— Ах-ах! И слова ей, своевольной, не скажи! Тут же бес в ней просыпается. Ладно, иди как есть, — пошла на попятную Факиха. — Только поаккуратней там…
Фатима вышла, громко хлопнув дверью.
В последнее время она стала внимательнее к своей одежде, ходила принаряженная. Боялась попасться в каком-нибудь старьё на глаза Сунагату. Ей не приходило в голову, что Сунагат будет любить её, как бы она ни одевалась. А может быть, и приходило, кто знает… Но так или иначе, Фатима теперь, оставшись в доме одна, не упускала возможности оглядеть себя в засиженном мухами зеркале, что висело на простенке, между окнами.
Факиха не могла не заметить перемен в поведении дочери. Мать даёт ей поручение, а Фатима не слышит, думает о чём-то своём. Мать окликает её погромче — Фатима вздрагивает. Рассеянной стала: не закончив одно дело, начинает другое, а то и вовсе о порученном забудет; с посудой обращается неаккуратно.
Иногда Фатима надолго задумывается, уставившись в одну точку. Рядом ходят люди, о чём-то говорят, но для Фатимы они — лишь силуэты, лишь бесплотные тени, девушка не слышит их слов.
Задумчивость порой сменяется чрезмерным возбуждением. Фатима чувствует необыкновенный душевный подъём, громко поёт в летней кухне или, отправившись с коромыслом и вёдрами за водой, напевает про себя.
И в это утро, когда собирались идти по ягоды, она была настроена радостно, возбуждена. Мать подпортила ей настроение.
Факиха теперь знала, почему изменился характер Фатимы, почему дочь так вспылила из-за пустяка, но повода, чтобы не отпустить её с подругами, не было. Для собственного успокоения Факиха велела младшей дочери:
— Иди, догони сестру. И будь всегда рядом с ней, а то… заблудишься ещё в лесу или умыкнёт тебя какой-нибудь разбойник.
Аклиме только это и было нужно. Побежала со всех ног, решив подождать сестру в конце улицы.
Об отношениях дочери и Сунагата Факиха узнала из разговора женщин, пропускавших молоко через её сепаратор. Завела разговор Вазифа, для которой и новость — не новость, если её не преувеличивать.
— Фатима-то неспроста к Салихе бегает. Каждый день меж двумя домами снуёт.
— Может, Салиха метит женить на ней племянника, который у урысов живёт?
— Какое там «метит»! Женю, говорит, на Фатиме, и всё тут.
— Ну, что ж, Сунагат — неплохой парень.
— И то верно…
Гнев Факихи обратился в первую очередь против соседки: «Вот кто, выходит, сбивает мою дочь с толку. Ну, погоди, неряха безрукая, поучу я тебя уму-разуму!» — мысленно пригрозила Факиха и в тот же день пошла ругаться к Салихе.
— Ты испортила мою дочь! — закричала Факиха ещё с порога. — Бессовестная! Ты её приворожила!..
Салиха прикинулась ничего не понимающей.
— Атак-атак! С чего это я должна была портить твою дочь? Ах-ах, бисмилла, вот тебе и на!
Разъярённая Факиха продолжала кричать, брызгая слюной:
— И не помышляй, что дочку мою, яблочко моё, получит бродяга, путающийся где-то с урысами!
— Да что твоя Фатима, ханская дочь, что ли? — огрызнулась Салиха. — С тобой не хочешь, да разозлишься.
— Не тянитесь к тому, до чего не дотянетесь!
— А ты богатством своим не похваляйся. Невелик в богатстве прок — оно не на долгий срок. Сегодня оно у вас, завтра будет у нас.
— Слава аллаху, шайтан беден, мы пока богаты. Хотела б я посмотреть на ваше богатство.
— Посмотришь ещё! Только наше богатство не будет неправедным, ворованным, как ваше.
— Ай-хай! Откуда тут такие праведники взялись? А не вы ли нашего коня зарезали и съели? Вы!
— Как бы не так! Ты лучше о муже своём вспомни.
— Конокрады!
— Это вы… медведекрады!
— Конокрады, конокрады!
— Жулики ловушечные!
Видя, что обыкновенной руганью верха не взять, Факиха разразилась бранью, какую и от мужчин не часто услышишь. Но и тут Салиха не поддалась, ответила тем же.
Плюясь и выкрикивая угрозы, Факиха отправилась восвояси.
Салиха, стоя на пороге сеней, провожала её насмешками.
Попадись Фатима под горячую руку матери — несдобровать бы ей, но она, к счастью, как раз куда-то отлучилась. К её возвращению Факиха уже остыла и ничего дочери не сказала. Решила только, что последит за негодницей и если собственными глазами увидит её с Сунагатом, то за шиворот, с позором, уведёт домой — пусть вся улица смотрит.
Но… попробуй ухвати девчонку за хвост! Хоть и не догадывалась Фатима, что мать следит за ней, а всё ж путала следы.
Да и Сунагат вёл себя осторожно.
Разбуженный утром девичьей перекличкой, Сунагат не сомневался, что Фатима тоже пойдёт собирать ягоды. Это был удобный случай, чтобы встретиться с ней и решительно поговорить. Но на улицу, где табунились девушки, он не вышел, а спустился на зады и пошёл к ягодным местам вдоль по речке, кружным путём.
Девушки и молодые женщины опередили его. Вскоре они рассыпались по горному склону, по вырубкам, — звонко перекликаясь, принялись наперегонки рвать ягоды. На лесной опушке дикой клубники — видимо-невидимо, ягодники расстилаются коврами. А чуть углубишься в лес — гроздьями висят красные пуговки малины: можно, не наклоняясь, ссыпать их в туесок.
Остановившись под высоким осокорем, Сунагат приставил руку козырьком ко лбу, чтобы солнце, поднявшееся из-за гор, не било в глаза. День родился ясный, но далёкие вершины были подёрнуты дымкой и выглядели синими. В безветренном небе неподвижно висело несколько белогрудых облачков.
Склон горы, где девушки собирали ягоды, пестрел разноцветными платками и платьями — белыми, красными, жёлтыми. Сунагату они казались небольшими пятнышками. Пятнышки подвижны — то скрываются в зелёной траве, то вновь появляются. Которое из них — Фатима? Издали не различить. Но скоро Сунагат встретится с ней, встретится — и ничего ему больше не нужно. На душе у него так хорошо, что петь хочется. Ему вдруг вспомнилась частушка, которую распевают парни, прогуливаясь вечером по улице:
По поляночке бежит
С туеском красавица.
Знать, к кому-нибудь спешит,
Знать, ей кто-то нравится…
Сунагат, сам того не замечая, улыбнулся и пошёл через просяное поле, по меже, к вырубкам. Посеянное на целинной земле просо стояло ему по пояс. Порой он задевал склонившиеся к меже растения, и тяжёлые метёлки долго ещё покачивались. Миновав поле и вырубки, Сунагат шёл некоторое время по краю леса. Теперь он был озабочен тем, как остаться наедине с Фатимой. Девушки, конечно, догадаются, зачем он пришёл, и как бы случайно разбредутся, но к Фатиме, оказывается, приставлена сестрёнка, — придётся придумать какую-нибудь хитрость, чтобы отослать в сторонку и её.
Чем ближе подходил Сунагат к собирающим ягоды девушкам, тем сильнее билось его сердце. Им овладела нерешительность. Увидев нескольких девчонок, чуть отставших от старших, он даже присел в высокую траву. Подумал удивлённо: «Что это я прячусь, как вор, ведь эти-то ещё недогадливые…» Но продолжал сидеть. Вокруг в траве пунцовели ягоды. Машинально сорвал одну, кинул в рот и тут же забыл о ягодах. Ему вдруг отчётливо представилась Фатима: её чёрные волосы расчёсаны с аккуратным пробором и сплетены в одну толстую косу; чёрные брови изогнулись коромыслами, смуглые щёки — как две полные луны; стройная, невысокая — ростом как раз до плеч Сунагата — стоит она, потупившись, а на лице — смущённая улыбка…
Видение было таким явственным, что он ничуть не удивился, услышав её голос:
— Сунагат!
Спустя мгновение он осознал, что голос Фатимы прозвучал не в его воображении, а на самом деле. Огляделся — рядом никого. Неподалёку в кустах подлеска шевельнулась ветка. Сунагат вскочил, подошёл к кустам и увидел Фатиму. Раздвинув листву, девушка с улыбкой взглянула на него, потупилась и стала точь-в-точь такой, какой ему только что представлялась. Лишь округлое лицо — то ли оттого, что припекло солнце, то ли от смущения — было почти пунцовым.
Сунагат шагнул в кусты и обнял любимую. Монеты её сулпы тоненько звякнули.
— Ну вот, сразу же… — сказала Фатима, мягко отталкивая его. Она поставила туесок на землю и, чтобы чем-то занять руки, сорвала с ветки листочек, стала теребить его. Сунагат снова обнял, провёл ладонью по её волосам. Фатима положила голову ему на грудь и замерла. Ей было хорошо, — такое же чувство она испытывала давно-давно, в детстве, когда её ласкала мать.
— Я тебя очень люблю, — еле слышно прошептал Сунагат.
— Я тоже.
Сердце парня забилось учащённо — от благодарности за её признание: ведь до этого Фатима ещё ни слова не говорила ему о своей любви. Они молча переживали свою ошеломляющую радость. Сунагат иногда чуть отстранялся, чтобы взглянуть на неё, полюбоваться её лицом, её фигурой. Фатима, смущаясь, тут же прятала лицо у него на груди.
Казалось, они могут стоять так вечно. Но подруги, наверно, спохватятся, начнут искать Фатиму. Подумав об этом, Сунагат грустно сказал:
— Сегодня у нас последняя встреча. Завтра или послезавтра я уйду…
— На завод?
— Да.
— Опять ты уходишь на завод…
Фатиме, никогда не покидавшей свой аул, этот таинственный завод представлялся недостижимо далёким, для неё он был расположен где-то за семью сказочными горами. Уйдёт туда Сунагат и никогда больше не вернётся, никогда больше они не встретятся… Глаза Фатимы вдруг затуманились. Она попыталась скрыть это, но Сунагат увидел покатившиеся по её лицу слёзы.
— Зачем ты плачешь? — ласково сказал Сунагат. — Это же недалеко. Поближе к осени я снова приду. Придётся немного потерпеть.
— А потом?
— Потом? — Сунагат прижал её к себе крепче. — Потом уведу тебя на завод, Пойдёшь?
Фатима вместо ответа неожиданно привстала на цыпочки, поцеловала его, густо покраснела и отвернулась.
— Значит, пойдёшь? — Пойду.
— Тогда готовься. Я вернусь через полтора месяца. То, что нужно взять с собой, незаметно отнеси моей тётке.
— Змея под землёй проползёт — и то моя мать заметит…
— Не заметит. Меня не будет, и до осени обо мне она забудет. А я приду за тобой ночью.