— Зачем?
— Думал, раз он людей судит, так, наверное, все на свете знает. Он ведь партийный — значит, самый правильным человек.
— Ну и что?
— Зашел я в прокуратуру, иду по коридору, гляжу — на двери табличка: «А. Д. Шилов». Отворил дверь и вошел. Дяденька, строгий такой, а молодой, сидит за столом, пишет. Взглянул на меня. «Мальчик, тебе чего надо?» — спрашивает. Я говорю: «Это вы — прокурор районный?» — «Я, говорит. Зачем я тебе нужен?» — «Моего отца, говорю вы неправильно обвинили. Так делать нельзя». — «Вот как? — перестал писать, в кресле своем выпрямился, смотрит на меня и вроде как усмехается. — А кто же твой отец? И по какому делу?» Я сказал. Тут телефон зазвонил, он стал разговаривать и все отвечал кому-то: «Нет. Не согласен. Нет. Не могу, баловаться можете… Качает головой, не уступает — Я твердо убежден в этом». А сам, не опуская трубки, все на меня посматривает, будто всего разглядеть хочет. Потом трубку положил, говорит: «Так ты думаешь, правление Райпотребсоюза напрасно его смяло, а мы напрасно обвиняем?» «Я не думаю, а знаю. Рассыпьте перед моим отцом золото — он не возьмет. (Это я так ему говорю, а на сердце у меня закипает.) Отец же меня учил чужого никогда не задевать. Да и все наши колхозники знают» какой он, а не говорят потому, что с вами спорить боятся». — «Почему же боятся?» — «Да потому, что вы же начальник». Он как захохочет, вроде бы и по-доброму, но все-таки к чему тут смех? Потом наклонился ко мне, и в глазах его словно засветилось: «Ну, а еще какие у тебя доказательства невиновности отца?» — «Больше, говорю, никаких нет». — «Вот и вижу я, что рановато тебе к районным прокурорам ходить». Обидно мне стало, я взял да и ушел: чего я буду ему говорить, он все равно не сделает ничего.
— Ого, Антон! — Витька даже покраснел от волнения. — Если бы прокурор захотел, он бы все мог сделать! Володькин отец всегда так говорит. Только ведь… — голос его упал, — правда надо доказательства.
— Я и сам теперь это понимаю. Да откуда их взять, доказательства? Домой тятя сроду нитки не занес. Я-то знаю, что на него напраслину несут, но как это доказать?
— А еще дядя Малинин говорит, что Шилов молодой и с людьми не больно-то разговаривает.
— То-то вот, не захотел он послушать, зачем я к нему пошел. Эх, Витька, ведь все дело в том, чтобы каждый партийный был такой человек, такой… чтобы понимал — хоть и мальчишка пришел, но и тот может иметь понятие. А так, не разговаривать, — это и есть несправедливость.
— А знаешь что, — оживился Витька: — ты с дядей Алексеем посоветуйся. Вот сейчас сразу и пойдем.
Антон живо повернул голову, и Витька обрадовался, что другу совет его пришелся по душе. Но тут, же по лицу Антона понял, что совет отвергнут.
— Нет, неохота. Ему уж небось тетка Настя про отца наговорила.
— А папка сказал, что женщинам не надо его судить, пока неизвестно, виноват твой отец или нет. И, говорит, не похож он на виноватого.
— Все равно тетка Настя скажет, и твой отец ее не переспорит.
— Ну, нет… — неуверенно сказал Виктор, сознавая, что в словах Антона есть правда и отец, возможно, и не переспорит мать. — Но дядя-то совсем другое дело!
— Самому бы все на свете знать! — Антон задумчиво смотрел, как течение покачивает проплывающую мимо корягу. — А как научиться?
— Как? Очень просто научиться! Вот я на инженера хочу выучиться. Дядя Алексей говорит, что начинать надо со школы, за все классы все насквозь выучить. Потом — в Москву или в Томск.
— Так ведь хорошо учиться, когда дома порядок, а как мне будет, если отца посадят? — У Антона даже губы дрогнули, как будто он хотел заплакать, но он сжал руку в кулак и кулаком изо всех сил ударил по своему колену один раз, другой… — До чего обидно, что прокурор меня мальчишкой посчитал! Я теперь в семье за старшего. Мать больная. Хочу проситься на работу,
И Антон рассказал Витьке, что хочет пойти прицепщиком, уже говорил с дядей Морозовым и он обещал пристроить Антона к кому-нибудь из трактористов своей бригады Так они с матерью больше трудодней заработают и будут сыты. А там и отец придет. Не дадут же ему много, раз он не виноват!
— Конечно, — сказал Витька, — ты вон какой сильный, тебя любой тракторист возьмет, будь здоров!
— Не полагается малолетних брать, а то бы я сразу пошел.
— И школу бросил бы?
— Чего же школа? Экзамены никому не запрещается сдавать. Я у Андрея Степановича спрашивал. Он говорит: «Зачем тебе уходить из школы? Ты хорошо учишься». Я объяснил, что не дам матери убиваться на работе. Так он говорит: «Пока еще ничего не известно, поезжай на косовину, маленько трудодней заработаешь. Если, говорит, понадобится работать, будешь учиться заочно, я тебе всегда помогу».
— А как же, — спросил Витька, — то собирались героями стать…
— Какие мы с тобой герои? Нас сопливые мальчишки с лодкой обдуряли. Разбираться еще в людях не научились. А это — главное дело. Ведь знаю же я, что отец не виноват, и непонятно мне: почему люди за него не заступятся, в стороне стоят? И все мне ненавистны за это. Так бы и подрался со всеми! Только теперь я решил: больше озоровать не буду. На поля послезавтра поеду или на покос.
— Может, и я поеду. Будем волокуши возить.
Всю дорогу домой Витька думал о том, как трудно живется Антону. Витьке лучше всего было бы поговорить о делах друга с дядей Алексеем. Но дома были только Федя и тетя Лиза. Куда пошел дядя, они не знали.
Занятый своими мыслями, Витька не слыхал сначала, о чем говорили Федя с тетей Лизой.
— …а почему, — спросила она, — там на крыше столько галок собралось?
— Может, кормятся, — звонко ответил Федя, — или это молодые еще. Собирают пищу, кормят старых.
— Что ты, Федя! — удивилась тетя Лиза. — Ведь, наоборот, старые кормят молодых.
— Нет, когда старые галки линяют, тогда их молодые кормят.
Витька стал прислушиваться к разговору. Ай да Федя! Как спокойно и уверенно он говорит. Совсем привык к тете Лизе и не стесняется ее.
— А разве птицы линяют? — с интересом спросила тетя Лиза.
— А то! И галки линяют, и вороны, и синицы. Ихняя жизнь знаете как идет? Ворона, например, кладет пять яиц, ну один болтун. Значит, четыре яйца хороших. Она их высиживает. Вылупятся воронята, у их eщe крыльюшек нет. Потом они начинают рость…
— Расти, — поправила тетя Лиза.
— …расти — ну, как утята растут, крыльюшки у них все боле да боле стают. И это время их все мать кормит. Воронята начинают подлетывать, подлетывать и выучатся летать. Теперь, когда мать видит, что они набрали силу, тогда садится она в гнездо и линяет. Все перья у нее вылезут, и силит ворона голая, никуда не может показаться: птицы засмеют. Вот тут дети ее кормят. А когда она обрастет пером, тогда дети могут улетать от матери насовсем.
— Ты очень, очень интересно рассказываешь, Федя! — Тетя Лиза одобрительно погладила его по кругленькой стриженой голове.
Витька хотел кое-что возразить и оспорить некоторые положения в рассказе брата, но подумал, что, если даже совершенную точность рассказа оставить на совести Феди, все же слушать его интересно. Федя стоял, приподняв голову, словно читал стихи, и так славно блестели его ясные глаза.
Тетя Лиза вопросительно взглянула на Витьку.
— Да, тетя Лиза, это так, — сказал Витька, — если не считать главной ошибки Феди: сейчас птицам линять еще рано и молодые старых еще не могут кормить. Но ближе к осеки так все может быть.
Тете Лизе очень понравились рассказы Феди, и, когда после обеда, дождавшись дядю Алексея, все пошли собирать землянику к кроликовой ферме, она дорогой все время расспрашивала его. Федя, оказалось, решительно обо всем мог что-нибудь сказать; он шел и рассказывал, как вожатый в экскурсии на сборе пионерского звена,
— А вот нора полевой собачки, — говорил он, наклоняясь, чтобы оборвать ягоды на кочке, и показывая на свежий темный ход в глубь земли.
— Какая она видом, — спрашивала тетя Лиза — собачка?
— Желтенькая с черненькими пятнышками. Стоит как мужичок. Мы их из нор водой выливаем.
— Зачем?
— Портят луга! — уверенно отвечал Федя. — Лошадь себе может ногу сломать в такой норе. Бежит, с разбега попадет и сломает.
Витька подумал, что братишка, обычно всегда сопровождавший его и старших мальчиков на реку и в лес и всегда молчаливо шагавший позади них своими маленькими ногами, оказывается, все слушал, во все вникал и запоминал; он не говорил сам, потому что и он, Витька, и старшие мальчики не обратили бы внимания на его слова, и вот тете Лизе интересны Федюшкины рассказы, и он радостно открывает ей весь свой запас сведений, о птицах и животных. Как это хорошо, когда тебя слушают с доверием и интересом!
Дядя Алексей шел с ними, слушал Федю, не перебивая, присматривался и к землянике, но считал, что она еще не доспела, и больше смотрел кругом. Сзади них остались на высоком берегу длинные ряды изб Кедровки; над ними по высокому синему небу плыли яркие белые облачка. Отдельные густо-зеленые кроны деревьев были вкраплены среди домов, а в самом конце, на выезде к деревням Инге и Строковой, высокие кудрявые березы склонились над деревенским кладбищем.
Дядя Алексей и тетя Лиза долго смотрели в сторону деревни, но Витька видел ее каждый день, и смотреть на нее ему не хотелось. Он стал прослеживать взглядом изгибы реки Светлой, переводя взгляд все дальше и дальше, почти к самой Бархатовой, думая, что сейчас самое время заговорить с дядей Алексеем об Антоне.
— А вот эту птицу, что сейчас кричит, вы видели? — спросил Федя.
— Нет, не видела. А кто это?
— Она называется дергач. А какой он, дергач? Он похож… ну, как мы видели каменного воробья, только он поболе и не синий, а серый.
— Вот так похож на каменного воробья! — насмешливо сказал Витька.
— Не мешай Витя, он хорошо рассказывает. — сказала тетя Лиза.
Про что другое мог рассказывать Федя, но уж не про каменного воробья!
— Ну, скажи, какой он, твой дергач? — привязался к нему Витька. — Он вовсе не такой.