ской династии, привязав мадьярских магнатов к жизни двора в Вене и создав в столице специальную мадьярскую гвардию для своей персоны. В середине века центральная власть монархий была сильнее, а взаимопонимание между правителями и землевладельцами на Востоке лучше, чем когда-либо ранее. Более того, в отличие от Запада, поздний абсолютизм Востока достиг своего апогея. «Просвещенный деспотизм» XVIII в. был распространен именно в Центральной и Восточной Европе [312] и олицетворен тремя монархами, которые окончательно разделили Польшу: Фридрих II, Екатерина II и Иосиф II. Похвала их работе со стороны философов-буржуа западного Просвещения со всем их зачастую поучительным непониманием была не просто исторической случайностью: динамичная энергия и мощь, казалось, дошли до Берлина, Вены и Санкт-Петербурга. Это был период высшего развития абсолютистской армии, бюрократии, дипломатии и меркантилистской экономической политики на Востоке. Раздел Польши, исполненный хладнокровно и коллективно как вызов бессильным западным державам накануне Французской революции, казалось, символизировал международный подъем абсолютизма.
Желая отразиться в зеркале западной цивилизации, абсолютистские правители в Пруссии и России усердно стремились превзойти своих коллег из Франции и Испании и льстили западным писателям, которые приезжали засвидетельствовать их блеск [313]. В некоторых аспектах восточноевропейский абсолютизм этого века был, как ни странно, даже более продвинутым, чем его западные прототипы предыдущего столетия, в результате общего развития Европы. Если Филипп III и Людовик XIV беззаботно изгоняли морисков и гугенотов, то Фридрих II не только приглашал религиозных беженцев, но и создал иммиграционное бюро за рубежом для увеличения демографического притока в королевство — новый поворот к меркантилизму. Демографическая политика также поддерживалась в Австрии и России, которые начали амбициозные программы колонизации Баната и Украины. В Австрии и Пруссии реализовывались официальная терпимость и антиклерикализм, в отличие от Испании и Франции [314]. Было введено или расширено общественное образование, заметный прогресс был достигнут в германских монархиях, особенно во владениях Габсбургов. Везде была введена воинская повинность, наиболее удачно это произошло в России. В экономике энергично поддерживался абсолютистский меркантилизм и протекционизм. Екатерина II руководила расширением металлургического производства на Урале и провела большую реформу российской денежной системы. И Фридрих II, и Иосиф II удвоили промышленное производство в своих владениях; в Австрии традиционный меркантилизм даже перемешался с более современными представлениями физиократов, с их большим вниманием к аграрному производству и политикой невмешательства (laissez-faire) внутри страны.
Но ни одно из этих очевидных достижений не изменило сравнительный характер и позиции восточноевропейских вариантов европейского абсолютизма в эпоху Просвещения. Внутренние структуры монархий оставались архаическими и ретроградными, даже в моменты расцвета этих государств. Австрийская монархия, потрясенная поражением в войне с Пруссией, попыталась восстановить мощь государства, освободив крестьян [315]; однако аграрные реформы Иосифа II закончились провалом, что было неизбежно, так как монархия изолировалась от своего аристократического окружения. Австрийский абсолютизм так и остался слабым. Будущее было за прусской и российской формами абсолютизма. Крепостничество было сохранено Фридрихом II и расширено Екатериной II; поместные основы восточноевропейского абсолютизма сохранились неизменными в этих двух монархиях вплоть до следующего века. Затем вновь именно потрясение военного нападения с Запада, которое когда-то помогло становлению восточноевропейского абсолютизма, теперь привело крепостное право, на котором он основывался, к своему концу. Ибо теперь агрессия исходила из капиталистических государств, и ей сложно было сопротивляться. Победа Наполеона при Иене привела непосредственно к ликвидации крепостничества в Пруссии в 1811 г. Поражение Александра II в Крымской войне спровоцировало освобождение российских крепостных в 1861 г. В обоих случаях реформы не означали конец самого абсолютизма в Восточной Европе. Продолжительность жизни двух институтов, вопреки ожиданиям, но в соответствии с историческим развитием, не совпала: абсолютистское государство на Востоке, как мы увидим, пережило отмену крепостного права.
3. Пруссия
Проанализировав основные общие детерминанты, теперь мы можем кратко рассмотреть различия в эволюции отдельных общественных формаций востока Европы. Пруссия представляет классический случай неравномерного и комбинированного развития, которое, в конечном счете привело к появлению крупнейшего индустриального государства на континенте на базе одной из мельчайших и наиболее отсталых территорий на Балтике. Поставленные этой траекторией теоретические проблемы были специально рассмотрены Энгельсом в знаменитом письме Блоху 1890 г. о важности политических, юридических и культурных систем в структуре исторической причинности: «Согласно материалистическому пониманию истории в историческом процессе определяющим моментом в конечном счете является производство и воспроизводство действительной жизни. Ни я, ни Маркс большего никогда не утверждали… Прусское государство возникло и развивалось также благодаря историческим и в конечном счете экономическим причинам. Но едва ли можно, не сделавшись педантом, утверждать, что среди множества мелких государств Северной Германии именно Бранденбург был предназначен для роли великой державы, в которой воплотились экономические, языковые, а со времени Реформации и религиозные различия между Севером и Югом, и что это было предопределено только экономической необходимостью, а другие моменты не оказывали также влияния (прежде всего то обстоятельство, что Бранденбург благодаря обладанию Пруссией был втянут в польские дела и через это в международные политические отношения, которые явились решающими также и при образовании владений Австрийского дома)» [316]. В то же время очевидно, что комплекс факторов возвышения Бранденбурга также содержит ответ на главный вопрос новой истории Германии: почему национальное объединение Германии в эпоху промышленной революции проходило в конечном счете под политической эгидой аграрного юнкерства Пруссии? Иными словами, возвышение государства Гогенцоллернов концентрирует в исключительно ясной форме некоторые ключевые проблемы природы и функций абсолютизма в европейском политическом развитии.
Начало его возвышения проходило не особенно в благоприятных условиях. В начале XV в., в период борьбы с Гуситской революцией в Богемии, дом Гогенцоллернов был пересажен императором Сигизмундом из Южной Германии, где этот аристократический род традиционно враждовал с торговым Нюрнбергом, в Бранденбург. В 1415 г. Фридрих, первый маркграф Бранденбурга из рода Гогенцоллернов, был возведен в сан имперского электора за службу Сигизмунду [317]. Следующий маркграф подавил муниципальную автономию Берлина, а его наследники отобрали другие города марки у Ганзейской лиги и подчинили их себе. К началу XVI в., как мы уже видели, Бранденбург превратился в область, где не было свободных городов. Поражение городов, тем не менее, обеспечило превосходство дворянства над правящей династией в этой отдаленной пограничной зоне. Местная аристократия постепенно увеличивала свои земельные владения, захватывая общинные земли и сгоняя мелких крестьян с их участков, так как экспорт сельскохозяйственных продуктов становился все более выгодным. Класс землевладельцев одновременно получал контроль над высшими судебными инстанциями, выкупал домены электора и монополизировал административные должности, в то время как череда неумелых правителей постепенно накапливала долги и слабела. Сословная система, в которой господствовало дворянство, тормозила развитие постоянной армии, а в сущности, и всякую внешнюю политику, превращая Электорат в один из наиболее ярких примеров раздробленного сословного государства (Ständestaat) в Германии эпохи Реформации. Поэтому после экономического кризиса позднего Средневековья в эпоху революции цен на Западе Бранденбург привык к скромному процветанию поместий и очень слабой княжеской власти. Живя на доходы от зерновой торговли и демонстрируя отсутствие политической энергии, в XVI в. юнкерское сословие превратилось в сонную провинциальную заводь [318]. А между тем, после того, как в качестве последнего гроссмейстера Альберт Гогенцоллерн при благоприятных обстоятельствах упразднил Тевтонский орден, провозгласив Реформацию в 1525 г. и присвоив светский титул герцога при польском сюзеренитете, Восточная Пруссия превратилась в наследственный феод другой ветви династии Гогенцоллернов. Роспуск правившего военно-монашеского ордена, долгое время существовавшего после поражения и подчинения Польше в XV в., привел к смешению рыцарей со светскими землевладельцами и тем самым впервые сформировал в Восточной Пруссии единый сеньориальный класс. Крестьянское восстание против нового режима было быстро подавлено, а общество, похожее на бранденбургское, консолидировалось. В деревне происходило изгнание с земель и закрепощение крестьян, вследствие чего свободные арендаторы вскоре превратились в сословие вилланов. Однако небольшой слой кнехтов (Cölmer ), бывших когда-то мелкими слугами тевтонских рыцарей, сохранился. Фактически все города были так или иначе захвачены Польшей в предшествующее столетие, кроме Кёнигсберга, единственного относительно крупного и непокорного города в регионе. Верховная власть нового герцога была ограничена и слаба, хотя земли герцогства оставались обширными. Прусские сословия обеспечили себе гораздо более широкие привилегии, чем в других землях Германии; они включали административные назначения, судебную власть и право апеллировать к польскому королю на решения герцога