Теща работала много, всю жизнь, родила и воспитала четверых: Александру и трех сыновей. На производстве бригадир, дома порядок и чистота, пироги и борщи, в саду чего только ни растет, даже виноград с арбузами, и это в средней-το полосе.
Да, Сашеньке маминой энергии не хватало, хотя и она была отличной хозяйкой. Сашенька у него тише, мягче, застенчивей, любит книги читать, на клиросе в храме поет. Это хорошо. Жена ему очень по характеру подходила.
Из-за чего же они там спорят? Зашел в дом. Саша и Кузенька с конструктором возятся, теща тесто месит и басит:
— А я говорю, что человек трудиться должен! Нечего лодыря гонять и попрошайничать! Она молодая еще совсем — мне ровесница, а работать не хочет, ходит — побирается! Вон отец нас рассудит: скажи- ка, должен человек трудом себе на хлеб зарабатывать или бездельничать?!
— Мам, дай человеку раздеться, пообедать...
— Да тут и думать не над чем! Скажи, отец Борис, я права или нет?!
Отец Борис снял куртку, сапоги, подошел к сыну и жене, поцеловал обоих. Осторожно спросил у тещи:
— О ком речь-то идет? Случилось-то что?
— Да ходит к вам постоянно. К вам и ко всем соседям. По всей улице пройдет, никого не забудет! Зайдет, сядет и сидит. Вслух ничего не говорит, знает, что сами догадаются. Подадут ей чего-нибудь, тогда уйдет...
Саша пояснила:
— Тетя Катя.
Кузенька уточнил:
—Катька-попрошайка.
Отец Борис и сам уже понял, о ком идет спор:
— Кузьма, про взрослых так нельзя говорить!
— А ее все зовут Катька-попрошайка!
— Кузьма у нас за всех отвечать не будет, он будет отвечать сам за себя.
— Ладно, пап... Смотри, мы с мамой какой подъемный кран собрали!
— Хороший кран!
В их маленьком городке знали все о всех. А вот про Катю-попрошайку почти ничего не знали. Она появилась в городе уже в пожилом возрасте и ничего о себе не рассказывала. На что жила, какая трагедия произошла в ее жизни, почему у нее не было родных — оставалось тайной. Может, и трагедии никакой не было.
Невысокая, худенькая, одни и те же старые, не первой свежести темные кофта и юбка, засаленный платок на седых волосах. Ходила с трудом, видно, была больна, но чем — тоже никто не знал. Лицо приветливое, глаза добрые, но молчит или отвечает односложно. На блаженную не тянула, для простой нищенки слишком скромная и простая. Вроде умственной отсталости нет, а и особых признаков интеллекта тоже. Вот такая непонятная Катя.
Поселилась она в старом домике, почти разрушенном, где раньше жил пьющий старичок. Старичок умер, а в домике оказалась Катя. Огород зарос бурьяном, в хозяйстве — облезлый старый кот. В храм она ходила, но стояла только в притворе.
Отец Борис всегда подавал ей что-нибудь с канона: хлеб, печенье, пряники. Иногда давал денег. Катя низко кланялась и уходила. Раз в неделю заходила к ним в дом, садилась на лавочку, сидела тихо, так, что о ней можно было забыть. Сердобольная Саша кормила ее супом, накладывала второе, давала с собой продукты.
Заходила она и в другие дома, также садилась молча у порога. Кто впускал и подавал что-нибудь, кто гнал — она отвечала одинаковой улыбкой и поклоном.
Начитанная Саша сказала задумчиво:
— Есть такой рассказ, «Матренин двор». Тетя Катя мне всегда напоминала Матрену, такая же добрая, кроткая. Даже если ничего не подадут, а только обругают, она никогда не обижается. Как в рассказе говорится: «Не стоит село без праведника».
Анастасия Кирилловна книги тоже читала:
— Так Матрена — трудяга была! Всем соседям бесплатно помогала! А ваша Катя никому не помогает и сама себя прокормить не может! Сравнила тоже! Скажи вот нам, отец Борис: может лодырь спастись или нет?
Отец Борис покачал головой:
— Я себе роль Господа Бога присваивать не буду и вам не советую. Я про самого себя сказать не могу, а вы хотите, чтобы я над другим человеком суд творил... Спасаются разными путями, вспомните: блаженны и кроткие, и милостивые, и нищие духом...
Теща фыркнула и припечатала:
— Заповедь трудиться еще никто не отменял! Не люблю я лентяев!
Наступил Великий пост. Длинные постовые службы. Отец Борис тихо радовался: еще пять лет назад храм стоял пустым и ко кресту подходила только старая Клавдия из соседней к церкви избушки да сторож Федор. А больше прихожан в старом храме не было, и отец Борис один шел к выходу мимо полупустой свечной лавки, старинных икон.
А теперь — длинная очередь на исповедь, дружное чаепитие в трапезной после службы. Собрал приход, слава Богу!
За трудами Великого поста они с Сашенькой как-то не заметили, что уже несколько дней не видно Кати. Стали спрашивать прихожан, те устыдились, собрались навестить. Оправдывались: неделя рабочая, все работали, только в воскресные дни и обнаружили, что нет привычной фигурки в притворе.
Отец Борис не стал никого ждать, сразу после службы сам пошел к Кате. Сашенька отправилась домой варить обед, делать с Кузьмой уроки, а вот теща неожиданно изъявила желание сходить вместе с ним:
— Помогу по хозяйству, снег там почищу или дров принесу... Наверное, грязью поросла Матрена ваша местная...
Калитка занесена снегом, следов никаких, видимо, уже несколько дней никто не заходил в этот старый, полуразрушенный дом. Отец Борис с трудом отодвинул калитку, отгреб снег у заметенной незапертой двери. Нехорошие предчувствия наполнили душу: сейчас войдут — а там мертвая Катя. Попросил тещу:
— Давайте я один пойду, погуляйте пока у дома.
Сообразительная теща только головой помотала:
— Вместе зайдем.
Вместо ожидаемого запаха тления — свежий весенний воздух, в избушке пахло свежестью, чистотой, так пахнет свежее белье с мороза. Катя лежала на диване у нетопленной печки — живая. В избушке прохладно, но не холодно. В уголке перед тремя старыми темными иконами — лампадка горит, на подоконнике старый облезлый кот, вполне довольный жизнью, дремлет.
Катя охнула, стала садиться:
— Простите, батюшка, приболела. Встать не могу.
Отец Борис такой непривычно длинной Катиной речи даже поразился:
— Это вы нас простите! Мы к вам долго не приходили! Свою вину искупим!
Отец Борис поставил на стул сумку с продуктами, стал открывать, доставать свертки и пакетики.
— Батюшка, да я не голодная! У меня есть еда!
И отец Борис с Анастасией Кирилловной увидели на столе, покрытом старой, в нескольких местах порванной скатертью когда-то красного, а теперь бурого цвета, кружку с чистой прозрачной водой и большой ломоть хлеба. Отец Борис в недоумении осторожно взял ломоть в руки и тут же испуганно положил назад — он был еще теплый, только испеченный.
— Катя, а хлеб у вас откуда?
Но Катя на сегодня, видимо, исчерпала свой словесный запас. Она только улыбнулась и показала рукой на одну из старых темных икон. Отец Борис подошел ближе: святитель Николай Чудотворец.
Теща стояла молча. Потом подхватилась, ее полная, но подвижная фигура замелькала по дому: помыла, прибрала, затопила — с его тещей мало кто мог тягаться в делах хозяйственных.
Отец Борис помолился, прочитал Последование ко Святому Причащению, исповедал больную, как обычно, пробормотавшую лишь пару слов, причастил.
Всю дорогу домой теща молчала, уже перед домом спросила тихо:
— Это что такое было, отче? Это что — чудо?! Вот этой самой Катьке-попрошайке — чудо?!
Отец Борис пожал плечами:
— Может, кто-то навестил ее перед нами и принес хлеб.
— Отче, ты сам калитку откапывал и дверь, занесенную снегом, открывал. Я понимаю чудеса святой блаженной Ксении или святой Матроны Московской. А здесь-то — с чего чудесам быть?! Может, почудился хлеб-то?
— Что, обоим сразу?
...Катя умерла на Пасху, двадцатого апреля. Прихожане удивлялись:
— Надо же, как Господь сподобил... Чем-то заслужила, значит...
После отпевания и похорон Анастасия Кирилловна подошла к отцу Борису:
— Благослови, отче, вот земля согреется, я у Кати на могилке цветочков хочу посадить. Разных можно посадить, чтобы красиво было...
И голос тещи звучал непривычно робко.
Дорожные были
Вокзал встретил суетой: люди спешили, сновали по платформе, открывали и закрывали входные двери, встречали и прощались. Гуляли вокзальные сквозняки, разноцветным табором проплывали цыганки, ветер странствий смущал душу беспокойством, настойчиво звал в путь. И только толстые вокзальные голуби и пронырливые воробьи никуда не спешили — подбирали многочисленные крошки, купались в растаявшей луже, радовались теплому мартовскому вечеру.
Отец Борис очень устал в поездке, но был доволен — все успел за два дня: и по делам прихода справился, и к духовнику заехал, и даже тещу Анастасию Кирилловну проведал. Дольше задерживаться не мог — в субботу нужно служить литургию, да и домашние заждались — жена Александра, сынок Кузьма и младенец Ксения. Обратный путь предстоял недолгий: ночь в поезде — и на месте.
В вагон зашел один из первых. Чтобы не мешать соседям по купе, сразу забрался на свою верхнюю полку.
Вагон был старый, от окна дуло, полка над головой исцарапана надписями: «Ехал на этом поезде в августе 1983 года. Алексей», и неровным детским почерком: «Кто хочет дружить, позвоните Мише. Миша». Отец Борис достал пухлый кожаный блокнот с записями и напоминаниями на пост и стал просматривать их. За чтением забылся и вернулся в реальность только от громкого разговора.
Посмотрел вниз — в купе уже собрались все попутчики: невысокий худенький старичок в летах уже преклонных, так сказать, елей мастите (Пс. 91, 11), молодой человек в элегантном костюме и рыженькая беременная женщина в длинной юбке и розовом пуловере, обтягивающем большой живот. Разговор шел уже на повышенных тонах:
— Если бы я был беременный — то просто не взял бы билет на верхнюю полку! — сурово говорил молодой человек.
— Я и не хотела, но других мест не было, а мне нужно срочно ехать! — парировала рыженькая.