ной Снаткиной, которая после совместных съемок в нескольких фильмах стала для меня любимой молодой актрисой – она очень серьезно и вдумчиво относится к своей профессии. Так что сниматься в этом фильме вместе с ними было наслаждением.
Наконец в 2014 году Наталья Бондарчук приступила к работе над киносказкой «Тайна Снежной королевы» по Андерсену. У меня там одна из главных ролей – Феи времени, вместо Феи цветов, как в оригинале у Андерсена. Когда в картине Герда обращается ко мне: «А сколько же вам лет?», я с гордостью отвечаю: «А почему ты спрашиваешь? Мне столько лет, сколько я захочу!» И превращаюсь в молодую.
Я с таким нетерпением ждала, когда картина будет готова. И вот в марте 2016 года – кинотеатр «Космос» и полный зал ребятишек! Я сижу вместе с моей Машенькой, моей внученькой, которая ждет еще одного моего правнука или правнучку, и держусь за ее руку. А на экране «Тайна Снежной королевы»…
Фильм мне очень понравился, до этого я видела лишь некоторые эпизоды, но особое счастье – послушать дыхание зала, услышать, как дети реагируют на увиденное, как всхлипывают в конце картины и как смеются.
Вот такая премьера была у меня накануне юбилея. Оказывается, зрители меня не забывают. И я чувствую себя настоящей Феей времени, потому что актрисе столько лет, сколько ее героиням на киноэкране.
Примирение
Очень многое в жизни случается совсем не так, как нам хотелось бы, – и в большом, и в малом…
Течение жизни часто получает какое-то странное направление, но от этого никуда не денешься. Вот была у нас в стране «перестройка», а обернулась она «переломкой» – переломалось все что можно и что нельзя. Как тогда было к этому относиться? Каждый решал самостоятельно. Мне было важно сохранить то, что было прекрасного в предыдущей жизни. А ведь было много хорошего.
Но просто так ничего не бывает, ничего не бывает случайного, хотя любая революция, на мой взгляд, – вещь сомнительная. Она неизбежно происходит там, где накопилась какая-то энергия, возможно даже отрицательная. И «перестройка» не могла обойтись без потерь. Мы все копили отрицательную энергию и все в ответе за то, как она выплеснулась. И это было действительно страшно.
Мы, актеры, в то время, когда все переломалось, были в ужасе и так же печально жили, как и все люди в стране, без работы. Но сильные боролись, и мне выпало счастье все-таки быть востребованной. Я смогла сориентироваться в пагубные 1990-е годы, когда все производство фильмов встало, не растерялась и нашла себя в этом мире – все время работала. Другой вопрос, что меня, слава богу, приглашали на выступления. Однажды мой концерт прошел даже в Лужниках. Народу столько – глазами не охватишь! После благодарили. А у меня никогда не было страха перед зрителем. Один он или их тысячи – все равно надо работать. Поэтому постепенно набрался концертный репертуар. И я все время куда-то ездила, где-то бывала, например на Севере. Меня приглашали в Сургут, в Ханты-Мансийск, я летала на вертолете на Медвежий, где качают нефть.
Еще девочкой, школьницей, когда в Новосибирске во время войны открылся Большой оперный театр – а там гигантский зрительный зал, – на 8 Марта я выходила на сцену и читала какое-то приветствие мамам. Уже тогда меня это нисколько не пугало. Для меня живое общение со зрителем – это все.
Я люблю читать стихи, что-то рассказывать, играть, потому что все это было со мной с детства, всем этим полна была моя юность. Всегда вспоминаю наших ребят из театрального кружка – тех, что ушли на фронт. Как они замечательно играли в «Двенадцатой ночи» до войны – кто Мальволио, кто Шута, кто Герцога. Потом они писали нам дивные письма с фронта, и наш педагог Валентина Викторовна читала нам их. Эти письма находятся в музее Новосибирска. Почти все ребята погибли, а я их забыть не могу. И во время войны, играя в госпиталях, получается, что мы, оставшиеся, играли как бы в их память и уже тогда учились сохранять что-то прекрасное из такого еще недалекого, но уже прошлого. Наверное, тогда жизнь исподволь готовила меня к работе в кино, к концертам, к живому общению со многими и многими людьми.
У меня было желание стать актрисой и сильная интуиция, вера в то, что все непременно получится. Ох, как любили меня цыганки: когда ехала поступать во ВГИК, я сунула одной ладошку, она мельком глянула, фыркнула: «Ты будешь при хлебном деле!» Она мне это нагадала или на самом деле увидела судьбу, начертанную в линиях на руке?
И вот принесли мне популярность и «Молодая гвардия», и «Высота», и другие фильмы, а вместе с ней очень большую ответственность – любовь зрителей надо оправдывать. Поэтому мне пришлось часто ездить по стране и проводить творческие вечера, ведь людям хотелось больше узнать обо мне и моих героинях. Жизнь моя была просто перенасыщена гастролями и выступлениями, уже тогда я сама составляла себе концертную программу.
Киносъемки пришлось совмещать с работой в Театре-студии киноактера. И вдруг он закрылся – просто так, после аншлагов и конной милиции на премьерах, когда его худруками были Сергей Аполлинариевич Герасимов и Михаил Ильич Ромм. Почему-то люди наверху решили, что такой театр не нужен. Это было, конечно, ЧП! Да, потом его снова открыли, но вышло уже что-то совсем другое… Тоже своего рода «перестройка», и совсем не к лучшему.
Приглашали меня в академические театры. Первый раз в театр позвала Алла Константиновна Тарасова – через Герасимова сказала, как окончу институт, сразу чтобы шла к ним в Художественный, но Герасимов возразил, мол, я нужна кинематографу. А в Малом я даже начинала репетировать. Меня туда Михаил Царев пригласил, а направил Андрей Гончаров. Но кино снова перевесило – я уехала на съемки. И все время было так: в шестидесятые годы я очень активно снималась, да и в семидесятые, и в восьмидесятые, а когда прошли тяжелые девяностые, еще и в новом веке. Вот и сыграла я за всю творческую деятельность более чем в 50 картинах. И довелось мне поработать со многими выдающимися личностями мира кино – актерами, режиссерами, операторами, художниками и композиторами. Жизнь в профессии прожила интересную, что говорить, и это примиряет меня с разными неприятностями, которые выпадают на долю каждого человека. И что там всякие «перестройки»! Сколько мы их уже пережили, сколько еще переживем!
В нашей семье с детства было принято много работать. Много работали мои папа и мама. Что касается моего мужа Михаила Перельмана – он просто был образцом для нас.
Я тоже не позволяла себе лениться и до сих пор выступаю перед зрителями: читаю Пушкина, Бунина, Паустовского, Чехова, Астафьева. И дочь Наташу так же воспитала, она тоже много трудится. Снявшись в нескольких ее картинах, могу сказать, что с ней работать легко и приятно, она умный, талантливый человек. Мы живем в непростые времена, и надо иметь силы для победы над негативными эмоциями. По этому трудиться необходимо – в труде их переживать некогда. Если много работаешь, не остается времени предаваться унынию.
Когда наша дочь Наташенька снималась в «Солярисе» у Андрея Тарковского, ей было 18–19 лет. А она играла Хари – «матрицу» женщины, уже очень многое пережившей и выстрадавшей. Во время съемок казалось, что на нее воздействовала какая-то мощная сила. И не то чтобы девочка растерялась – она целиком подчинилась новому эмоциональному потоку. Я чувствовала: ей было сложно. После школы Сергея Герасимова она шагнула в другую вселенную. А у Тарковского я замечала нотки скепсиса в адрес Герасимова – не напрямую, конечно, однако у него было принципиально иное восприятие мира. По-своему Андрей Тарковский был искренний, у него так сложилась жизнь. Но для Наташи уже в юности Хари стала первой главной ролью. И все время какие-то слезы были связаны с ней, какое-то давление на психику… Как актриса, понимая, насколько богатый материал достался дочери, я радовалась тому, что она получила такую замечательную роль. А как мать я всерьез боялась за ее здоровье.
Но Наташа выдержала – помогла ей в этом наша закалка. И после окончания актерского факультета ВГИКа моя дочь пошла на режиссерский факультет Сергея Герасимова и Тамары Макаровой, а потом продолжала работать во ВГИКе педагогом в мастерской Сергея Аполлинариевича и Тамары Федоровны. И когда ее любимого учителя не стало, Наташа бесконечно переживала об этом.
Работая с такими разными мастерами – с Герасимовым, с Тарковским, она многое сумела впитать от них и, наверное, в себе тоже примирила связанные с ними противоречия. Нашла силы для того, чтобы наладить общение с еще одним мастером – Сергеем Бондарчуком, своим отцом.
Теплые и тесные отношения с ним у Наташи сложились, когда она училась на старших курсах ВГИКа, в мастерской Герасимова и Макаровой. Сергей был на премьере институтского спектакля «Красное и черное», читал, как я уже упоминала, закадровый текст в фильме «Пошехонская старина». Он очень радовался ее успеху в картине Тарковского «Солярис».
Смерть Сергея сблизила всех его детей. На похоронах они были все: и Наташа, и Федя с Аленой, даже Алеша прилетел из Ростова. Необходимо отдать должное Ирине Скобцевой: она была рядом с Сережей до конца и похоронила его. А я на похороны не пошла.
Иногда ловлю себя на мысли: «А ведь если бы мы с Сергеем не расстались – Федора и Алены не было бы…» Так что жизнь все правильно рассудила и устроила. Талант отца передался всем детям и внукам.
Незадолго до ухода Алены, о болезни которой я ничего не знала, по телевизору показали фильм «Янтарные крылья», и я отметила простоту и искренность созданного ею образа. Алена вначале внешне напоминала мою Наташу. Последний раз я видела ее как раз на Наташином юбилее в 2000 году и отметила, что она стала походить на маму, а та ведь красавица. Алена как-то необычно посмотрела и вдруг поцеловала меня. Больше мы не виделись. Ее неожиданная, ранняя смерть стала для меня личной драмой.
Что может быть для матери страшнее, чем потерять ребенка? Тяжелее испытание трудно придумать. Но у Ирины Константиновны остался сын, растут внуки и правнучка. А значит есть для кого жить.