жмурясь от по-прежнему яркого солнца, и следили за Джеком, который загнал очередную белку на дерево и теперь обиженно лаял, сидя внизу.
А потом, отдохнув, медленно побрели по пустынной аллейке. Слева от меня хромал на левую ногу Тёма, справа – Джек на правую заднюю лапу. И я засмеялась.
Артём вопросительно вскинул брови.
– Вы очень гармонично смотритесь, – я указала на симметрию. Тёма тогда странно посмотрел на меня, не разделяя моего веселья. И я поняла, что нужно действовать более решительно.
Той же ночью я пришла в его комнату. Скользнула под одеяло, прижимаясь к тёплому телу.
– Алин, ты чего? – Тёмин голос со сна был хрипловатым.
– Ш-ш, – я прижала палец к его губам, а потом заменила его своими губами.
Тёмка ощутимо напрягся, не зная, как реагировать.
– Я люблю тебя, – прошептала, – и хочу быть с тобой… если позволишь.
Он думал всего пару секунд, а потом обхватил меня руками, прижимая к себе и целуя в ответ.
Ночью, когда Тёмка уснул, я выскользнула из его объятий и вернулась в свою комнату. Не хотелось смущать родителей.
Но утром, за завтраком, они как обычно переглянулись, и мама озвучила:
– Нам нужно вернуться домой, вы тут без нас справитесь?
Теперь уже переглянулись мы с Тёмой. Я покраснела, понимая, что если квартира будет в нашем полном распоряжении…
– Справимся, – улыбаясь, ответил Тёмка. И от этой его прежней улыбки защипало глаза.
Мама подошла ко мне, обняла и поцеловала в макушку:
– Вот и славно.
– У меня есть отличная новость, – оглядев нас подозрительно блестящим взглядом, сообщил папа: – Я нашёл клинику, где Тёмке вернут лицо.
Эпилог
Спустя два долгих года мы вернулись в Россию.
Самолёт приземлился в аэропорту Шереметьево и покатился по взлётной полосе. Я смотрела в иллюминатор, не терпелось скорее ступить на родную землю. Мне нравилось жить в Сеуле, но уж слишком чуждым он был. Да и соскучилась по родным.
– Идём? – Тёма протянул мне руку, и я подняла на него глаза.
Доктор Вон оказался настоящим волшебником. Тёмкино лицо было почти прежним. Наверное, те, кто знали его не слишком близко, даже не сумели бы найти разницу. Но я видела изменения и привыкала к ним.
Протянула ему ладонь, на безымянном пальце желтел простой ободок обручального кольца. Мы расписались в посольстве два месяца назад. Церемония была очень скромной, на ней были два представителя нашей страны и мы с Тёмкой.
Родители поддержали это решение. И папа оформил документы, где официально отказался от нашего родства. Но теперь я не воспринимала это так болезненно, потому что он всё равно оставался моим отцом, что бы ни было написано на бумаге.
А Саша была моей мамой. Начав тогда её так называть, я поняла, что только это и есть правильно. А кровные узы, да кого они вообще волнуют?
То кольцо с бриллиантом я отнесла в церковь.
Это было во время первой операции. Я безумно нервничала и не знала, куда себя деть, потому отправилась бесцельно бродить по улицам. Помню, как наткнулась на православный храм посреди буддистской Кореи и как удивилась этому чуду.
Внутри было прохладно, пахло свечами и тем особым духом, который можно встретить только в православной церкви. Возле иконы Божьей матери белела небольшая табличка с сообщением, что приход собирает золотые украшения для оклада.
Я решила, что это знак.
Достала из потайного кармашка сумочки кольцо и положила его на полочку.
– Пожалуйста, помоги ему стать прежним, – попросила у иконы, прежде чем уйти.
Не знаю, что помогло, моя ли тихая просьба, или мастерство корейского доктора, или всё вместе, но Тёма больше не закрывался. И даже когда я, немного опасаясь последствий, рассказала о Флоранс и кольце, о том, что отдала его храму, он не рассердился. Напротив.
– Думаю, это чудо, – сказал он тогда и, чуть подумав, добавил: – Думаю, мы оба заслужили немного чуда.
А потом мы обвенчались в том храме…
Воздух родины был иным, здесь как будто даже легче дышалось. Хотя я понимала, что, скорее всего, всё это сама и выдумала. Просто мне очень хотелось домой.
Перелёт был долгим, пересадка в Стамбуле затянулась, и мы оба устали. Но Тёма уговорил меня заехать по дороге в редакцию, обещал, что надолго там не задержится. И я согласилась.
Разве могла я протестовать, когда на лице любимого об одной мысли о прежней работе расцветала та самая улыбка?
Его начальник очень помог нам в эти непростые три года. Оказалось, что жизни и здоровье журналистов были застрахованы, и страховка покрыла почти все расходы на лечение и реабилитацию. А недавно Пётр Семёнович сообщил, что будет рад принять Тёму обратно. Если он захочет, конечно.
И мой муж воспрянул духом.
В редакции его ждали только завтра, но он не мог утерпеть. Хотела ли я, чтобы Тёма вернулся на свою опасную работу? Конечно же, нет! Но это был выбор моего мужа, и я его поддержала. Это была цель, так необходимая сейчас Тёме, ради которой он столько перенёс и двигался вперёд.
Я готова была начать жизнь в Москве, потому что за эти годы для меня стало ясным одно – не важно где, важно с кем. Мы с Тёмой слишком много перенесли и заслужили право быть вместе. Быть счастливыми. Мы оба слишком много времени потратили на лишние сомнения, делали неправильный выбор, ошибались, но зато теперь ценилось каждое мгновение, проведённое вместе.
В любви и согласии.
В Москве мы задержались всего на пару дней, а потом снова купили билеты на самолёт. Я скучала по родителям, с которыми вот уже два года общалась только по видеосвязи. По Гришке, который так вытянулся в свои четырнадцать, что почти сравнялся с папой. По ба и деду. А ещё по Джеку, которому пришлось остаться в Анапе.
Самолёт набрал высоту, стюардесса сообщила, что можно отстегнуть ремни и заказать напитки. А я поняла, что готова сообщить мужу важную новость.
Мы повернулись друг к другу одновременно:
– Я люблю тебя.
– Я беременна.
И рассмеялись этой синхронности.
– Ты правда беременна? – переспросил он.
– А ты правда меня любишь? – улыбнулась я.
– Ты моё чудо, – сказал, улыбаясь в ответ, Тёма.
А потом мы упоённо целовались на высоте девять тысяч метров, пока нас не прервало вежливое покашливание стюардессы.
Тёмка обнял меня и произнёс то, что я больше всего хотела услышать:
– Скоро мы будем дома.
Конец.