Это значило, что летят из первой серии две самые удавшиеся в художественном отношении сцены: превосходно сыгранная сцена последнего разговора Шульги и Валько в тюрьме (причем роль Шульги в отличном исполнении Александра Хвыли выпала из фильма вся) и сцена первого появления Любки в фильме.
К тому времени и относится первый рубец на сердце Сергея Аполлинариевича – след инфаркта, перенесенного им на ногах.
Какова же была грозная сила авторитета Сталина и беспрекословного подчинения ему! Поистине – «не сотвори себе кумира»!
13 декабря 1947 года. Новосибирск
…Сейчас надо еще повозиться с рассказом. Из дому сегодня не выхожу. Окно замерзло. За ним далекое, холодное зимнее солнце… Что-то древнее, древнее. От первых дней мироздания. Мороз, снег, оранжевое холодное солнце…
Пиши мне! Раз в неделю обязательно. Ты – самое светлое, радостное и чистое, что у меня есть в жизни. Ты, потом Нина, потом все, что подходит под понятие Родина, потом, иногда, моя работа. Потом – моменты доброго, теплого чувства к бабушке, когда она не шумит. Оказывается, немало!..
Декабрь 1947 года. Новосибирск
…Свирепые морозы, сегодня – сорок два градуса. Бабушка все это время тоже ждала тебя. Я не буду ее огорчать, буду говорить, что ты приедешь в феврале. Ну, а там буду откладывать твой приезд. Буду говорить, что и картину с тобой она скоро увидит. Может, дотянет. Сейчас она нахмурилась – хлеба в ларьке, где мы получали по карточкам, не оказалось. Мы-то понимаем, что это просто случайность, а она огорчена, долголетний опыт ей подсказывает, что может получиться еще труднее, чем было. Жалеет, что у нее нет сил и она беспомощна чем-либо помочь…
19 декабря 1947 года. Новосибирск
…Как-то идет работа над фильмом? Задача оказалась тяжелее, чем можно было предполагать. Доделывать, дорабатывать всегда труднее. Здесь все понимают, что окончание фильма отодвигается значительно. Сейчас в театрах «шаром покати», пусто. Цены на билеты придется снижать. Послезавтра за меня будут голосовать…
25 декабря 1947 года. Новосибирск
…Очень было приятно узнать из твоего письма, что А. А. Фадеев пригласил вас играть перед избирателями. Что касается окончания работы над фильмом, то, конечно, теперь это дело затяжное. Но будем терпеливы. Вот перебили. Из областного Дома офицеров звонили, просят сделать доклад о «Настоящем человеке» Полевого на конференции. А вчера я уже пообещала в этот день провести беседу с пионерами-литкружковцами. Расхват, можно сказать.
Теперь о дне выборов: утром мы с бабушкой и Клавдией Павловной ездили голосовать. Этот день у меня был вдвойне значителен, в «Советской Сибири» помещен мой очерк, подвал, написанный к тому же небывало оперативно, за одну ночь. На следующее утро мне позвонили с избирательного участка, по здравили с избранием в депутаты городского Совета.
Из кружковцев здесь выдвинулись: Лунева, Скарутто, Гластовецкая. Это те, кто мне известен. Скарутто – отличная травести. Гластовецкая ходит в героинях «Красного факела»…
30 декабря 1947 года. Новосибирск
…Наш город сегодня покупает… муку. Мы, когда вернулись домой с «трофеями», то немало смеялись. В общей сложности муки оказалось больше пуда. Все сеянка, и стоит это удовольствие немного больше ста рублей. Бабушка и та сползала в ларек и купила три килограмма («Москвичи приедут, так постряпать будет из чего», – сказала в первую очередь). Пока сидели отдыхали за чаем, пришло твое письмо. Ма ленькая, не беспокойся о нас – мы сейчас живем очень хорошо. Бабушка не может нарадоваться: хлеба вволю, масло есть, сладкое, да своя картошка, да мясо, позавчера брали по пятнадцати рублей за килограмм. Все баснословно подешевело, и очереди в магазинах вполне терпимые. Особенно за маслом и сахаром. Да, масло и на рынке уже семьдесят рублей килограмм. В этом отношении жизнь стала неузнаваема.
И наша бабушка ожила. Питается теперь хорошо, лакомится вкусными, давно забытыми вещами. Дети и старики счастливы в этом отношении, а это главное…
17 января 1948 года. Новосибирск
…Здесь в театральных кругах ходят самые беспросветные слухи о фильме. Понавезли наши актеры сплетен насчет того, что у Сергея Аполлинариевича неудача, и крупная. Что он допустил оплошность, показывая только первую серию, что именно ваша работа над фильмом послужила причиной суровой критики и театральных постановок – говорят в один голос… А просто зритель деликатно замолчал и уже не ждет фильма. Только бы хватило сил у постановщика справиться с доработкой, не опустились бы руки… А то дело может затянуться еще и еще. А публика, это такой народ – быстро охладевает к вчерашним любимцам. Быстро низвергает вчерашние авторитеты. Ты думаешь, я так вот всем «запугана»? Ничего подобного. Считала и считаю, что чем труднее в процессе работы, тем лучше будет результат. И для начала это хорошая закалка. Скоро и февраль. Вспоминается февраль прошлого года, какой он у тебя был хороший. Первые спектакли готовились в театре, шли пробы к фильму. Незабываемый был год.
Час назад нашей бабушке звонили. Она с полчаса болтала по телефону. Слушать, как бабушка говорит по телефону, – сплошное удовольствие. Успела четыре раза чертыхнуться, и вообще тон независимый и молодцеватый…
21 января 1948 года. Новосибирск
…Скоро ли, наконец, начнутся съемки ваши – молодогвардейские? Теперь нечего и думать, чтобы в марте закончили. Ты сообщи мне, как будет продвигаться дело. Терпения никакого нет – затянули. Вам-то трын-трава, играете спектакли, и будто так и надо, а тут от нетерпения желчь разливается. Как коллектив ваш переживает затруднение с фильмом? Девятого марта буду думать о вас. Желаю удачи! Любопытно, как это будет проходить – защита диплома…
1 февраля 1948 года. Новосибирск
…Почта стала работать хуже и медлительнее, чем это было в годы войны. Очень порадовала ты меня сообщением, что двадцать шестого должны были наконец начаться съемки «Гвардии». Хотя бы сдвинулось с мертвой точки. Ведь два месяца без движения…
22 февраля 1948 года. Новосибирск
…«Спит в шубейке горностай…» Милая моя, далекая, славная, нет от тебя письма… Занята, конечно, а в голову лезут всякие мысли. Не больна ли? Сейчас все ушли, малыш у меня, машинально запела ему, а слова-то те, прежние, которыми укачивала тебя, ну и реванула. Никто и ничто и никогда мне тебя не заменит. Последнее письмо твое от 31 января, сегодня 22 фев раля. Что произошло за эти двадцать два дня?..
Здесь я должна объяснить. В 1947 году моя старшая сестра Нина вышла замуж за Игоря Михайловича Малюкова, художника-фронтовика. У них родился сын Андрей. Он стал кинорежиссером. Среди его фильмов: «В зоне особого внимания», «Делай раз», «34-й скорый», «Бабочки», «Я – русский солдат» и другие. У этого «малыша», которого укачивала мама, через много лет я снималась в фильме «Безответная любовь».
26 февраля 1948 года. Новосибирск
…Сегодня пришла твоя телеграмма. Ты сообщаешь о смене комнаты. Чем это вызвано? И что вы нашли – лучше или хуже?..
Мама не зря волновалась… Даже вернувшись из Краснодона, «обзавестись хозяйством» нам довелось совсем не скоро. В Москве сразу возник вопрос: где жить?
Мы были еще студентами, но уже снимались в фильме, а это создавало особую необходимость в отдыхе. Намаявшись на съемках, нужно было куда-то вернуться и элементарно выспаться. На частных квартирах не прописывали даже временно. Но многим нужны были деньги, и нам сдала комнату (без прописки) женщина с двумя детьми. У нее была двухкомнатная квартира. Первые несколько месяцев все было хорошо. Но однажды, в самый разгар возобновившихся съемок, мы с Бондарчуком вернулись около двенадцати часов ночи. Звоним – нам не открывают. Звоним долго. Сидим на лестнице. Короче, провели на холодной лестнице больше часа, наконец нам открыли. Сережа высказал хозяйке: «А еще член партии!» Дело было в том, что прошел слух, если кто-то сдает комнату – ее будут отбирать. И, естественно, наша хозяйка испугалась и таким образом решила нас выселить. А наутро – съемка.
В нашей киногруппе был ассистент Генрих Оганесян, позднее ставший кинорежиссером, он-то и взялся подыскать нам жилье. Пока искал, перебивались мы в Театре киноактера на диване. Гонял нас сторож-пожарник. Однажды ночевали в кабинете директора, а сторож не знал и запер кабинет на ключ. Утром мы долго ждали, пока нас вызволят. Опоздали к началу смены на два часа. Сергей Аполлинариевич гневался, говорил что-то, видимо, справедливое, на что я в сердцах ответила, что уеду в Новосибирск.
А мы продолжали участвовать в съемках – очень тяжелых и физически, и морально, и не знали даже, где мы проведем очередную ночь.
Доснимали сцену, когда арестованную Любу два немецких офицера везут из Ворошиловграда – так тогда назывался Луганск. На улице страшный мороз, а я – в легкой одежонке. Сцена такая: вдоль шоссе бегут жалкие, промерзшие фашисты. Налет нашей авиации. Увидев в небе самолеты с красными звездами, Люба высовывается из машины, кричит: «Ага, попались, чертово племя…» – и хохочет, ее втаскивают обратно в машину. Снимали на одном из шоссе под Москвой. Зима. В кадре войска. Все завязано с авиацией. Трудный был день.
После того как все было снято, меня била нервная дрожь. Сама успокаивалась, а в голове все та же мысль: «Где мы с Сережей сегодня ночевать будем?» Смотрю, Генрих Оганесян заговорщицки улыбается: дескать, давай-ка приготовься к сюрпризу. И повез меня в район Рижского вокзала. Подходим с ним к какой-то сколоченной из грубых досок сторожке – это где-то на нынешнем проспекте Мира – Генрих торжественно распахивает дверь, и я оказываюсь в тепле. Вхожу и вижу, как по оттаявшим стенам струится вода. Посреди будки на ящике стоит керогаз, на нем большущая сковорода, полная жареной картошки, и новая кастрюля. А на топчане, помешивая ужин, сидит довольный Сережа. Такой счастливый и гордый! Был еще для меня сюрприз: новый маленький будильник. Не проспим!