ь в Польше опиралась на собственную территориальную базу по другую сторону Татр. Будучи католиком, он с большой осторожностью помогал Контрреформации в Польше, избегая религиозных провокаций в отношении тех слоев дворянства, которые приняли протестантизм. Помимо всего прочего, его правление было ознаменовано военными победами над Россией на Балтике. Одержав победу на поле боя над Иваном IV в 1578 г. с помощью смешанной армии из польской кавалерии, трансильванской пехоты и украинских казаков, Баторий завоевал Ливонию и прогнал русские войска за Полоцк. Первенство Польши в Восточной Европе никогда не казалось столь величественным, как к моменту его смерти в 1586 г. Следующий раз шляхта выбрала монархом шведа; им стал Сигизмунд Ваза. В его правление польский экспансионизм, казалось, достиг вершины. Используя политические и социальные волнения в России в период Смуты, Польша поддержала краткое правление Лжедмитрия (1605–1606), узурпатора, державшего в столице с помощью польских войск. Затем в 1610 г. польские войска под командованием гетмана Жолкевского снова захватили Москву и поставили царем сына Сигизмунда Владислава. Реакция русского народа и шведские контрманевры вынудили в 1612 г. польский гарнизон оставить Москву, а через год первый представитель династии Романовых была избран на царство. И все же польская интервенция в период Смуты завершилась большими территориальными приращениями по Деулинскому перемирию 1618 г., согласно которому Польша приобрела огромный пояс Белой Руси. В эти годы Речь Посполитая расширилась до своих самых больших пределов.
Однако две фатальные геополитические проблемы остались нерешенными Польским государством, несмотря на то что доблесть дворянских гусар (husarja ) не имела себе равных на поле битвы. Обе проблемы были результатами крайнего индивидуализма польского правящего класса. С одной стороны, Польша не смогла покончить с немецким правлением в Восточной Пруссии. Победы Ягеллонов над Тевтонским орденом в XV в. низвели немецких рыцарей до уровня вассалов польской короны. В начале XVI в. была признана секуляризация Ордена его великим магистром в обмен на сохранение сюзеренитета Польши над тем, что теперь стало называться Герцогством Пруссия. В 1563 г. Сигизмунд Август, последний правитель из рода Ягеллонов, одобрил поглощение герцогства маркграфом Бранденбургским ради кратковременных дипломатических выгод. Через 15 лет Баторий продал опекунство над Восточнопрусским герцогством бранденбургскому электору по причине нехватки денежных средств для ведения войны с Россией. Наконец, в 1618 г. польская монархия разрешила династический союз Восточной Пруссии с Бранденбургом под эгидой Гогенцоллернов. Таким образом, через серию юридических уступок, которые, в конце концов, закончились полным отказом Польши от сюзеренитета, герцогство было передано Гогенцоллернам. Стратегическая ошибка такого курса вскоре стала очевидной. Не сумев интегрировать Восточную Пруссию, Польша потеряла шанс контролировать побережье Балтики и не стала морской державой. А отсутствие флота сделало ее уязвимой перед десантными вторжениями с Севера. Причины такой медлительности, без сомнения, можно обнаружить в характере дворянства. Овладение побережьем и создание военно-морского флота требовали мощной государственной машины, способной изгнать юнкеров из Восточной Пруссии и мобилизовать государственное финансирование на строительство крепостей, верфей и портов. Петровское государство в России смогло сделать это, как только достигло Балтики. Польской шляхте это было неинтересно. Она была согласна зависеть от традиционного порядка транспортировки зерна через Данциг голландскими или немецкими грузовыми кораблями. Королевский контроль над торговыми операциями Данцига был потерян в 1570-е гг.; в 1640-е г. были заброшены несколько гаваней, построенные для небольшого флота [389]. Аристократия была равнодушна к судьбе Балтики. Ее экспансия приняла совсем иную форму: продвижение на юго-восток, во фронтирные регионы Украины. Это частное проникновение и колонизация были возможны и доходны; здесь не было государственной системы, чтобы противостоять этому продвижению, и не требовались никакие экономические нововведения для создания новых латифундий на исключительно плодородных почвах по обе стороны Днепра. Поэтому в начале XVII в. польское магнатское землевладение стало чрезвычайно далеко расползаться за пределы Волыни и Подолии, в Восточную Украину. Закрепощение местного рутенского крестьянства, обостренное конфликтами между католической и православной церквями и осложненное беспокойным присутствием поселений казаков, превратило эту дикую область в постоянную проблему безопасности. Экономически наиболее доходный для развития государства регион, в социальном и политическом плане он стал самым взрывоопасным в аристократическом государстве. Поэтому переориентация шляхты с Балтики на Черное море оказалась вдвойне пагубной для Польши. Ее конечными последствиями стали украинская революция и шведский «потоп».
В первые годы XVII в. в Польше уже становились очевидными тревожные признаки нарождающегося кризиса. На рубеже веков начали ощущаться ограничения традиционной аграрной экономики в центральной зоне, которая являлась производительной базой польской мощи. Рост феодальных поместий не сопровождался какими-либо реальными улучшениями в производительности: площади пахотной земли увеличивались, а техника обработки оставалась в основном той же самой. Более того, теперь стала очевидной плата за увеличение обрабатываемых имений за счет крестьянских держаний. Симптомы сельскохозяйственного истощения появились еще до того, как стали падать цены на зерно в связи с европейской депрессией, начавшейся в 1620-е гг. Общее производство зерна сократилось, причем падала и урожайность [390]. В то же самое время политическое единство государства значительно пошатнулось из-за очередного ослабления центральной власти. В 1607–1609 гг. вспыхнувший дворянский мятеж против Сигизмунда III (Зебрыдовский мятеж) вынудил короля отменить планы реформирования королевской власти. Начиная с 1613 г. национальный сейм передал право установления налогов на уровень местных сеймиков, сделав чрезвычайно затруднительным создание эффективной фискальной системы. В 1640-е гг. сеймики получили еще больше финансовой и военной автономии в своих округах. А тем временем революция в военных технологиях обошла шляхту стороной: ее навыки в качестве кавалерийских частей становились все более анахроничными в сражениях, решаемых вымуштрованной пехотой и мобильной артиллерией. Главная армия государства в середине века все еще составляла около 4 тысяч человек, и она вышла из-под королевского контроля под независимое командование несменяемых гетманов; а в это время приграничные магнаты часто содержали такие же по численности армии [391]. В 1620-е гг. стремительное шведское завоевание Ливонии, господство Восточной Пруссии над побережьем и грабительские торговые пошлины на Балтике уже проявили уязвимость польской обороны на севере; в то же время на юге постоянные казацкие выступления в 1630-е гг. усмирялись с трудом. Сцена была подготовлена для впечатляющего краха страны в период правления последнего короля из династии Ваза Яна Казимира.
В 1648 г. восстали украинские казаки под руководством Хмельницкого, началась крестьянская «жакерия» против польского помещичьего класса. В 1654 г., согласно Переяславскому договору, казацкие лидеры увели с собой огромные районы юго-востока в объятия вражеского Русского государства; российские войска двинулись на запад, захватив Минск и Вильно. В 1655 г. Швеция начала опустошительное вторжение через Померанию и Курляндию; Бранденбург объединился со Швецией для совместного вторжения. Варшава и Краков быстро сдались шведским и прусским войскам, в то время как литовские магнаты поспешили переметнуться к Карлу X, а Ян Казимир вынужден был спасаться бегством в Австрию. Шведская оккупация Польши подняла шляхту на отчаянное сопротивление на местах. Последовало международное вмешательство, чтобы остановить расширение Шведской империи: голландский флот блокировал Данциг, австрийская дипломатия оказала помощь бежавшему королю, русские войска вторглись в Ливонию и Ингрию, и, наконец, Дания атаковала шведов с тыла. В результате шведские армии вынуждены были к 1660 г. очистить Польшу после огромных разрушений. Война с Россией продолжалась еще семь лет. К тому времени, когда в 1667 г. Речь Посполитая после двух десятилетий борьбы снова получила мир, она потеряла Восточную Украину с Киевом, обширные приграничные земли со Смоленском, а также все оставшиеся претензии на Восточную Пруссию; в следующем десятилетии турки захватили Подолию. Географические потери составили 1|5 территории Польши. Но намного тяжелее оказались экономические, социальные и политические последствия этих ужасных лет. Шведские армии, которые покинули страну, оставили ее от края и до края разграбленной и обезлюженной: богатая долина Вислы пострадала сильнее всего. Население Польши в 1650–1675 гг. уменьшилось на треть, а экспорт зерна через Данциг — более чем на 8о% в 1618–1691 гг. [392] Урожай зерновых во многих регионах упал из-за опустошений и демографического кризиса; урожаи никогда не восстановились. Уменьшилось количество обрабатываемой земли, так как многие шляхтичи были разорены. Экономический кризис после войны ускорил концентрацию земли в условиях, когда только богатейшие магнаты имели ресурсы для восстановления производства, а многие имения поменьше выставлялись на продажу. Поборы с крепостных усилились в условиях нового застоя. Порча монет и падение заработной платы ослабляли города.
В культурном отношении шляхта взяла реванш в разочаровавшей ее истории с помощью болезненной мифомании: поразительный культ воображаемых «сарматских» предков дофеодального прошлого был соединен с провинциальным фанатизмом Контрреформации в стране, где городская цивилизация ныне приходила в упадок. Псевдоатавистическая идеология сарматизма не была простым помрачением умов; она отражала состояние всего класса, которое нашло свое наиболее яркое выражение в самом конституционном королевстве. Именно в сфере политики объединенное влияние украинской революции и шведского «потопа» разбило вдребезги хрупкое единство Польской республики. Великий раскол в истории и процветании дворянского класса не объединил его для создания централизованного государства, которое могло бы устоять перед дальнейшими иностранными вторжениями: этот класс, напротив, погрузился в самоубийственную безрассудную гонку