н разрешить ему сделать то, что не разрешено больше никому. Маг резко привалился к стене. — Я последние две недели ни разу не спал более трех часов подряд.
— Не желаете пообедать с нами, а затем вздремнуть здесь? — спросил Флинт, указывая коробочкой на свою койку. — Если требуется, мы можем вести себя довольно тихо.
Мирал покачал головой.
— Мне нужно встретиться с труппой певцов. Они желают знать, почему не могут спеть вульгарные баллады в ротонде Башни непосредственно перед Кентомменом — как они говорят, чтобы «разогреть публику». Он поднялся на ноги. — Я могу забрать коробочку позже.
— Она уже починена — за счет заведения, — сказал Флинт и передал серебряный контейнер магу. Гном открыл ставни, а затем рывком открыл дверь Миралу, который натянул поглубже на лицо свой капюшон, поблагодарил Флинта, кивнул Танису с Айлией и потащился по дорожке к Башне, сиявшей над верхушками фруктовых деревьев Флинта.
— Поспите немного! — прокричал Флинт. Маг, не оборачиваясь, махнул рукой. После того, как гном закрыл дверь, он продолжил свой путь.
Визит Мирала, каким бы он ни был коротким, помог развеять гнетущую атмосферу, опустившуюся на трио после ухода Тайрезиана. Гном сдвинул со стола инструменты, которые он использовал при создании медальона, и вместо того, чтобы хандрить, Флинт, Танис и Эльд Айлия, к тому моменту, когда принялись грызть намазанные маслом кукурузные початки, ощущали уже едва ли не радость. Наконец, они передали по кругу кухонное полотенце, чтобы вытереть руки и, удовлетворенные, отодвинулись.
— Ох, — сказал Флинт, — как сказала бы моя мама «Путь к душе гнома лежит через его обеденную тарелку».
— Да? — спросил Танис, толкая гнома локтем. — А что еще говорит твоя мама?
Флинт рассмеялся.
— У нее есть изречение на каждый случай. «Слишком много поваров делают работу легкой», скажет она и велит мне и моим тринадцати братьям и сестрам чистить амбар. У меня годы ушли на то, чтобы понять, что она имела в виду на самом деле. Для меня это звучало гномьим законом.
Айлия рассмеялась и один за другим вытерла о полотенце свои длинные пальцы.
— Что еще она говорит?
Флинт откинулся в кресле.
— Я помню, как однажды пожаловался на то, что один из детей в городской школе задирал меня. Она погладила меня по голове и сказала: «Не волнуйся, Флинти. Одно гнилое яблоко не испортит целый котелок рыбы».
Флинт фальцетом процитировал свою маму, и Танис улыбнулся. Но взгляд Полуэльфа был задумчивым.
— Как она выглядит? — спросил он. — Она красивая? — Эльд Айлия бросила мудрый взгляд на Полуэльфа, а затем на гнома, который, не похоже было, что заметил его.
— Ну, — ответил Флинт, — Полагаю, твои высокие стройные эльфийские друзья не сочли бы ее красивой, но мы, четырнадцать ее детей, считаем, что она просто замечательная. Конечно, у нее немного лишнего веса…
— Попробуй выносить четырнадцать детей, и посмотрю, что будет с твоей фигурой, — заметила Айлия.
…но у нее милое лицо, и она готовит, как богиня. И к тому же, довольно большие порции. — Флинт похлопал свое выпиравшее брюшко, затем покраснел, выпрямился и попытался втянуть живот. Улыбка Айлии стала еще шире.
— А как выглядит твой отец? — спросил Танис.
— Ох, парень, мой отец умер, когда я был еще подростком. Слабое сердце. Наследственная болезнь Огненных Горнов, по крайней мере, по мужской линии.
— Бедная твоя мама, — тихо произнесла Айлия.
Флинт кивнул.
— Она все эти годы после смерти Папы скрепляла семью. Поставила моего старшего брата Эйлмара работать у папиного горна — и изредка подменяла его на более легких работах.
Айлия тихо встала и опустила обеденные тарелки в кипящую воду, в которой варилась кукуруза. Когда Танис вскинул брови, она улыбнулась и сказала:
— Ни к чему тратить воду. Так тарелки довольно неплохо отмоются. — Затем она вновь села и кивнула Флинту продолжать.
— Я был вторым по старшинству, — мечтательно произнес гном. — После кончины Папы, Мама поручила мне амбар. Помню одно раннее весеннее утро в Доме на Холме. Я вышел из амбара, пытаясь отделаться от отвратительного запаха сыроварни, огляделся вокруг на холмы и хвойные деревья. Он вздохнул. — Парень, Квалиност прекрасен, и Дом на Холме не хуже. Тем не менее, это была маленькая-маленькая деревня, и, в конце концов, мне пришлось покинуть ее, чтобы повидать мир.
— Я хотел бы когда-нибудь побывать там, — сказал Танис, а затем подсказал, — Твоя мама?…
Флинт нахмурился, задумавшись.
— О-о. Я стоял там, у открытой двери амбара, наслаждаясь солнцем, погодой, деревьями и зелеными холмами, а Мама вышла на крыльцо и окликнула, — и он снова заговорил фальцетом, — «Флинт Огненный Горн, не загораживай дверь амбара, пока ранняя пташка ловит червячка!» — Он сотрясся от безмолвного смеха. — Полагаю, это означало, что она хотела, чтобы я вернулся к работе.
Он встал и потянулся, затем подошел к кипящей воде, чтобы выудить кузнечными клещами тарелки.
— Однажды, — произнес он, оборачиваясь к своим гостям, — когда моя младшая сестра Файделия стала жаловаться на нашу бедность, и на то, сколько всего у детей мэра, моя мама посмотрела на всех нас и сказала, «Ох, с другой стороны забора трава всегда зеленее».
Эльд Айлия с Танисом ожидали концовки, но Флинт встряхнул клещи и произнес:
— Мы были ошеломлены. С минуту мы не говорили ни слова. Она верно подметила!
Он сделал паузу, продолжая держать клещи.
— Затем, как я помню, все четырнадцать из нас стали смеяться и не могли остановиться. Я хорошо помню, как Айлмар упал на спину на каменный пол, держась за бока и заливаясь смехом, пока не начал задыхаться. Даже мой брат Руберик, обычно обладавший чувством юмора наковальни, принялся хватать ртом воздух, так сильно он смеялся. Когда мы пришли в себя, то увидели, что Мама вышла с кухни, в гневе бормоча и гремя чайниками.
— Она несколько дней не разговаривала с нами. И, что еще хуже, она перестала готовить! — Он казался пораженным ужасом.
— И как вы поступили? — спросила Айлия.
— Мы с Айлмаром вернулись к работе у горна. Мы изготовили для нее табличку, согнув тонкие полоски железа в слова и прикрепив их к дощечке. Мы поместили ее над камином. Она гласила… — Он внезапно сдавленно фыркнул. — Она гласила… — Флинт закашлялся и вытер мокрые глаза.
— Она гласила?… — подтолкнул Танис.
— «Насмешишь — людей поспешишь!»
— Но это же неверно. — Танис запнулся. — А, ну конечно.
— Ей табличка понравилась, — сказал Флинт. — О да, она просто влюбилась в нее.
Они втроем решили, что, несмотря на подпиравшие Флинта сроки, это был слишком хороший день, чтобы провести его взаперти. Поэтому они подобрали самые портативные из инструментов Флинта для металлообработки и направились в горы к югу от Квалиноста. В то время как город с трех сторон охранялся двумя ущельями, с юга лесистый склон поднимался к горному хребту розовато-лилового гранита. Противоположный склон горной вершины образовывал цельную трехсотметровую скалу. Танис убеждал гнома совершить восхождение, которое, в любом случае, не являлось чрезмерно сложным, особенно учитывая, что с этого хребта открывался изумительный вид на горы Торбардина, древней родины народа Флинта.
— Небольшая зарядка никогда не повредит гному, — тогда ответил Флинт и пошел впереди. И таким образом, он первым увидел за колеблющимся морем зеленого леса острые зубцы гор Торбардина, казавшиеся темными кораблями под парусами на южном горизонте.
Он нашел удобную позицию у подножья дерева и провел несколько часов, инкрустируя медальон, почти завершив работу, пока Танис с Эльд Айлией гуляли, беседовали и собирали травы для ароматических смесей и зелий акушерки.
Несколько часов спустя, когда над городом начали сгущаться сумерки, Флинт в одиночку возвращался в свою мастерскую в рощице из осин и фруктовых деревьев; Танис пошел провожать домой акушерку. В жилище Флинта, конечно же, было темно; он несколько дней не разжигал горн из-за летней жары и из-за того, что текущий процесс создания медальона требовал работы только с холодным металлом.
Цветки утренних глориоз, увивавших дверь, плотно закрылись в надвигавшихся сумерках, а один из новых розовых кустов, которые гном посадил рядом с крыльцом, только начал цвести. Флинт сорвал один из бледно-желтых бутонов и втянул его запах. Он вздохнул. Не следовало забывать маленькие радости жизни. Несмотря на спор с лордом Тайрезианом, день удался.
Наверное, кружка эля — фаворит среди тех маленьких радостей Флинта — будет уместна в такой вечер, размышлял он, открывая дверь мастерской и шагая внутрь, продолжая крутить между пальцев розу.
— Ой, — внезапно произнес Флинт, роняя розу. Он укололся о шип и сунул палец в рот, посасывая его, чтобы унять боль. — Слишком сильно для простых удовольствий, — проворчал он по поводу своего раненого пальца и наклонился, чтобы поднять розу, помня о шипах на этот раз.
В тот момент, когда он собрался выпрямиться и шагнуть в мастерскую, что-то привлекло внимание Флинта. Это была тонкая черная нить, лежавшая у порога в шаге от комнаты. Обычно поддерживавший чистоту в — пусть и захламленной — мастерской, Флинт потянулся к нити, собираясь подобрать ее и выкинуть прочь.
Нить странным образом, казалось, за что-то зацепилась.
— Проклятье! — проворчал он и дернул сильнее.
Внезапно послышался слабый щелчок, и, подчиняясь какому-то инстинкту самосохранения, Флинт лицом вниз упал на пол. Ударяясь о камни, он заметил в глубине комнаты вспышку света. Что-то со свистом пронеслось над его головой и с глухим стуком выше и сзади воткнулось в деревянную дверь.
С трудом сглотнув, он заставил себя перекатиться и, оставаясь на полу, посмотреть на возвышавшуюся над ним дверь. Погрузившись в прочное дубовое полотно, прямо на уровне груди стоящего в полный рост гнома, торчал кинжал с кожаной рукояткой.
— Реоркс! — прошептал Флинт. Он осторожно поднялся на ноги, остерегаясь любого резкого звука, который может сигнализировать о еще одной атаке. Он чувствовал, как дрожат колени, несмотря на его твердый приказ им прекратить. Медленно он взялся за кинжал и вытащил из двери. Его тонкий кончик злобно мерцал в убывающем свете дня. Если бы он вошел в мастерскую и зацепил нить ботинком, кинжал воткнулся бы не в дверь, а в сердце гнома.