21 июня 1946 года. Москва
…Я Вам, кажется, писала, что нам выдали выпущенные сигнальные экземпляры «Молодой гвардии»? Так вот, у меня стоит чудесная эта книга.
В Москве жара!!!
…Позавчера получила тысячу рублей от Вас. Спасибо большое, но как-то Вы остались? Вы себя-то там кормите ли? Ой, как трудно все это!
Да, в картине я, наверное, буду играть Валю Борц. Сергей Аполлинариевич говорит, что я похожа на нее, интересно, как сценарий написан будет. А Вам нравится она? Но это все на будущий год. Самое интересное, что Валя Борц жива и сейчас в Москве.
Когда я впервые прочла «Молодую гвардию», мне захотелось играть все роли, начиная от бабушки Веры и кончая Радиком Юркиным. Что потрясло меня? Все. И люди, и то, что написано о них с такой чистотой, искренностью. Начиная с лилии, которую рассматривает Уля, до самых смелых, дерзких поступков Любки, Сережки Тюленина. Какая чудесная, верная Клава, Валя Борц, Уля… Нет, Уля не для меня! Она внешне совсем другая, а вот Любка… Любка-артистка. У Фадеева краснодонские девчата все такие тоненькие, стройные. А какая я? Я точно того не знала. Правда, Тамара Федоровна однажды сказала мне: «Ты хорошо сложена…» Но внутренне я себя ощущала всегда по-разному.
Да, Любка! Ведь Любке надо танцевать, а я так люблю танцевать, я ведь умею… Хотя бы на сцене сыграть. А монолог в тюрьме. Любка такая разная… Нет, только Любка!
И вроде бы уже наметили другую исполнительницу. Что же делать?
После очередного прогона сцен из «Идиота» Сергей Аполлинариевич сказал: «Ты должна научиться закреплять свои удачи, это важно. А то будешь мне играть на репетиции, а перед камерой?» Я тогда подумала: о чем же он говорит? О какой роли?
А в журнале «Смена» уже появились фотографии с предполагаемыми исполнителями главных ролей в «Молодой гвардии». Меня среди них не было.
Однажды Сергей Аполлинариевич упомянул, что в сценарии отлично получается сцена расставания Сережки Тюленина и Вали Борц. Так, значит Валя Борц. Это хорошо. Но Любка…
И я долго жила в этом смятении, в сомнениях и в надежде.
24 июня 1946 года. Москва
…С утра репетировала «Кармен» – полностью показывала. Сергей Аполлинариевич очень хвалил. Но… устала, еще пять дней!!! Да, политэкономию сдала на пять – поразительно. Так что скоро домой, буду помогать картошку окучивать. И съездим в деревню вместе?..
30 июня 1946 года. Москва
…Вчера был экзамен!!! Ну, мучились не зря: последние три дня почти не спали, в институте ночами репетировали. Было два отделения. В первом «Три бойца» – очень неплохой массовый оригинальный отрывок, «Казаки» и «Гроза» – первый акт. Я ведь не стала делать Катерину, так как у меня «Кармен» и «Молодая гвардия».
Затем второе отделение «Кармен», и «Молодой гвардией» кончали. И что же?
На экзамене были мало того что все кинематографисты, еще: Фадеев, Катаев и кого только не было. Так вот, когда делали конец «Гвардии» – я запеваю песню «Дывлюсь я на небо…», украинскую, и мне отвечает вся тюрьма, и мужская камера и женская, – Фадеев плакал!!! Аплодисменты на экзамене!
«Кармен» прошла с блеском. Герасимову так нравится, как я ее делаю, что оставил двенадцать сцен. И я целый час играла!!!
Потом, когда приходили с поздравлениями, говорили, что в последней сцене, когда мне Хозе всадил нож, глаза мои запоминаются на всю жизнь!!! Я плохо пишу, приеду – подробно расскажу. Фадееву я очень, говорят, и в «Кармен» понравилась…
Режиссером «Кармен» была Татьяна Лиознова. Перед показом все участники свои наручные часы отдавали ей на хранение. Она их надевала себе на руку. Сама же Таня играла старую цыганку, предсказывающую Кармен судьбу. Нанизанные до локтя часы комиссия поняла как знак того, что дело происходит у контрабандистов.
У «цыганки» на блюде лежали огромные красивые луковицы (найденные на базаре и на последние гроши купленные Таней). На экзамене этот натюрморт сразил Козинцева: «Как это прекрасно вы взяли у Доре». Спустя годы Татьяна сказала мне, что в то время она и понятия не имела о луковицах у Доре!
Показ на экзамене сцены в тюрьме из «Молодой гвардии» произвел большое впечатление на присутствующих. Сильна сцена была общностью порыва, общим эмоциональным всплеском, особенно выразившимся в этой прекрасной песне «Дывлюсь я на небо», которую так удачно предложила и вместе со всеми пела Олеся Иванова.
В зале плакали. Как свежи еще были в памяти людей годы войны! Мы долго не уходили. Ждали оценок, да и вообще – расходиться не хотелось. Непрерывные репетиции перед показом, почти круглосуточная занятость, и вдруг – пустота. А тут такая реакция…
Фадеев тоже заплакал… И потом, когда спек такль «Молодая гвардия» шел на сцене, очень у многих бывали влажные и сияющие глаза – у Бабочкина, у Раневской. В благодарность Мордвинов и Крючков целовали мне руку.
Была потом у спектакля любопытная деталь – эпизод «концерта перед немцами» я играла в платье Марики Рёкк, любимой актрисы Гитлера. Платье специально привезли из Берлина со студии «ДЕФА», но оно было мне велико, пришлось ушивать.
А после экзамена, пока еще шло заседание комиссии, ко мне подошел шофер Сергея Аполлинариевича – он должен был отвезти Фадеева домой – и тихо произнес: «Любку ты будешь играть. Фадеев сказал!»
Что это?! Я так и не решилась спросить у мастеров – правда ли это или случайно брошенное слово. Получив свое «отлично», я по ехала на каникулы в Новосибирск.
Поехала – это легко сказать. Для того чтобы поехать, надо иметь билет. Билета у меня не было. Получить его раньше, чем за неделю или дней за десять, было невозможно, при этом надо было простоять в огромной очереди, такого желания у меня, естественно, не было. Я решила действовать так, как, по моему мнению, действовала бы Люба, если бы у нее было срочное задание выехать из пункта «а» в пункт «б», не имея ничего, кроме одного желания. Чемоданчик я взяла небольшой, надела платье, которое делало меня еще тоньше, чем я была, и отправилась к пункту «а», то есть на Ярославский вокзал. Пошла прямо к мягкому вагону скорого поезда, который должен был отправляться через несколько минут.
Со мной сочувственно говорили проводники, но о том, что свободных мест нет. Затем я пошла к другому поезду. Та же картина. Но я уехала. В этот же день. В «пятьсот веселом» поезде. Так назывались товарно-пассажирские составы, которые шли с большими остановками, но перевозили огромное количество людей. Еще не успокоились после войны волны взбаламученного людского моря. «Пятьсот веселые» кое-как разгружали битком набитые вокзалы.
Взяли меня к себе проводницы. Они ехали в отдельном вагоне-теплушке, по бокам которого были нары в два этажа, покрытые соломой и тюфяками. И если сидишь на верхних нарах у откинутого окна, то блаженней ничего нет, это даже лучше, чем в обычном пассажирском вагоне. Просторно, свежий ветерок влетает в вагон, принося июльские запахи луговых трав, далеких странствий и неожиданных приключений.
Мои проводницы, бывшие фронтовички, относились ко мне с нежностью почти материнской. Была у них гитара. Одна из проводниц, крупная, с тяжелыми руками, грубоватая на вид женщина, часто пела смешную песню, всерьез переживая ее содержание: «Бедная девица, горем убитая, плачет, рыдает она. Милая мамочка, сердце разбитое, милый не любит меня. Ветер промчался над реченькой быстрою, тихо журчал ручеек. Там в камышах между тиной зеленою женское тело плывет…»
Иногда поезд останавливался прямо в поле и стоял часами. Ехавший в одном из вагонов цыганский табор успевал развести костры на свежем воздухе. Но неожиданно, тонко свистнув, состав начинал двигаться, по всем вагонам проходила волна дрожи, и, подхватившись со своими цыганятами, табор погружался в вагон.
В Новосибирск мы приехали через неделю.
Возвратилась я в Москву с опозданием. Очень уж хотелось подольше побыть дома. Первый человек, которого я встретила во ВГИКе, был Глеб Романов. Он поступил к нам на третий курс из армии. Глеб буквально налетел на меня:
– Где ты пропадаешь? Мастера уехали за границу. К их приезду надо подготовить несколько сцен. Мы должны немедленно репетировать. Ты – Любка. Это решено!
Репетируем Любку
23 сентября 1946 года. Москва
…Приезжаю. Поднимаюсь на наш этаж, ну, шум, гам. И что же бы Вы думали?
Меня заждались, сегодня решили отправить телеграмму, работа стоит, скоро прибудет Сергей Аполлинариевич, а работа не может начаться, так как я – Любка во всех отрывках и единственная претендентка!
На меня сразу набросились несколько режиссеров. Во всех сценах у меня роль.
По институту нельзя пройти, отовсюду – «премьерша» или «Любка Шевцова» несется!
О том, что я буду делать Любку, знают все театральные студии Москвы. Прямо сегодня уже репетировали! Сейчас буду учить текст.
Вот какие новости, мамочка!..
28 сентября 1946 года. Москва
…Сегодня встретил меня в буфете Козинцев. Так раскланялся, что я покраснела. Помните, я Вам рассказывала про Козинцева? Да, я Вам не писала, что Райзман в первый же день моего приезда при всех издали меня заметил, подошел и за руку со мной поздоровался. Все страшно были удивлены – чужой мастер, вроде никакого отношения. Работаем вовсю. Еще надо на гитаре несколько песен выучить, которые пела Люба, мне и музыку и слова привезли. Сегодня один наш режиссер Победоносцев разбирал со мной материал по Любе и свои записи – он работал в Краснодоне по семье Шевцовых, и в частности по Любе. Сидели два часа. До чего интересно. Очень боюсь первого показа перед Сергеем Аполлинариевичем! Господи!
29 сентября 1946 года. Москва
…Завтра мне к девяти часам на пантомиму. Я делаю по пантомиме «В порту» Мопассана.
Если бы Вы знали, какая это интересная роль Любы!!! Над ней так интересно работать! Да, а позавчера нас в институтскую газету снимали и так, и сяк, и эдак. И я уже в Любке. У нас теперь самый лучший курс считается по всем статьям, так про нас говорят…