— Тань, ты ведь знаешь, сестрица одна дочку воспитывала. Мама у нее была и за няню, и за кухарку, и за уборщицу. А сейчас Маргарита замуж собралась. Дочку в садик отправила, мама ей больше не нужна. Мешать стала... Да и у ее будущего мужа своя собственная мать имеется... Так что...
Таня смолчала. Подумала только: «Привязалась, наверное, Ирина Львовна к внучке, трудно ей, наверное, было с ребенком расставаться». Стало немного жалко свекровь. А та очень изменилась: больше не было воинственного настроя, она стала тише, мягче в обращении. Да и физически сильно сдала. Видимо, старость смиряет людей.
Таня заметила, что свекровь любит наблюдать за играющим Костиком. Иногда ему мячик укатившийся принесет, а то поможет домик из кубиков построить. И внук стал относиться к бабушке уже не так пугливо, хотя по-прежнему избегал, не ласкался, не просился к ней на руки.
Как-то вечером, когда Сережа был на дежурстве, Костик сильно раскапризничался. Таня потрогала лоб ребенка — горячий. Поставила градусник — и с ужасом увидела, что ртутный столбик поднялся до сорока градусов. Таня заметалась по комнате. Схватила телефон, вызвала скорую помощь. Машина долго не ехала. И Татьяна выбежала на улицу, заметалась по дороге: вдруг подъезд будут долго искать...
Когда вернулась с врачом, чуть не ахнула: Костик сидел на коленях Ирины Львовны. Прижался доверчиво и даже не плакал. А свекровь пела ему что-то про серенького котика, и Таня поразилась: оказывается, ее скрипучий голос может быть таким ласковым...
У Костика нашли корь. Разрешили оставить дома и назначили лечение. И свекровь, к удивлению Тани, не отходила от внука. Листала книжку с картинками, пела, сильно фальшивя, но с чувством, детские песенки, рассказывала какие-то сказки. С Таней она по-прежнему обращалась сухо, только по необходимости, а вот в разговоре с внуком ее голос становился совсем другим, не таким скрипучим. Она ласково звала малыша Костюшкой и ползала с ним по ковру, подавая то кубики, то пирамидку. Таня даже как-то поймала себя на том, что, стоя за плитой, она сама запела песенку про того серенького котика. Испуганно замолчала: вдруг свекровь услышит и решит, что она, Таня, ее передразнивает...
А дней через пять, когда внук уже шел на поправку, заболела сама Ирина Львовна. Она не встала утром с кровати, а когда Таня заглянула в ее комнату, то увидела горящее лицо, красные глаза свекрови и вызвала скорую. Врач сказала:
— Ну что ж, бабушка, похоже, вы заразились от внука корью... Да-да, вот и склеры глаз красные — взгляд кролика... Лицо отечное... На третий-четвертый день сыпь появится...
— Кр-ролика, — обрадовался притаившийся у двери Костик: он недавно научился выговаривать «р».
— Взрослые корь тяжелее переносят, чем дети, осложнения бывают... Бронхит, пневмония... Как насчет больницы? Нет? Ну что ж... Специфического лечения кори не существует. Можно лишь снизить общие симптомы интоксикации организма и контролировать температуру тела.
Таня крутилась как белка в колесе: требовал заботы выздоровевший Костик. Он рос добрым и спокойным ребенком, но за время болезни привык к вниманию, к исполнению всех желаний на лету, и ему это очень понравилось... Также Таня ухаживала за свекровью: подавала по часам лекарство, делала морсы, то клюквенный, то брусничный, готовила для больной пищу полегче, но попитательнее, помогала дойти до туалета.
Но Ирине Львовне не становилось лучше. Температура спадала на полчаса, а потом ртутный столбик опять стремительно поднимался к сорока. Губы обметало, черты лица заострились. Таня про себя решила, что если состояние больной не улучшится в ближайшее время, то нужно будет отправлять ее в больницу.
Под вечер опять поднялась температура, и Ирина Львовна попросила Таню набрать номер телефона Ритули:
— Я хочу попрощаться с дочкой и внучкой.
— Ирина Львовна, я, конечно, наберу вам их номер, но не попрощаться, а просто поговорить. Почему попрощаться-то?
— Я умираю.
— Ирина Львовна, вы обязательно поправитесь, и все будет хорошо. Вот увидите! Еще пара дней — и вы пойдете на поправку!
Свекровь внимательно посмотрела на Таню:
— А ты что, действительно хочешь, чтобы я поправилась?
Таня растерялась от этих слов и осеклась. Стала переставлять на стуле морс, лекарства, а перед глазами мелькали картинки: вот свекровь прижимает к себе больного Костика, вот поет ему про серенького котика, вот ползает за ним по ковру в поисках пирамидки. Таня присела у кровати свекрови, взяла в руки ее горячую ладонь и сказала от всей души:
— Конечно, хочу! Очень хочу! И вы обязательно поправитесь! Скоро Рождество... Будем вместе встречать праздник! И елку Сережа принесет... И подарки у нас будут... И пирог...
— Пирог... подарки... Прости меня, Танечка! Пожалуйста, прости меня! Сможешь?
— За что, Ирина Львовна?
— Ты знаешь...
Таня помолчала и ответила просто:
— Знаю. За превентивный удар.
Свекровь сжала горячими и немного дрожащими руками ладони Тани:
— Да. За превентивный удар. Знаешь, у меня самой свекровь была доброй и кроткой. А я ведь ее обижала. Сначала вскользь, второпях... А потом все чаще. Понимаешь, стоит один раз сказать старому человеку: «Пошла вон!» — и потом это становится уже привычным и произносится так легко... Ах, если бы все вернуть назад! Как мне стыдно сейчас за это, Таня! А знаешь, когда мне стало стыдно? Когда я услышала эти слова от своей родной дочки. От Ритули.
Она мне крикнула их с той же самой моей интонацией, которую я так хорошо помню... Знаешь, Танечка, для того, чтобы понять, что чувствует обиженный человек, нужно встать на его место. А сытый голодного не разумеет. Нет, не разумеет...
— Ирина Львовна, сейчас я вам лекарство дам. И морсика...
— Подожди. Я обижала свекровь и боялась, что ты также будешь обижать меня. А стала примером для собственной дочери. Я не сержусь на нее. Она не виновата. У нее была хорошая учительница. Тань, зло всегда возвращается. Вот сейчас я, больная и, видимо, умирающая старуха, говорю тебе банальные вещи... Танечка, а ведь я их выучила только на собственном опыте.
Свекровь замолчала. Таня достала таблетки, взяла стакан воды, помогла больной приподняться, а когда, подав лекарство, пошла на кухню за чашкой бульона, вдогонку ей прошелестело:
— Прости меня, дочка...
Таня почувствовала, как эти тихие слова ударили ей в спину, так что она запнулась. Развернулась, подошла к кровати, села рядом прямо на пол, взяла свекровь за руку и заплакала. Слезы текли, и вместе с ними выходил яд обиды, старой, давней обиды, а на душе становилось тепло. Она плакала, а свекровь гладила ее по голове горячей сухой ладонью.
В комнату вбежал Костик. Увидел плачущую мать — и губки задрожали, личико скривилось. Еще мгновение — и раздастся громкий рев.
— Это что еще за картина Репина «Не ждали»? Чего тут у вас происходит? — голос вернувшегося с работы мужа был притворно сердитым, но в нем были и тревога, и страх за любимых людей.
Таня все еще всхлипывала, а Ирина Львовна ответила:
— Да я вот тут помирать собралась, а дочь с внуком не разрешают, говорят: рано. Придется, видимо, поправляться...
Лешка-тюфяк
На послушании в паломнической трапезной Оптиной пустыни пришлось мне как-то близко общаться с одной паломницей. Она приехала в монастырь на пару недель, как мы обычно говорим, потрудиться и помолиться. Хоть и была Татьяна значительно старше меня (лет около шестидесяти), но общались мы с удовольствием — приветливая, жизнерадостная, Таня была глубоко верующим человеком и чутким, деликатным собеседником.
Мы с ней сблизились, и она делилась со мной какими-то воспоминаниями, случаями из своего прошлого. Знаете, как бывает, когда случайный попутчик или сосед по краткому отпуску вдруг понравится, прильнет душа к душе, и ты рассказываешь то, что, возможно, не стал бы рассказывать человеку из твоей постоянной, повседневной жизни...
Было лето, и мы с Таней каждый день после послушания ходили на источник святого Пафнутия Боровского, любуясь оптинскими соснами-великанами. Как-то раз впереди нас шла мама с двумя малышами: один постарше, другой помладше. Разница между ними была года в два, но старший вел младшего за руку и опекал его. Таня задумчиво наблюдала за ними, а потом, вздохнув, сказала:
— Старший-то — заботливый какой. Добрый. Прямо как мой Лешка. Лешка-тюфяк...
— Тань, а кто такой Лешка? И почему он тюфяк?
И Таня рассказала мне эту историю, которую я и передаю вам, изменив, по ее просьбе, имена героев. Произошла эта история лет пятнадцать назад — в середине девяностых годов.
Таня жила в престижном районе, в прекрасной квартире, доставшейся ей в наследство от родителей (папа ее был профессором, доктором медицины, а мама домохозяйкой). Родители умерли, и Таня осталась одна. Она не стала врачом, как мечтали ее родители, но любила свою профессию ветеринара, много работала и особенно не скучала. У нее был песик Дик.
Семья Леши жила в квартире напротив, и жизнь их проходила на глазах Татьяны. Папа и мама занимались бизнесом, владели фирмой. В середине девяностых такие фирмы как грибы росли. Оба высокие, спортивные, подтянутые, деловые. И жизнь у них была такая же деловая. У обоих престижные машины, оба занимаются спортом, следят за собой. Круг друзей ограничен — такие же деловые современные люди, в основном партнеры по бизнесу. Ну, те, с кем дружить полезно. В общем, девизом этой семьи были слова «карьера, бизнес, успех». Да, они действительно были успешны...
В семье росли два сына: старший Леша и младший Дима. Дима хорошо учился, все схватывал на лету, был спортивным, подтянутым, ловким — похожим на родителей. И по жизни шел так же, как они: умел поладить с учителями, одноклассниками. Смекалистый, шустрый — в общем, успешный, весь в родителей.
А вот старший, Лешка, явно портил репутацию семьи: был ни то ни се... Учился так себе. Биологию любил, а вот по русскому языку, скажем, тройки получал, все никак не мог с запятыми управиться. Бывало, Димка его учит: так ты спиши диктант-то у соседа! А тот только улыбается. Медлительный, неспортивный, добродушный. Да вдобавок полноват — и непонятно, как такой мог родиться у спортивных Игоря и Ирины. Дома его звали «Лешка- тюфяк». А иногда и просто ворчали: «Ну, что ты еле двигаешься, тюфяк ты этакий!», или: «Сын, ну почему ты такой тюфяк-то? Ты же в жизни так ничего не добьешься!»