3 октября 1946 года. Москва
…Позавчера первый раз перед мастерской показывалась в сцене с Валько и с немцами – говорят, хорошо. Очень боюсь приезда Сергея Аполлинариевича, а с другой стороны, очень хочется, чтобы скорее приехал. Работаем сейчас очень много, в две смены, как весной…
Сегодня к нам приедет на мастерство Елена Николаевна Кошевая. Да, я видела Любы портреты, не тот, что она в седьмом классе, который Вы видели, а последний, когда она в школе радистов. Мне его перепечатают, и я попробую Вам прислать. А какие песенки хорошие мне привезли!!! Это ее собственные.
Часы идут, и очень хорошо. Я не нарадуюсь на обновки, и спасибо Нине, очень удобен чемоданчик…
7 октября 1946 года. Москва
…Вчера приезжала Валя Борц и сказала, что сразу подумала, что я буду делать Любку. Говорит, что похожа. Сейчас очень устаю, но зато интересно.
Да, а «Бедная девица» пользуется колоссальным успехом, даже не ожидала такого. Бесконечно просят повторить, грозят, что приедет Сергей Аполлинариевич и перед ним заставят петь…
16 октября 1946 года. Москва
…Тамара Федоровна приехала, но у нас еще не была, а Сергея Аполлинариевича ждем со дня на день. У меня всего семь сцен, из них четыре в полном смысле мои.
Роль очень интересная, даже не ожидала, и… как мне пригодилось, что все эти годы не балбесничала, а играла, все пригодится – и «Кармен», и «Настасья Филипповна». Очень боюсь показа, на днях смотрел первый ассистент по картине и за одну сцену даже поцеловал меня, так ему понравилось, правда, эта сцена, вообще все считают, лучшее, что есть.
Два дня назад приезжала Валя Борц, я Вам говорила? Так вот, позавчера приехала, забрала меня, Лялю Шагалову (как исполнительницу ее персоны), Колю Розанцева – режиссера, он ставит сцены Сережки с Валей, и исполнителя роли Сергея Тюленина и повезла к себе домой. А меня, видно из личной симпатии, она даже ошибается все время, зовет Любой, потом поправляется. Она живет в семье мужа. Такой оказали нам прием!!! Вся семья уже все знает про нас. Стол был потрясающий! А мы все голодные, накинулись после репетиции-то!!! Умора! Меня все-таки заставили исполнить «Бедную девицу». У них есть пианино…
20 октября 1946 года. Москва
…Приехал Сергей Аполлинариевич! Вчера показывала пять сцен, и оказалось все не так. Поругал режиссеров, дал мне указания, а завтра и послезавтра опять показ. Завтра опять будет Сергей Аполлинариевич и опять что-нибудь расскажет, ему очень понравился Париж. И он как-то постарел или умнее еще стал. Я его еще не разглядела, так как не появлялась до и после показа, это у нас такая манера, отсиживаться за занавесом, там все слышно и в дырочку можно смотреть. А потом всех режиссеров Сергей Аполлинариевич оставил, а нас отпустил. Не знаю уж, о чем они там говорили… Очень интересно…
23 октября 1946 года. Москва
…Сегодня рано отпустили меня домой, и завтра свободна. Следующий день мастерства будет в понедельник. И это будет решающий день мой, так как решат точно, буду я делать Любку. Очень ответственно, так как в первом показе мы могли ошибаться, а тут уже три раза был Сергей Аполлинариевич, уже направил на истинный путь. А с Любой вообще вопрос трудный, так как он сам еще не знает, как ее делать. Это как Наташу Ростову трудно делать. В книге хоть и хорошо написан образ, но ведь это литература, а попробуй сыграть, ведь если играть уличную девчонку, то кроме омерзения у зрителя ничего не вызовешь, а если не играть этого, то не будет Любки. Это девчонка, которая бегает на танцульки с выщипанными бровками. Надо найти золотую середину, не хлопотать, как говорит Сергей Аполлинариевич, на площадке, больше доверять себе, это все очень трудно и сложно. Но надо найти и точно делать. Сейчас буду читать и думать над ролью…
«Девушка кружилась на сцене и пела, кружилась в зале и пела, она кружилась до утра со всеми без разбора, она никогда не уставала и никому не отказывала покружиться с ней, и ее глаза – голубые ли они, синие ли, ее маленькие ровные белые зубы сверкали от счастья. Когда это было? Это было, должно быть, перед войной, это было в той жизни, это было во сне». Так написано в романе.
Письмо мамы:
3 ноября 1946 года. Новосибирск
Родная моя! Сегодня пришло твое письмо… Перед этим были нехорошие предчувствия. Трудно тебе, но, доченька, в жизни бывает всякое. Мне очень тяжело было прочесть фразу в твоем письме: «И это будет решающий день мой, так как решат точно, буду я делать Любку». Фраза как-то не закончена. Но понятно, в каком ты состоянии писала. Мне все почему-то казалось, что такая роль – слишком большая удача и что-то обязательно произойдет, помешает. Помнишь, я даже писала уже тебе об этом. Это от привычки к невзгодам. Все чаще в печати звучит упрек театрам и режиссерам, что пьесы советские, на советскую тему отдают молодым, малоквалифицированным актерским коллективам, чего не позволяют себе сделать с пьесами классиков. Можно теперь представить, какое сопротивление в соответствующих кругах встречает затея Герасимова с постановкой такого ответственного фильма по единственному превосходному роману о советских людях силами студентов.
Боюсь за тебя. Тебе это большое огорчение. Теперь уже мне все только плохое мерещится. Бедная моя девочка. Вероятно, я пишу опять не то и не так, как нужно. Шесть часов я работала наедине со своими грустными мыслями. Все они были о тебе. Я так мало знаю. Что можно понять из одной скупой фразы? Не знаю, нужно ли теперь уже это писать, но твоя характеристика образа Любы, видимо, тоже уже продиктована тем смятением душевным, в каком ты, естественно, находишься все это время. Конечно же, эта девушка не просто «девчонка с выщипанными бровками, которая бегает по танцулькам». Да, она все это делала. Но почему? Это от жадности к счастью. Это погоня за счастьем, за интересной жизнью. Поиски синей птицы. Иначе она бы уже была развращена. Она же выделялась в своей среде. Потому и «Любка-артистка». Это не та девушка, которая ради выполнения задания шла на близость с немцами, на то, что была любовницей фашиста.
В «Сотворении мира» Погодина – такая девушка, глубоко несчастная от этого. С Любой этого не случилось. Она настолько еще чиста, девчонка, вернее Сережка Тюленин в юбке, о чем писала раньше. Она чиста, бойка, эксцентрична. Но у нее тем ярче должны быть и шутка, выходка и печаль. Она все время играет. Господи боже, но к чему я это говорю? Извини, маленькая, если я плохо поддерживаю твой дух в такую трудную минуту. Это от внутреннего смятения и от усталости…
И еще эта невозможность поговорить, узнать, посоветовать. Всё знают твои хозяйки, совершенно посторонние люди. А я, как проклятая, мечусь, места себе не нахожу. Если бы я знала, как ты переносишь эту неприятность, достанет ли у тебя сил держаться молодцом… Перечитываю твое письмо, в нем ты молодец. Шутишь. Ты не виновата в этих огорчениях. Ты старалась, работала, ты способна, талантлива, а просто сейчас очень трудно и замахнулась на очень уж большое. И совсем незачем делать из этого трагедию. Редкий актер проживет без неудач. А ты еще студентка к тому же. Пиши, ради бога, подробнее, откровеннее – все.
Через пять дней мама получила мою телеграмму: «Поздравляю праздником желаю здоровья счастья посылку деньги получила спасибо окончательно утверждена роль целую Инна».
В тот же день мама получила мое письмо:
8 ноября 1946 года. Москва
…Вы уже знаете, что Сергей Аполлинариевич приехал и был показ, где все было не то. И вот на сегодня Сергей Аполлинариевич наметил работать уже сам над моими сценами. А мы не растерялись и переделали в корне сцены с Валько и Любой и «немцы у Шевцовых». И вот сегодня был показ… и… Сергей Аполлинариевич расцвел, и Тамара Федоровна, и все, кто за меня болел, и, конечно, я сама. Очень, говорит, похоже, и одну сцену даже не будет менять, а сразу буду после праздников репетировать с актерами. И роль окончательно за мной закрепили. А по ходу действия я под гитару немного пела «Бедную девицу», и вдруг все «дальше, дальше» закричали, и пришлось отдельно для Сергея Аполлинариевича пропеть до конца, был фурор, и Сергей Аполлинариевич сказал, чтобы за песню мне «отдельную премию» выдали. Ему очень понравилось. А потом в другой сцене, с портретом Гитлера, показал и чуточку изменил текст, так здорово получается. Вообще за эти дни так много интересного рассказал по картине, мы за головы хватаемся.
А потом меня все поздравляли. Тамара Федоровна подошла в конце и сказала: «Сегодня, – говорит, – Инна решила свою судьбу». С одиннадцатого ноября будем работать в Театре киноактера, непосредственно над картиной.
Окончательно решили, что роли останутся за мной, за Сережей Тюлениным, за Музой – Вырикова и Олесей – Надя, и пока все. А Сережу будет играть тоже Сережка с бибиковского курса. Способный парень. Теперь мои репетиции будут в Театре киноактера, на той самой сцене. Вот по радио композиция, и играют «Дывлюсь я на небо…». Эта песня обязательно будет, и чечетка в тюрьме будет. И еще сегодня Сергей Аполлинариевич сказал, что допишут одну очень интересную сцену, где Любка тащит из колонны одного пленного и спасает его и на глазах у растерявшейся публики – второго. Теперь Сергей Аполлинариевич велел следить за голосом, в картине петь буду и чечетку отдельно учить. Мне теперь дают дополнительные часы по пению и танцу…
И снова от мамы грустное:
13 ноября 1946 года. Новосибирск
…Сегодня хоронили Иду Гуринович. Очень грустно. Так жалко беднягу. Так много и незаслуженно она страдала. Несчастья преследовали ее…
Будь, пожалуйста, осторожней ты. Не ходи ночью из института одна. Не езди в незнакомых машинах, особенно это. Так легко нарваться на подлеца, грабителя, а то и психопата, мало ли их. Мало ли совершается преступлений, осторожнее на московских улицах и площадях.
Я так далеко от тебя. Ведь если случится что-то, я не могу прийти на помощь…