Витька не мог объяснить, что делалось с ним, когда он видел этот золотой отблеск света, двигающийся по темному зеркалу воды, и фигуры людей в лодке. Озеро, которое он всегда помнил под ясным летним солнцем или под мелким дождичком, теперь, освещенное этим блуждающим огнем, становилось таинственным и привлекательным до того, что скажи Витьке отец: «Иди домой», — кажется, затаился бы тут на берегу и неслышно присутствовал бы все время.
Что может быть лучше такого ночного необычайного похода, когда только кажется, что все тихо, все спит, а на самом деле Витьку окружает живое дыхание жизни… В низине у озера тянет чуть сладковатой свежестью. Вот остро пахнуло какой-то травкой, легонько застрекотал кузнечик и замолк; жужжит комар, пискнула в кустах птичка, будто спросила о чем-то, и тотчас ей ответила вторая — может быть, обсудили, что, мол ходит тут парнишка, и затихли: бояться нечего, это не день, когда не стоит попадаться на глаза таким парнишкам. В траве у берега Витька услышал тихий плеск наверное, там затаился утиный выводок. Неожиданно свистнул куличок вспомнил, как летал днем туда-сюда над водой; «перевозчиком» зовут его ребята.
А сколько тут всякой мелюзги ютится в траве, по которой ступают Витькины босые ноги! Вот все бы на свете перевидать: и радугу, и звезды, и зори на небе вечерние и утренние… Через всю землю проехать! Как все хорошо! Витьку как ознобом охватывает радость, даже мурашки по спине бегут, как подумаешь, что это он, Витька, стоит тут и все видит и не пропустит ничего из этой необычайной ночи…
Внезапно Илья Прокопьевич быстро и сильно ударил острогой. Чуть спустя он выхватил острогу из воды, опустил ее над лодкой в сбросил заколотую рыбу на дно.
— Что? Большая? — не утерпев, спросил Витька с берега.
— Витька, довольно тебе радеть, иди домой, — негромко сказал отец.
Но уйти было невозможно. Росистая трава по краям тропинки охватывала холодком босые Витькины ноги, пахло свежей ночной водой, рядом выплывали, задевая его, ветки невидимых деревьев. Витьке нравилось идти — так в темноте, не глядя, уверенно нащупывая тропинку ногой. Широкий куст стал перед ним, и Витька попал в теплую душистую полосу воздуха. Тропинка вильнула влево к берегу, куст тронулся и поплыл вправо, и перед мальчиком открылась темная гладь озера с горящим над водой огнем. Огонь тихо плыл, дымя и разбрасывая искры, и освещал высокие фигуры двух человек, стоящих в лодке, и лицо отца на корме. Отец сидел прямо и совсем неслышно опускал весло в воду. Настороженность всех троих приковала Витьку: что они видят там, в воде? Может быть, сейчас…
— Надо подложить смолья, — сказал Илья Прокопьевич.
Отец подтормозил, лодка подвинулась ближе к берегу, где стоял Витька, и почти остановилась. Дядя Алексей нагнулся и стал подкладывать смолье на «козу», а Илья Прокопьевич зачерпнул пригоршней воду и полил нос лодки: грязь на нем от жара уже подсохла и растрескалась.
Огонь ярко вспыхнул, и Витька вдруг увидел подводный мир: темные травы в пронизанной светом воде и — ему показалось — узкое серебристое тело рыбы. Оно было светлее воды, и Витька подумал, что ошибся: наверное, рыба в воде будет темной.
Лодка отплыла, и подводный мир скрылся. Витька пошел по берегу, понемногу отставая от лодки. Он видел, как огонек ее светящимся пятном обогнул дальний край озера и рыбаки двинулись обратно, теперь уже вдоль другого берега. Ласковым и добрым чувством Витька как бы обнимал всю эту ночную тихую природу вместе с любимыми людьми, будто светившими именно ему с приближающейся лодки. Витька тихо пошел обратно среди росистых уже кустов, под темным, полузакрытым тучами небом. Тропинка пропала, и на минуту сомнение, что так он может забрести в болото, остановило Витьку. Шорох травы от его шагов тотчас прекратился, и он услышал в левой стороне далекие девичьи голоса и гармонь: песня про комсомольцев, уходивших на гражданскую войну, шла к нему с улицы родного села через тихие поля и луга. Витька поднялся по склону и так полугорой пошел к тому месту, где он оставил тетю Лизу.
По грудь в траве он перешел лужок, удивляясь, что не спит какая-то мелюзга: стрекот в траве слышался и там и тут. Ничего страшного, пугающего не могло быть на родной его земле!
Он увидел снизу темный силуэт тети Лизы, сидящей на середине склона. Когда он уходил, ее не было видно в темноте. Витька посмотрел на небо: оно заметно посветлело. Кончалась летняя ночь. Лодка с бледно мерцающим на носу огнем шла к берегу. Слышно было, как падали с железной «козы» в воду угольки и, шипя, гасли.
Еще, прежде чем рыбаки вышли на берег, Витька рассказал тете Лизе, что Илья Прокопьевич колол и вытаскивал много раз, и дядя Алексей тоже колол и — он видел — вытаскивал.
— Витька, неси рыбу на берег, — как всегда тихо, сказал отец.
Витька ринулся к лодке и взял поданный ему отцом намокший снизу тяжелый мешок. Дотащил его до тети Лизы.
— Ну-ка, проверим! — и стал, вытаскивать рыбу, изо всех сил сжимая маленькой своей рукой темные скользкие спины.
Две щуки были большие, и, ухватив обеих под жабры, Витька подержал их хвостами к земле, чтобы смерить их величину по сравнению с собственным ростом.
— Одна мне до пояса, а эта поменьше. Килограмма по два-три будут.
Остальные щуки были поменьше первых.
— А какие из них дядя Алексей залучил?
— Две небольшие, остальные все — Илья.
— Вот какая рыба темная, а в воде мне показалась светлой, — сказал Витька и оглянулся на тетю Лизу: подумает, что это-то уж он соврал.
— Рыба в воде всегда светлая, — ответил отец.
Вода темная, а рыба стоит как серебряная.
Витька взглянул торжествующе: вот он какой — шел по берегу, а все приметил!
— Вам бы надо поглубже в залив заезжать, — начал, было, он взрослым тоном, — там я видел щуку с меня ростом…
— Не ввязывайся с советами, пока старшие тебя не спросили, — сказал отец. — И когда ты отвыкнешь от этой привычки?
Витька пошел рядом с отцом, глядя на розовеющее на востоке небо, слушая милые птичьи голоса в кустах и думая, что вот он опять промахнулся.
ДРАЗНИТЬ КРОТА!
На следующий день, когда дружки — Володька Малинин и Мишка — побежали звать Витьку в кедровник за орехами, он идти отказался. Всякому известно, как вкусны молодые кедровые шишки, если их бросить на угли в печь или в костер, чтобы обгорела с них липкая золотистая смола и они немного подзапеклись. И Володька и Миша понял отказ Витьки идти с ними как явное доказательство, что он имеет в виду нечто более интересное. Витька и не отрицал.
Но оба они были страшно удивлены, когда Витька объявил, что давно не играл в чику и хочет собрать компанию, как всегда, у лавки сельпо.
— Пойду сейчас за Митюшкой к тетке Дуньке, — сказал он, — а серегинские сами прибегут.
«Серегинские» были двоюродные братья: Иван — один из сыновей и Прошка — племянник колхозного счетовода Серегина; ребята, как не раз аттестовал их Витька «что надо»: они никогда не отказывались ни от одного сомнительного предприятия, затевавшегося в прежнее время Антошкой. Недостаток их заключался в том, что оба они всегда так воодушевлялись в обществе товарищей даже в привычных играх, что отношения ребят обострялись и мирно они никогда не расходились. Сколько раз, играя в шар-бабу, серегинские вступали в драку, уносили и прятали шар, старались испачкать в грязи палки. В такой игре, как чика, оба они были незаменимы.
— И я пойду, ладно? — выскочил Володька.
— А дядя Григорий? — спросил Миша. — Он тебе даст за чику.
— Папка нынче на току, — ответил Витька. — Но если вы тоже пойдете — чур! — условие: играть не в деньги.
— А как же?… — разочарованно протянул Володька Малинин, у которого была привычка позвякивать в кармане немногочисленными медяками и, целясь пятаком, страшно гримасничать. Проигрывая, он «представлялся» и кричал горестно: «Ой-ёй-ёй!» Выигрывая, шумно радовался. — Не в деньги неинтересно!.. — протянул он.
А зато что я вам скажу! Кто выиграет, тот будет заглядывать в лавку к Кроту и чего-нибудь кричать. Крот не любит, когда мы около лавки играем, а мы его позлим за то, что он Антошку ославил.
— Да, «ославил»! — прищелкнув языком, сказал Володька. — Антошка же папиросы у него взял.
— Врешь ты все, Володька! — сказал серегинский Прошка. — Мы с отцом в это время в лавке были. Крот дядю Ломова ругал: он, говорит, растратчик и пьяница. Антон тут плохим словом Крота выругал. Крот его давай взбесился.
— Да не брал он никаких папирос! Я-то уж верно знаю, так верно, что… — Витька не мог подобрать доказательства и на всякий случай, думая, что крестится помахал рукой с правого на левое плечо.
Ребята захохотали: и предложение Витьки и особенно доказательство им понравились.
Они и не представляли, какой внутренней борьбы стоило Витьке принятое им решение! Только что он мысленно пообещался отцу никогда больше не играть в чику, и, как нарочно, в этот миг ему пришла в голову великолепная мысль, для выполнения которой как раз и требовалось играть в чику именно против окошка лавки, да еще целый день на виду у всех прохожих.
Если бы этот поступок не был связан с предпринятым уже Витькой воспитанием своего характера! Он только что сказал себе, что дает слово отцу… Так что же? Может быть, отказаться от игры в чику под окном Крота?. Ни в коем случае! Но тогда он бесхарактерная девчонка, вот он кто! И Виктор попробовал рассуждать, не зная совершенно о том, что так рассуждало немало людей и прежде него.
Игра в чику на деньги — поступок плохой в глазах людей, именно так все и будут его расценивать. Но Витька знает, что в игре, предложенной им в этот раз товарищам, он придумал такое, что главным в ней будет вовсе не удовольствие от денежного выигрыша, а достижение справедливости. Вот что главное.
Бросить играть в чику был смысл потому, что игра всегда доставляет Витьке удовольствие. А если удовольствия от игры не будет, то, значит, Витька может играть сколько угодно. Но не будет удовольствия тогда, если он не будет играть на деньги… На этом он и остановился.