Антон распорядился, и Витька слазил в овражек, принес два комка глины; течь в лодке заткнули тряпкой и залепили глиной.
— Ну вот… — После сделанной работы Витька чувствовал, что лодка, оставленная мальчиками, прочно перешла в их собственность. — Теперь пусть она у нас на водоносе рядом с обласком стоит, подумают — колхозная. А она будет твоя и моя. Подберем команду и будем плавать.
— Больно ты прост, Витька, — сказал Антон. — Так мы нарвемся. Кто-нибудь, может, и подумает, что колхозная, а вот твой отец увидит у водоноса новую лодку и сразу тебя спросит: «Чья лодка? Откуда она здесь?»
— А я так и скажу, что мальчишка городской нам отдал.
— «Отдал, отдал»… А он откуда взял? Надо эту лодку пока спрятать в надежной пристани. Будем на ней устраивать походы, да не такие, как эта мелюзга задумала, а знаешь какие! Будем изучать берега Светлой, как те геологи из экспедиции.
Витька после объяснения с мальчиками уже представлял себе, как он покажет дяде Алексею настоящую лодку, в которой плавать на ту сторону гораздо удобнее, чем в маленьком их долбленом обласке. Эта мечта рассеялась от совершенно иного взгляда на вещи Антона Ломова, И Витька высказал другу свои сомнения в том, стоит ли связываться с лодкой, раз она все-таки «не совсем своя» и ее надо прятать. Некоторую роль в этих сомнениях играло и то обстоятельство, что в данное время Витьку больше интересовал приезд дяди Алексея, чем дальние походы с товарищами.
Антошка, выслушав все сомнения Витьки, сказал:
— Чудак ты, Витька! Мы же покатаемся и отдадим, когда спросят. Что нам, нужна чужая лодка? Мы ею попользуемся, раз она к нам попала. С ней ничего не сделается. А сами пока узнаем, где эти городские проходили. Если не встретим их…
— … тогда затянем ее вверх и в Сунгуте отдадим! — подхватил с облегчением Витька. — Скажем — нашли у нас в заостровке.
— А «они» скажут: «Разве на лодке было написано, что она из Сунгута?» Нет, Виктор, нам надо узнать сперва, чья лодка, а когда узнаем, скажем тем людям, что лодка прибилась здесь, в Кедровке, пусть забирают. И все будет в порядке.
— Ну, так будет ладно, — согласился Виктор, чувствуя, что не с легким сердцем соглашается и какой-то тонкий, Лак иголочка, укол тревожит его совесть. — Значит, надо узнать, чья лодка…
— А пока ее все-таки надо спрятать, — сказал Антон.
— Ну что ж, — тряхнул головой Виктор, — спрятать так, спрятать! Мы сейчас заплывем по той протоке, где раньше дед Заяц ловушки ставил. Там ивняк густой, там ее сроду никто не найдет.
— Ладно, — утвердил Антон веселым, бесшабашным тоном, с тем полным согласием, которое так любил Витька в их совместных играх. — Ну, поехали!
Они сели в лодку и двинулись вверх по течению, пока перед ними на левом берегу не показался узкий просвет маленькой проточки. Они завели туда лодку, затянули ее в ивняк и, пригнув мелкие деревца, тщательно замаскировали.
… Антон и Витька весело шли по лугу и разговаривали, придумывая, как будут играть в геологов: днем осматривать берега, ловить рыбу и вечером подолгу сидеть у костра, — именно так, по их мнению, в прошлом году работала геологическая экспедиция, И оба сразу увидели Володьку Малинина. Он стоял на крутом склоне у огорода Ермаковых и, держа руку козырьком над глазами, явно кого-то высматривал. Увидев Виктора и Антона, он замахал руками и так быстро кинулся с горы им навстречу, что никакого сомнения не оставалось: у Володьки есть новость и он спешит сообщить ее друзьям.
И действительно, не добежав до них, Володька затараторил:
— Антон, ты ничего не знаешь, а у вас что делается! … К вам в избу с обыском пришли. Я хотел поглядеть, а дяденька Николай в окошко высунулся: «Иди, говорит, Володя, это дело взрослое, оно тебя не касается».
Щеки у Володьки были красные, лоб в поту, глаза блестели от возбуждения. Видя, что и Антона и Витьку новость эта явно встревожила, он постарался добавить еще некоторые подробности:
— Моего папку позвали, чтобы он за свидетеля был…
— Чего это ты мелешь? — по-взрослому строго сказал Антон. Он постоял немного: известие ошеломило его. — Погоди, как же это так… Ну, я пойду. — Он все еще стоял. Потом быстро направился по дороге к дому.
Витька, не совсем еще. понимая, что произошло, смотрел, как Антон дошел до их бани, стоявшей на углу двора, обошел ее и, не оглянувшись на друзей, еще быстрее зашагал проулком. Какая-то взрослая торопливость появилась в его походке, и Витьку так и обожгло различие между только что веселым его другом и этим новым для него Антоном.
— Папка говорит, что Антошкин отец наворовал всего из лавки, — почему-то зашептал Володька, хотя услышать его здесь никто не мог, кроме Виктора.
— Дядя Николай наворовал? Да что ты чепуху несешь! Вот я тебе дам по шее… Чего ты у них дома видел такого особенного?
— А часто мы к Антошке ходим? А? И почему они не любят людей пускать к себе?
Володькино круглое лицо с приоткрытыми пухлыми губами вызывало неприятное чувство: хотя Витька и не сумел бы выразить это словами, но было что-то нехорошее в том, как он разбирается в Антошкином несчастье за его спиной. Последней фразой Володька как бы пытался бросить тень и на Антона. Витька брезгливо передернул плечами и, сказав, что дома все у них «ждут дядю Алексея» и, следовательно, он должен тоже принимать участие в этом ожидании, побежал вверх на гору, к своему дому. Но в мыслях он неотступно следовал за уходящим от них Антоном: вот он идет по улице… проулком… вот дошел до своей избы и перешагнул через порог — участник горького часа, внезапно наступившего б его семье.
ВСТРЕЧА ГОСТЕЙ
Завидев под горой пару коней, запряженных в телегу, Витька сжал губы и кинулся вниз по улице села им навстречу. Он промчался перед лошадиными мордами, вывернулся сбоку и, прыгнув в телегу, обхватил шею сидящего рядом с отцом дяди Алексея. Витька не успел еще рассмотреть его хорошенько, увидел только, что дядя Алексей был не в кителе с погонами, а в обыкновенной голубой, полосочками, рубашке. Потом он поцеловался с тетей Лизой и, довольный, уселся в середину телеги. Чтобы встретить гостей раньше всех домашних, Витька пробежал на другой край деревни, а это был не маленький конец! Ни Катя, ни Федюшка сроду бы не догадались так сделать. Весь вчерашний день, с его происшествиями отодвинулся куда-то очень далеко.
Сидя рядом с дядей Алексеем, Витька, не спуская глаз, смотрел на него с прочным чувством доверия, как будто они всегда жили вместе и расставались лишь ненадолго. Вот дядя Алексей спросил у Витьки, почему у него нос ободран, засмеялся, и морщинки побежали от глаз, а в ряду белых зубов сверкнул вверху один золотой зуб.
— Нос у меня не ободран, дядя Алексей, а страшно загорел на солнце и лупится, — объяснил Витька.
А. отец прибавил:
— С реки не вытащишь, целый день на песках… — И, стегнув лошадей, сказал на коренного угрожающе: — Ишь ведь он!
Пристяжная отскочила в сторону, потом старательно потянула. Коренник пошел размашистее, делая вид, что вот-вот побежит, но не обманул отца. Тот знал все его хитрости, снова стегнул, уже звонко крикнув: «Ишь ведь он!» — и коню пришлось бойко пробежать мимо трех или четырех дворов.
Дом за домом уходил назад, теплый ветер подувал навстречу, нес запахи влажной после дождя земли, свежего теса, иногда, — дыма: хорошо! Показался знакомый, заросший травой проулок и за ним новое здание сельпо; большие его окна сейчас закрыты ставнями, на двери — замок. И весь день сегодня лавка не открывалась: два раза мать посылала Витьку. А к Антону он и не поспел забежать!
Отсюда вся длинная улица Кедровки была видна как на ладони, она лежала на высоком коренном берегу, а направо за избами и широкими огородами был крутой спуск в пойму реки, и там, среди зеленых холмов, сверкало голубое ее плесо. По тихой и, наверное, теплой после дождя воде плыли опрокинутые с неба облака.
— Это что же? Светлая? — привставая, спросил дядя Алексей.
— Она, родимая! — И отец хлестнул лошадей.
Солнце, зайдя за тучку, брызнуло целым снопом лучей в дальний конец деревни, на крыши домов, на молодой березовый лесок и на длинное густо-золотое бревенчатое строение за поскотиной. Все было такое светлое, молодое…
— Как хорошо! — воскликнула тетя Лиза; — А что это там большое?
— Это молочная ферма достраивается, — ответил Витька. — Мы туда часто бегаем… А вот и наше стадо идет.
Черные с белыми пятнами и красные коровы медленно шли по улице навстречу, покачивая полным выменем, к своим дворам. Вот они поравнялись с телегой, запахло парным молоком и прогревшейся на солнце шерстью; тотчас комар запищал над ухом: сотни их прилетели за стадом. Около правления колхоза конь снова перешел на шаг и уже собрался завернуть в проулок и направиться к родимой конюшне, когда маленькая фигурка белокурого кудрявого мальчика проворно соскочила с крыльца соседнего дома и ринулась к телеге.
— Это наш Федюшка, он тоже вас встречает, — важно сказал Виктор.
Отец, натянув вожжи, на ходу подхватил Федю, посадил рядом и направил лошадей к своей избе.
Там, по двору, черному от прошедшего накануне дождя, уже бежала к воротам высокая, стройная девушка — Витькина сестра Катя, с самым маленьким братишкой на руках. «Ой, нарядилась!» — подумал Витька, заметив издали ее темноволосую голову с широкой красной лентой в косе. Сегодня сестра показалась Витьке особенно похожей на мать: такая же большеглазая, проворная и легкая.
— Прокатите нас с Андрейкой! — крикнула она отцу, но, увидев гостей, застеснялась и, быстро поздоровавшись, сунула братишку голенькими ножками вперед к отцу на колени.
Отец с тем добрым и веселым выражением, с каким он всегда смотрел на меньших детей, крепко прижал к себе Андрейку и сказал:
— Ну, ну, правь, сынок! — хотя сынок по своему возрасту был существо совершенно несмышленое, о чем Витька тут же извиняющимся голосом сказал дяде Алексею:
— Он у нас еще малолеток.