еперь я от нее узнаю все подробности, твой костюм и т. д. Значит, ты поешь «Бедную девицу»? Она говорит, что поешь хорошо. Говорит, что в газетах нет и десятой доли того, что происходит в Москве. Все кинематографисты говорят о тебе.
Статья в «Комсомольской правде» написана хорошо. Там нотка грусти о том, что спектакль ваш недолговечен, что увидят его только немногие. Это очень сильно звучит, здесь все это заметили и всем хочется увидеть. Теперь тебе сняться с таким успехом, увидят зрители, и там, дальше, если и будут испытания, теперь уже будет не страшно. Жизнь дана не зря. И я даже теперь буду жить с мыслью – не зря было трудно. Земной поклон тем, кто сложил голову в борьбе с врагом, тем, кого вы играете. И перед ними совестно за свое большое счастье.
Вот она ты, смотришь со страницы «Комсомольской правды». Экая славная. Надо же: в лучшем произведении отхватила лучшую роль, да как отхватила, с блеском!!! Невероятно. Умница моя, до свидания.
30 марта 1947 года. Москва
…Эти дни не писала, так как неделю назад нечаянно получила растяжение связок в локте и ровно неделю парила руку и т. д. Спектакли перенесли, но с завтрашнего дня играем опять, и со вторника у меня съемка «тюрьмы». Это очень интересно. Вот почему я молчала…
Спектакли на малой сцене прервались не ожиданно, и по моей вине. В институте на занятиях сценическим движением нам давали элементы акробатики. Когда это делается в гимнастическом зале, это хорошо. А я решила поразмяться в фойе театра в то время, когда на сцене шел спектакль и впереди мой выход. Я была на высоких каблуках и, опустившись на мостик, не рассчитала, что вся тяжесть перейдет на руки. Один наш студент, тоже от большого ума, стал медленно выжимать стойку, опершись руками о мой живот. Я услышала сухой треск и, падая, почувствовала острую боль в правой руке. Кричала только одно: «Я доиграю, я доиграю спектакль». И доиграла. Шел последний акт. Ничего не подозревавший артист Бокарев со всей силы дернул меня за правую руку, многие ахнули, не говоря уже обо мне… Мстительно смеялся только Сергей Аполлинариевич.
«Мало тебе еще», – это он мне сказал, когда повез после спектакля в институт Склифосовского. Был гололед, машину бросало. На меня напал нервный смех, а Сергей Аполлинариевич говорил: «Ты хоть в больнице не смейся, а то ведь не поверят».
Сделали снимок. Разрыв связок. К утру вся рука была черной.
8 апреля 1947 года. Москва
…Сейчас 6 часов утра, лежу уже два часа, не сплю, через час вставать, ехать на съемку. Пишу в постели и все думаю, думаю. Это такое состояние – и нервное… и очень хорошее. А вот это от чего: вчера была на съемке, и смотрели материал «тюрьмы» – по силе невероятная сцена…
В павильоне именно с декорации сцены «тюрьма» начались съемки двухсерийного фильма «Молодая гвардия».
Эта сцена была сделана очень интересно. Но запомнилась она мне не тем, что оказалось на экране, а тем, что было за экраном во время съемки. Много раз сыграв спектакль на сцене Театра-студии киноактера, я знала ее назубок. Произношу монолог, который всегда шел под аплодисменты, и вдруг Герасимов говорит: стоп. Опять стоп, и опять. Все не то? Все не так?.. Вдруг в перерыве Сергей Аполлинариевич подзывает меня – а рядом с ним стоит худой, среднего роста, застенчивый человек в очках – и представляет меня… Шостаковичу!
Силу творческого гения Шостаковича я ощутила в Новосибирске, еще до ВГИКа. Мы шли по площади – я, Нина Мамаева и Ида Гуринович. Из репродуктора гремела Седьмая симфония. Дирижировал Мравинский. В осажденном Ленинграде возникла и рассказывала о войне музыка, созданная удивительным художником. В симфонии все отчетливее нарастала тема освобождения. Возникала уверенность в будущем, в том, что все, чего ждешь, о чем мечтаешь, осуществится. А мечтали мы стать актрисами. И мы с Ниной стали актрисами…
Много лет спустя в Шотландии, в Эдинбурге, на одном из концертов, когда исполнялись произведения Шостаковича, наша небольшая киноделегация сидела рядом с Дмитрием Дмитриевичем. Тогда параллельно проходили два фестиваля – музыки и кино. О всемирной славе Шостаковича можно было судить даже по этому фестивалю. Ценители его творчества съехались отовсюду – не только из разных концов Англии, но и из разных стран Европы. Со страниц газет не сходило его имя. В эдинбургском концертном зале не смолкала овация. Дмитрий Дмитриевич раскланивался, мы тоже аплодировали ему, а я невольно вспоминала ту военную зиму, площадь в Новосибирске, Седьмую симфонию, гремевшую из репродуктора, чувство силы, ожидание радости и победы…
17 апреля 1947 года. Новосибирск
…А Марецкая хитрющая. Она ведь сейчас работает над образом молоденькой гимназистки, вот и наблюдает, ищет детали. Вы молоды и непосредственны, даже тогда, когда ломаетесь. Для нее вы – клад.
Удастся – спрашивай ее, советуйся по своей работе, как она находит. Она настоящий большой художник, не бойся спросить. Она мастер и имеет много за душой. Какая она на фотографии в роли гимназистки прелестная и так похожа на девушек прошлого, с букетом сирени…
20 апреля 1947 года. Новосибирск
…Здесь очень хвалят охлопковский спектакль. Были наши режиссеры. Мне передавали – понравилось.
Успеете вы справиться к Октябрю, хотя бы с первой серией? Когда-то она до нас дойдет. Дожить бы нам всем до этого дня. Это такое будет счастье, что боюсь даже загадывать. Только не заболей. Здесь то и дело слышишь о вспышках туберкулеза. Есть, говорят, новое радикальное лекарство, но пока только в Америке. Наши туберкулезники пока что обречены. У меня трое знакомых людей слегли, а еще два-три месяца назад и не подозревали о болезни…
21 апреля 1947 года. Москва
…За эти дни отсняли объект с Проценкой. Вчера в театре играли. Опять ко мне за кулисы прибегали, одна заполошная дама села напротив меня в антракте за кулисами и говорит: «Вот теперь-то я на нее нагляжусь!» А в институте с третьего по десятое экзамены, усиленно занимаемся. Сегодня на студии смотрела отснятые куски из «Молодой гвардии». Не может быть, чтобы такая картина не понравилась народу. Такая правда!!!
1 мая 1947 года. Ойрот-Тура (Алтай)
Иннуленька, пишу 1 мая в номере гостиницы…
Погода здесь божественная, распускаются деревья, дни солнечные, ночи лунные. И горы при луне совершенно голубые. Фотография твоя передо мною. Если бы мне знать, что ты здорова и у тебя все благополучно! Ведь вот как получается в жизни – ты где-то у чужих людей. Я с чужими в праздники. Дадут мне командировку летом в Москву? Не знаю. Обещали. Ну, если и не увидимся летом, то осенью ты ведь приедешь? А лето быстро пролетит…
9 мая 1947 года. Москва
С Днем Победы!
…Сегодня праздник, открыто окно, тепло очень, на столе в стакане чудесная роза. Это мне вчера один «поклонник» подарил. Рядом лежит шифоновое платье, сегодня пойду куда-то в нем и в белом пальто, меня пригласили на праздник. Эти дни пропадала в институте и на студии. Вчера был грандиозный показ по пантомиме, сдала все экзамены на пятерки. У меня с той недели начинаются съемки: немцы у Шевцовых и Валько у Шевцовых.
Так домой хочется, мамочка, ведь кончаю совсем институт, тринадцатого прочту – и все!!! Но числиться мы будем в институте до выхода картины в свет и… будем получать стипендию…
16 мая 1947 года. Москва
…Сегодня начинаем снимать новый объект: заседание штаба. Вчера была на четверге в «Комсомольской правде», играли. Программу вечера высылаю. Не удастся ко мне приехать? Сейчас еду на съемку. На улице после дождя очень тепло. Представляю, какая прелесть на Алтае!..
12 мая 1947 года. Ойрот-Тура
…Сегодня вернулась из поездки в Шебалинский аймак, и в редакции меня ждало первое Нинино письмо и в нем долгожданное твое. Так хорошо теперь на душе. Я работаю. Относятся ко мне здесь хорошо. Седьмого в машине одного из секретарей обкома выехала в Шебалино. Это почти на полдороге к Кош-Агачу. И уже высокогорье.
Там еще ранняя, ранняя весна. Позавчера там поездила верхом. Километров восемнадцать по горам, на разных лошадях. Смотрела знаменитых, почитаемых китайцами пятнистых оленей: «олень-цветок» зовут его китайцы. Смотрела маралов, панты которых возвращают якобы людям молодость, силы, здоровье. Так, по крайней мере, утверждают тибетские врачи. Очень милые грациозные зверюги. Там была как раз облава на волков (за олешками и маралами там охотятся: волки, рыси, лисы и за телятками – беркуты, орлы). Охотники нашли четырех волчат. Ищут мать-волчицу, говорят, она теперь разорит – мстить будет. Охота еще продолжается. Обратный путь был изумительный. Чудесный выдался день. По бокам автострады – цветущие черемухи, красные кусты цветущего маральника по скалам, и Катунь вдоль пути пенится, играет. По дороге чайные, можно поесть. За поездку я, конечно, поправлюсь. В маралосовхозе три дня пила сливки, только вот как избитая, после верховой-то езды. Сейчас уйма работы, не знаю, как справлюсь…
19 мая 1947 года. Москва
…Я до отъезда каждый день занята. Поедем в Краснодон числа, думаю, первого. Живу вроде бы и хорошо, а вот все как-то не по себе. Поедем мы на два-три месяца, надолго. Осенью надо мне комнату искать…
19 мая 1947 года. Ойрот-Тура
…Здесь уже печет. Через дорогу – городской садик, белый от цветущей черемухи. А за садиком горы. На одной из них мы когда-то бродили с тобой. Но вряд ли ты это помнишь. Где-то здесь я оставила тебя и ушла искать подводу. А в это время подвода была и ушла. Ты ждала меня, нервничала, сердилась, что меня нет. А потом мы ехали с почтой, в тележке. Было очень неудобно. Ночь, луна, скалы, горы высоченные, внизу река шумит, а мы едем себе. Мой ребенок спит, я его пристроила как-то, он и спит. Ночью в Русский камлак приехали, где ты ходила колоски собирать, где много было меду… Все это было. И ты была со мной…
22 мая 1947 года. Москва
…Вот так интересно, что я сейчас целыми днями перед съемочной камерой, а Вы где-то верхом по горам ездите. Опишу вчерашний день.