Но вот что играть? Хочется что-нибудь интересное, трудное, чтобы если сделать, так почувствовать. Интересно жить, мамочка. А тут война, даст Бог, кончится, и хочется сделать что-нибудь к этому торжественному дню. Ну, сейчас я лягу спать, Тамара Федоровна велела спать обязательно восемь часов в сутки…
Для нас Ялтинская конференция союзников была верным сигналом о том, что война кончается. Потом я много снималась на Ялтинской киностудии, часто бывала в Доме-музее Чехова, с наслаждением читала со сцены его переписку с Ольгой Леонардовной Книппер-Чеховой. Мне Чехов душевно близок. Как-то раз мне разрешили переночевать в его доме. И я ночь не спала, так было трогательно, а я же артистка – впечатлительная.
Я познакомилась с его сестрой, Марией Павловной. Потрясающая была женщина. Мы с ней гуляли по ялтинской набережной. Она всю жизнь посвятила, чтобы сохранить наследие своего гениального брата. Даже в войну, когда Ялта была оккупирована фашистами, она не пустила в дом Чехова немецкого офицера на постой. Это же был тогда подвиг!
1 мая 1945 года. Москва
…Это второе мое письмо с тех пор, как Вы уехали…
Да, позавчера смотрела фильм с участием Бед Девис, лучшей актрисы Америки, помните, еще Ильф с Петровым пишут о ней в «Одноэтажной Америке»? Видела ее в «Старой деве». Вот играет!
А вчера был вечер на всю ночь в институте. Вечер был хороший, даже с винегретом и лапшевником. Были две картины, очень хорошие, и танцы.
В Москве сняли затемнение, город красивый. Сегодня я уже в носках, как и многие. Копают огороды. Как-то у нас нынче!..
8 мая 1945 года. Москва
…Сейчас очень горячие дни по мастерству. Репетируем «Хождение по мукам». Интересно, что получится. Без конца грозятся большим отсевом.
Война-то заканчивается! Ура!!! Слава Богу!!!
Но вот я вчера получила Ваше письмо, первое из дому.
Какой ужас с Мишей-то Пушкаревым!!! Бедная Евгения Ивановна и Глеб Михайлович!!! Добрый Глеб Михайлович!!! Как это страшно! Тем более война подходит к концу. Обидно…
11 мая 1945 года. Москва
С ПОБЕДОЙ!
Мамочка! Моя славная! Сейчас сижу в библиотеке имени Ленина и строчу это письмо.
Восьмого я отправила Вам письмо, и поехали мы с Клавой на репетицию в клуб Ногина, это на Дзержинской площади. Репетировали до половины первого, потом пошли к Клаве. Пока пришли, поели, уже второй час ночи, Левитан объявляет, что сегодня передачи будут до четырех часов утра – мы насторожили уши. И вот прекратили концерт и объявили… конец войне! Мы с Клавой истерически почти хохотали, прямо по пустякам. А потом легли спать… Утром проснулись, по телефону стали поздравлять, и нас поздравляли. Муж Клавы пошел к себе на работу, они там праздновали, а Клава позвонила брату, и он пришел с невестой. И вот мы вчетвером стали пить портвейн, есть селедку, мед, рисовую кашу с мясом. Затем стали звонить институтским ребятам. Пришел один парень и сказал, что сегодня, то есть девятого мая, весь институт наш в шесть часов вечера после войны встречается у Большого театра в сквере. Мы до вечера погуляли немного, а к шести пошли.
На улице уже было трудновато ходить (в общую уборную была колоссальная очередь, так мы пошли в гостиницу «Европа» – мне-то там все знакомо, прошла мимо нашего номера…). Подходим к театру – кругом музыка, танцы. На нас что-то налетело и начало подбрасывать наверх, что-то целовало и плясало, оказывается наши гиковцы! И вот началось что-то невероятное и бешеное. Мы, было всего тридцать пять человек с разных факультетов, но ведь нас всего-то ничего, так что друг друга все знают, взявшись за руки, ходили по площадям, орали, бежали полькой, останавливали машины американские и поздравляли. У дома посольства кричали: «Ура, да здравствуют союзники!» Завидев героя, хватали и начинали качать, качали даже бабушку-садовницу Большого театра. Оседлали чью-то машину, то есть в ЗИС село пятнадцать человек, и через Красную площадь вся эта орущая компания летела к дому Кулешова – директора, остальные еще быстрее как-то добрались. С воплями ворвались к Кулешову, целовались с ним, с Хохловой, с их пуделем, потом перед их домом выстроились и кричали приветствие всем кинематографистам. Потом у библиотеки Ленина поймали двух французов, качали их, а они кричат «кес-ке-се»! Затем решили к салюту в честь Победы снова собраться у театра. Мы с Клавой и еще с компанией поехали к Кате Деревщиковой. Приехали, девчата были с нашего курса, а ребята с режиссерских и операторских курсов. Мама Кати немедленно собрала стол (какой стол – ахнули), ребята принесли вино и только было начали ужинать, как объявляют – речь Сталина, затем салюты. Мы подхватились и бегом в центр, трамваи еле ползли или вообще стояли, так много было народа, виллисы были полны и сверху и внутри людьми, и вот начались салюты!!!
Что за зрелище!!! Из прожекторов был сделан купол, летали потом самолеты, бросали ракеты, и в небе горели флаги! На Кремле – звезды! Ура!!! Бесились опять со всеми на площади и к двенадцати добрели до стола, ну, уж и ели же и пили!!!
Ночевали у Кати, а с утра в институт на ма шине, мы часто останавливаем. Занятий не было, я получила от Вас телеграмму, потом снова поехали к Клаве, потом я поехала в Лосинку (уже в мирное время!) и спала до сегодняшнего дня, до одиннадцати часов…
Я пишу: «ночевали у Кати», то есть всех уложили на пол. От усталости я отключилась моментально. Когда утром открыла глаза, первое, что увидела, как парень пристегивает к ноге протез. Заметив выражение ужаса на моем лице, усмехнулся: «Что, испугалась?»
Боже мой, значит, он весь этот путь от Большого театра пробежал с нами на протезе! Это был Станислав Ростоцкий.
14 мая 1945 года. Москва
…Большое спасибо за гостинцы, вот и все, чем сейчас могу отблагодарить Вас. Но ничего, война кончилась, мне, если не выгонят, два года осталось…
Играли мы с Клавой сцену из «Сестер». Я – Даша, Сергей Аполлинариевич сказал, что это интересно, будем делать. Ребятам тоже понравилось.
Все вот говорят, что хорошо, а… пусто у меня на душе, не то, не то, не то… что-то, по-моему, в мастерстве странное, и актеры, играющие приемами, хорошо овладевшие мастерством, им скучнее и неинтереснее играть… то есть не то, это бред! Нужно читать больше, да? И тренажем заниматься? Ну вот. А вообще-то все хорошо. Сейчас горячее время. Хочется заниматься. Завтра с утра речь, будем читать стихи. Сергей Аполлинариевич говорит: ну, вырвалась на интеллигентные роли! А что ж, говорит, похоже!..
18 мая 1945 года. Москва
…Сегодня начала читать эпиграф к «Смерти поэта», я сейчас делаю к экзаменам «Плач Ярославны» и «Смерть поэта», так вот, начала читать, там такие слова: «Отмщенье, государь, отмщенье…» и т. д. и… разревелась! Реву!.. А Дагман довольна, и все рады – хорошо урок провели (!). А я, несчастная, и сейчас боюсь читать как следует. Сейчас на улице дождь, и я рада, что раньше пришла посуху. А Бегалиных нет еще, вот промокнут-то! Война-то кончилась! Как у нас дома дела? С новой комнаткой, с картофельным полем?..
24 мая 1945 года. Москва
…Живу хорошо, учусь, стараюсь, репетирую, так хочется заниматься, больше читать, жаль, что мало времени остается на подготовку. Уже нам дали расписание экзаменов! Ужасно их много, всего восемнадцать предметов. Ну а мастерство будет последним. Говорят, Сергей Аполлинариевич будет на всех специальных уроках. А сейчас поеду в Дом кино, там будет картина с Бед Девис в «Лисичках»… Поеду в новом платье и туфлях!!!
11 июня 1945 года. Москва
…А сегодня мастерство и был Сергей Аполлинариевич. Прилетел наконец-то. У меня не пришел партнер, и поэтому не показывалась, а зато! Во-первых, Сергей Аполлинариевич похвалил меня за фигуру (я похудела), и Тамара Федоровна говорит, что стройнее стала. Во-вторых, наконец-то играла со баку! То есть в одном джек-лондоновском отрывке нужен за сценой вой и лай собак, так я и один парень зашли за сцену и такой там подняли вой и лай, что потом были отмечены как лучшие исполнители отрывка!..
Случай тогда действительно получился смешной и очень памятный. Когда играли этюд по Джеку Лондону, все – на сцене, а мы с Женей Моргуновым за кулисами гавкали за целую свору собак. Вдвоем подняли такой вой и лай, что получили пятерки – единственные в этом этюде. Герасимов так и сказал: «Лаяли вы гениально!» – и смеялся. А как я рада была!
12 июня 1945 года. Москва
…Сейчас очень интересно, так как работаем много. Но как же я боюсь за «Плач Ярославны»! Вот сколько читаю, все говорят – хорошо, а я ни разу не почувствовала радости во время чтения (не удовлетворена – этого, наверное, и не будет), а вот радости, когда прилично играешь.
Как хочется хорошо играть. Чтобы играть для людей, и им хотелось что-то делать для всех людей большое и хорошее! Ну, спокойной ночи!
21 июня 1945 года. Москва
…Во вторник сдавали художественное слово.
Приехал Сергей Аполлинариевич и вообще комиссия громадная. Я читала последней… Громыхнула как «Плач Ярославны» – так пятерку и схватила, а всего три пятерки. В понедельник было движение – и тоже пять, и ритмика – пять. Я каждый вторник и воскресенье бываю в бассейне. По плаванью у меня пять…
Телеграмма в Новосибирск: «Приеду двадцать девятого вечером встречать не надо».
Прошло лето. С осени в институте появились люди в гимнастерках, учение которых было прервано войной, но им посчастливилось вернуться, и они осторожно приглядывались к обстановке и студентам, среди которых были вчерашние школьники. Им, прошедшим фронт, госпитали, постаревшим не на четыре года, надо было собраться и вместе со всеми начинать осваивать новую, мирную, студенческую жизнь.
Сентябрь 1945 года. Москва
…Завтра будет речь: мы проходим прозу и учим сейчас «Огоньки» Короленко. У нас новая учительница по пению – жена режиссера Птушко. Чудесная.
Тамара Федоровна улетела в Прагу. А читаю я сейчас «Братьев Карамазовых».