— Пусть нет такой, но красивенький, — продолжал Федя. — Пузо у него красненькое и под крыльями вроде красное. Он такой, как большой кулик. И он все может делать, что и кулик: ловит рыбу тоже. Большую может щуку поймать, ио на берег не подтащит и около берега съест, а маленьких рыбок добудет и детям унесет.
— А где у него гнездо?
— Наверное, на земле где-нибудь, я гнезда не видел. А дети, как будут вырастать, тоже рыбу ловят. Навалятся всем миром и съедят.
Виктор знал, где у дергача гнездо, но говорить об этом не счел нужным. Тете Лизе интереснее слушать Федю — пусть слушает. Он наговорит семь верст до небес! Дядя Алексей почему-то сегодня задумчив, он тоже прислушивается к Федькиным россказням. Витька, показывая как бы полное равнодушие к их беседе, стал рвать недоспелые ягоды, отходя в сторону реки, и через несколько минут оказался довольно далеко от остальных; они все повернули к дому, оставив его позади. Это уже было совсем обидно. Конечно, Витька не станет объяснять им, откуда Федя мог приобрести свои познания, которыми он удивил сейчас и дядю Алексея и тетю Лизу, но что касается птиц, тут надо спрашивать не Федю, а его, Витьку.
Он вышел на крутой берег Светлой, весь заросший кустами смородины, малины и ежевики. Стоит отогнуть любую ветку — и увидишь густые гроздья крупных, еще коричневых ягод черной смородины. Витька стал спускаться к берегу, не замечая, что колючие ветви малины и ежевики оставляют на загорелых его руках и ногах белые царапины. Теплая волна густого смородинного настоя обняла его, и, срывая на ходу тоже недоспелые, еще розовые ягоды малины, Витька вышел ка берег.
Прямое, отблескивающее на солнце плесо Светлой в высоких зеленых берегах, очень спокойное сейчас, открылось перед ним. Маленький мысок выдавался в реку, образуя бухточку. Покачиваясь на тоненьких ножках, около самой воды деловито прохаживалась нарядная плисочка. Виктор замер: на гибкой талине, повертывая головку направо и налево, сидел закадычный друг Витьки — волшебный каменный воробей…
— Вот, — сказал Витька, гордо входя во двор и зажимая что-то в кулаке, — рыбу не принес, а птичку, принес! Идите глядеть — это волшебный каменный воробей.
Из сжатой руки его торчала взъерошенная голубая головка птички с длинным тонким клювом.
— Федя, оторви и дай мне нитку!
— Что ты, — ответила тетя Лиза, — ты же ему вывихнешь лапку!
— Вот посмотрите. — уверенно сказал Витька: — останется цел и здоров. Федя, сделай петельку.
Витька выставил птичью лапку, накинул. на нее петельку и пустил, держа за другой конец нитки. Каменный воробей полетел было, весь голубой, с яркой светло-голубой полоской на спинке, сверкая красноватой грудкой и подкрыльями. Но, почувствовав, что не свободен, сел на землю.
— Вот теперь он верно сидит. Теперь посмотрите, какой у него клювик и какая спинка. Видите, какой красивый!
Все посмотрели. Федя сказал плачущим голосом:
— Неужели ж ты, Витька, и эту птичку замучаешь?
— Не твое дело! Лучше дай ножик. — Витька посадил воробья на ограду и быстро отрезал нитку. — Ну, будь свободен, жив и здрав! — пожелал он пленнику.
Каменный воробей наклонил головку вправо, словно раздумывая, что ему делать, и полетел.
— Как же я своего лучшего друга и буду держать в неволе? — сказал Витька. — Вот я его отпустил, и он мне все сделает, что захочу. А принес я его, чтобы все видели, какой на самом деле каменный воробей!
И, только ложась спать, Витька вспомнил, что он так и не заговорил с дядей Алексеем об Антоновых делах.
ШАР-БАБА
С того дня, когда дядя Алексей пообещал сделать «одну штуку», Витька не мог ни на минуту забыть о таинственном обещании и однажды спросил, что же это будет за штука.
— Будет это игра, брат Виктор.
— А как она называется? — подскочил и Федя.
— Шар-баба.
Витька с Федей переглянулись: что-то будет за игра? Витька заметил, что дядя Алексей любит всякую работу. Собирается ли отец съездить за травой, дядя Алексей говорят: «Давай, мы с Виктором съездим». Поехали вместе дядя накосил травы у речки и долго стоял, смотрел на бегучую воду. Глубоко дышал и все повторял: «Эх, хорошо!»
Витька уже знал от него, что в знаменитом городе Москве, который Витька считал лучшим местом на свете, есть действительно много замечательного, но такого воздуха, как у них в Кедровке, нет, тут густых трав тоже нет и тайги нет. Поэтому дядя Алексеи повсюду ходил, смотрел на луга и пашни и скоро знал почти все окрестности Кедровки.
— Дядя Алексей, а что вам нужно, чтобы сделать эту игру? Нужен хороший березовый наплыв или корень.
— Ну, так пойдемте на устье Ольховки, там много березы.
— И я пойду. Ладно? — спросил Федя. — Только удочки захватим. Сегодня черви сильно верткие.
— Нет, друзья, сегодня рыбачить не будем.
Ольховка, маленькая речка, хорошо известная Витьке, вилась по лугам в мелком ольшанике. За речкой под жарким солнцем неподвижно стояла густая, доспевающая пшеница.
— Дядя Алексей, — сказал Витька, — вы петелькой когда-нибудь ловили?
Дядя отрицательно покачал головой.
— Хотите, я покажу вам наш местный лов щук?
— И поймаешь?
— Ну как же, очень легко поймаем! — радушно улыбаясь во все свое темное от загара румяное лицо, пообещал Витька.
Он подал знак рукой — идти тихо, чтобы не спугнуть щуку, пока он будет ее высматривать, и спустился к воде.
— Дядя Алексей, что-то есть… — шепнул он.
— Ой, птичка какая! Грудочка беленькая! — закричал Федя.
Витька замахал на него рукой,
— А чего Витька увидел? Что там, большая щука?
Дядя стоял на берегу Ольховки у низенького мостика. Витька с противоположного берега тихо сказал, что видит щуку… она стоит в траве.
Сделав большой круг от берега, чтобы не испугать щуку, дядя перешел по мосту и тихо подошел к Витьке.
— Вон она вон! — показывал Витька. — Сейчас поймаем. Он быстро срезал талину, привязал на конце ее из лески которую всегда таскал в кармане, и передал дяде.
Но дядя, сколько ни старался, никак не мог рассмотреть щуку. Он всматривался и повторял:
— Да где она? Вот и глаза, кажется, зоркие, а не вижу!
— Давайте я подведу! — вызвался Витька,
Он осторожно стал заводить петельку в воде, оглянулся и кивнул головой. Дядя Алексей, державший конец удилища, увидел блестящие глаза и торжествующее выражение. Витькиного лица; предчувствуя победу, сильно дернул и… чуть не свалился. В петельке висел тощий маленький щуренок.
— Это и есть щука? — спросил он.
— Она! — радостна крикнул Витька. — Я ее сразу увидел.
Дядя Алексей засмеялся и стал рассказывать, как он представлял себе стоящую в траве огромную щуку, которую он почему-то — может, глаза испортились? — не видит. Витька заводит петельку на ее длинную зубастую морду. Дерг! — и он едва вытаскивает ее на берег. А щука-то оказалась величиной с пескаря!
К устью Ольховки шли густыми лугами, трава кое-где была выше Феди, так что его путь отмечался только шевелением травы поверху, а сам он исчезал из виду.
Вышли на берег Светлой около устья Ольховки, едва продравшись сквозь «чегын» — заросли черемухи, черной смородины, кислицы и тальника. И. как не раз это бывало, дядя Алексей остановился, любуясь. Витька его понимал такие кудрявые, светло-зеленые были тальники, илистым берег под ними казался лиловым, по голубой спокойной воде разливался розовый цвет заката, и понемногу вода тоже лиловела.
— А вот и березник, — сказал дядя Алексей — Поищем теперь хороший наплыв.
В березнике долго ходили от березы к березе, но лес был молодой, и наплывы попадались небольшие. Тогда дядя Алексей стал присматриваться к пенькам.
— Придется, — сказал он Витьке, — выбирать пень покрепче. По шару, который я сделаю, будут попадать палками — он должен быть прочный. Наплыв, конечно, для этого лучше: у него нет слоев, но, раз нет подходящего обойдемся и этим.
Дядя вырубил кусок корня из крепкого пня и несколько березовых жердей в руку толщиной. Когда возвращались домой, он шел и вспоминал.
— Ну и чудак Виктор — показал «местный лов щук»! — и громко смеялся.
Дома, во дворе, из принесенного корня топором и пилой дядя Алексей сделал правильный куб, из куба — грубовато обтесанный шар. А потом взял свой финский нож и довел шар до такой правильной формы, что он катился одинаково легко по всем направлениям.
— Мастеровит ты, Алексей, красивая твоя работа, — сказала мать, — но шар твой, поди, расколется?
— Не должен бы. Когда хорошо сделаешь вещь, тогда она крепче бывает и дольше живет.
— Что верно, то верно! — согласилась мать. — Вот у нас есть такой дедушка Иван, он корзинки плетет. Ах, ну и мастер же! Сделает — корзинка у него смеется, до чего аккуратная! Легонькая, а прочная: три года носи — все будет тебе служить. А и другой дед есть, тоже корзинки делает. Имя у него старинное — Экзакустодиан. И не выговоришь, какие давали имена! Его по всей деревне зовут «дед Кустик». Так этот преподобный дед Кустик возьмет бечевок, переплетет прутья, кажется — уж связал навек, и все говорит: «Я не для красоты делаю, а для прочности». А корзинка все равно чуть живенькая! Нет уж, видно, правда: «Дело мастера боится». У дедушки Ивана корзинку не веревки, не проволока, а весь строй ее держит.
— Очень верно ты, Настя, сказала: каждую вещь надо делать, помня о ее строе, — ответил дядя Алексей и подбросил на руке круглый, словно выточенный шар.
Потом из принесенных жердей он напилил палки, обстругал их ручки, как для игры в городки, и примялся делать «бабу» — толстый короткий обрубок — и один конец заострил.
— Ну, теперь пойдем искать место для игры, — сказал он.
— А с кем мы будем играть? — спросил наблюдавший за всеми Виктор.
— Со мной, с Федей, с Катей. Так тебе нравится?
— А сколько человек может играть?
— Сколько угодно: десять, пятнадцать…
— 3начит, и Володе, и Митюшкам, и… — Витька помедлил, — и серегинским можно сказать, чтобы шли?