(Пс. 90, 10-11).
Нюра сняла деньги и вышла на улицу. Она уже хотела протянуть ждущему ее парнишке пачку новеньких купюр, но вдруг как будто кто-то подтолкнул ее под руку, и она, неожиданно для себя самой, сказала:
— Деньги-то я сняла. Только на улице не отдам. Сейчас ко мне домой вернемся, там у меня младшие братья должны приехать в гости. Кассету глянут. Я ж в них сама-то не разбираюсь.
Тут же ей стало стыдно за себя: она как бы недоверие проявила к человеку хорошему. И, стараясь загладить вину, добавила:
— Дом рядышком, сейчас быстренько обернемся... Я тебя похлебкой угощу... Грибная... Сама собирала грибочки — одни белые.
Лицо парня скривилось, а глаза перестали быть добрыми. Он оглянулся по сторонам: кругом шел народ. Парень злобно прошипел:
— Пошла ты вон, дура старая, со своими белыми грибочками!
И развернувшись, быстро скрылся в толпе.
А Нюра отшатнулась как от удара, постояла немного, приходя в себя, и побрела домой. Шла и плакала. Было такое ощущение, как будто потеряла она хорошего знакомого, к которому уже успела почувствовать симпатию. Как будто на глазах ее исчезла куда-то замечательная семья: обаятельный парнишка, и его жена, ждущая третьего ребенка, и двое малышей, и теща с тестем, которые где-то в деревеньке собираются праздновать юбилей и надеются на встречу с детьми и внуками.
Потом потихоньку стала читать про себя Псалтирь, и на душе стало легче. От слов молитвы ушли обида и печаль. Под ногами шуршали желтые листья, а дома ждали горячая печь, и серая Муся, и грибная похлебка. Хорошо!
Подходя к дому, увидела соседку, добродушную и разговорчивую Татьяну. Поздоровались, и Таня с ходу запричитала:
— Баба Нюра, ты смотри, никому двери не открывай, тут мошенники объявились, они за пару дней пол- улицы нагрели! Чего ты там бормочешь? Молишься?
И вдогонку Нюре проворчала:
— Ох уж эти бабульки, все молятся да молятся, а сами ж как дети малые — любой мошенник обманет... Двери, говорю, получше запирай!
Любовь к жизни. Почти по Джеку Лондону
Дождись меня, пожалуйста! Не умирай! Теплое весеннее солнышко так ласково пригревает, и скоро будут проталины. И зажурчат ручьи. И звонкая капель зазвенит веселой песенкой. А если ты не умрешь, мы с тобой дождемся лета. И пойдем на травку. И она будет такая молоденькая, нежная, сладко пахнущая. И ты найдешь свою особенную кошачью травку и будешь уминать витаминчики и жмуриться на солнышке. А я сяду рядом с тобой, и тоже пригреюсь, и почувствую себя моложе. Как будто позади нет череды этих долгих лет, будто скинула я их, как тяжелую сумку с плеч. Мы представим с тобой, что мы совсем юные. И нас никто не обижал. Мы не знаем, что такое предательство. И одиночество никогда не стояло угрюмо за нашими плечами. И по нашим щекам не текли слезы потерь, безвозвратных потерь. Я что, плачу? Нет, это просто ветер. От него слезятся глаза. Главные слезы — их не видно. Это когда плачет душа. Ты знаешь, что такое душа, Кот?
Я еду в поезде и вспоминаю свое знакомство с одним оптинским котом. И надеюсь встретить его по возвращении. Вообще-то оптинские коты — образец неги и покоя. Их обычно никто не обижает, и они толстые, сытые и медлительные. Кот, с которым я познакомилась в прошлый приезд в Оптину, был исключением из правил.
У меня было послушание — помогать одной старушке, духовному чаду оптинского игумена Н., которая жила рядом со стенами Оптиной пустыни. В ее небольшой комнате было тепло и уютно. Вместе с этой бабушкой жила белоснежная кошка Мурашка. Мурашка была кошкой стерилизованной, никогда не имела котят, была очень спокойной, покладистой и аккуратной. Питалась она исключительно «Вискасом» и проводила дни в сонном безмолвии. Казалось, мало что волнует Мурашку, иногда она больше напоминала мне растение, а не кошку.
И вот как-то, когда в особенно морозный денек я возвращалась с утренней службы, в приоткрытую мной дверь проскользнул кто-то лохматый, нечесаный, с опилками на спине. Кот! Как я его не заметила?! Кот казался очень больным. Дышал он хрипло, с трудом. Смотрел на меня обреченно, как будто ждал, что сейчас я пну его ногой и он окажется за дверью.
Моя хозяйка с трудом поднялась с постели и, заметив кота, велела мне выгнать его вон. Объяснила, что это бездомный кот. Живет на улице уже много лет. Как до сих пор он не умер — непонятно. В драках ему порвали ухо, на сильном морозе он простыл и с тех пор дышит так тяжело и хрипло. Его все гоняют — кому нужен такой облезлый страшный кот?! А он все еще не умирает и, судя по всему, продолжает на что-то надеяться. А на что ему надеяться-то?! Уж лучше бы скорей сдох — отмучился бы. А он — смотри-ка — живет! Вот это любовь к жизни!
И она тяжело вздохнула. Раньше она любила кошек, а сейчас, тяжело болея, не обращала внимания даже на любимицу Мурашку. И иногда грозилась выгнать ее из дома. Что уж говорить про бродячего кота!
А меня зацепили ее слова о том, что кот этот все продолжает на что-то надеяться. Когда надежды на лучшее уже нет. И вдруг так странно защемило сердце. Ах, Кот, как мы похожи! Ты тоже знаешь, как это — стоять под окном, в котором так уютно, так призывно горит свет. Но горит не для тебя. И не для тебя тепло его очага. Да и где он, этот дом? В каких краях его искать?
И вот теперь между мной и этим бездомным котом протянулась какая-то тонкая ниточка. И эта ниточка не позволила мне хладнокровно выставить его за дверь на мороз.
Кот дышал хрипло и обреченно смотрел на меня. И я схитрила. Сказала хозяйке, что сейчас выгоню кота, и даже приоткрыла дверь. А потом закрыла ее. Кот поднял голову и смотрел на меня с удивлением. Неужели он все еще в тепле? Бабушка, успокоившись, легла и, как все старые люди, быстро уснула. А я разогрела суп и дала коту тепленького супчика. Положила на бумажку свой кусочек рыбы из монастырской трапезной.
Я думала, что он набросится на еду и сметет ее мгновенно. Но кот вел себя как воспитанный аристократ. Он ел очень аккуратно и внимательно посматривал на меня. Закончив есть, тщательно умылся и только тогда подошел ко мне. Он прижался к моим ногам лохматым, больным тельцем, и я услышала неожиданно ласковое и благодарное мурлыканье. Оно прерывалось тяжелым и хриплым дыханием и от этого казалось еще более трогательным.
Я показала ему на стул рядом с печкой, и он вспрыгнул на него и сел как вкопанный, всем своим видом демонстрируя, что он готов слушаться меня и подчиняться. Я удивилась. А потом поняла, что он был очень умным. Я не знаю точно, кто умнее: коты или собаки. Владельцы тех и других обычно спорят по этому поводу. Они говорят, что кошки ничуть не глупее собак, просто не хотят подчиняться и выполнять приказы хозяев.
Мой Кот больше напоминал собаку. Когда он попытался перебраться на мягкий диван, то вопросительно посмотрел на меня и изготовился к прыжку. Но я отрицательно покачала головой и сказала тихонько: «Нельзя! Здесь твое место — на стуле!» И он замер на стуле и больше не делал попыток перебраться куда- нибудь еще. А когда Кот приходил потом в другие дни, то по моему слову «На место!» он вспрыгивал именно на этот стул.
Моя близкая подруга Людмила, добрейшей души человек, рассказала мне, что хорошо знает Кота. И тоже поражается его воле и любви к жизни. Несколько раз в трескучие от мороза вечера она спасала Кота, заносила его в теплый домик общественного туалета. Но взять его ей некуда.
Так у меня появился Кот. Я пыталась придумать ему имя, но все кошачьи имена, типа Барсик или Рыжик, казались для него неподходящими, слишком умный взгляд был у него для Пушка или Снежка. Я так и продолжала звать его — Кот. Он согрелся и ушел. И стал приходить ко мне, как будто знал, когда я вернусь в келью.
Как-то у меня не получилось накормить его обедом дома — хозяйка не уснула, как обычно, а сидела за столом. И я вынесла Коту теплую еду в миске на улицу. Когда вернулась в комнату, услышала громкий лай. У дома обитали несколько собак, принадлежащих жителям этого барака. Они дружно носились по улице и изображали охранников и сторожей. На незнакомых лаяли. Меня они признали быстро. Несколько раз я выносила им еду, и теперь они, встретив меня на улице, дружно изображали преданность и верность. Возможно, они напали на моего Кота из-за еды?! Я выскочила на улицу в ожидании беды.
Глазам моим предстала следующая картина: на старом шкафу сидели два местных домашних кота в ошейниках от блох. Они даже близко не решались подойти к моему Коту. Где там изнеженным домашним любимцам тягаться с бродягой?! Но еще удивительнее было то, что недалеко от Кота, спокойно поглощающего обед с привычным хрипом простуженных легких, сидели два здоровых местных пса. Они тоже не решались подойти к миске и делали вид, что они-то никого не боятся, тем более какого-то драного и больного кота. Просто на данный момент они сыты и отдыхают. А что близко к миске — так просто любопытно: и чего там жрет этот проходимец?
А проходимец ел не торопясь и иногда останавливался и поднимал взгляд на собак. На домашних котов он даже не обращал внимания. А во взгляде, обращенном на собак, читалось: «Ну, попробуйте, кто смелый?! Кто попытается отнять мою пищу, которую дала мне моя Хозяйка?! Рискните здоровьем! Может, кто-то хочет любоваться на мир одним глазом?! Давайте!» И собаки не решались подойти близко.
Я остановилась как вкопанная, увидев такое необычное зрелище: лохматый и драный бродячий кот спокойно и неторопливо обедает и за этим обедом робко наблюдают два здоровых домашних кота и два здоровых пса. А Кот, увидев меня, еще и начинает свое тихое, такое нежное на фоне его хриплого дыхания мурлыканье. Ах, Кот, да ты у меня самый храбрый кот на свете! Мое храброе сердечко!
На следующий день бабушка мирно спит, и я кормлю Кота дома. Мурашка смотрит на него как на чудо, и взгляд у нее сонный и глупый. А он не обращает на нее внимания. Ах, Кот, наверное, твоей подругой могла бы быть только та, которая, как ты, знает холод январских ночей и одинокую участь бродяги.