Утром нас ждали цветущие кувшинки и водяные лилии в реке у подножия горы, – Любви, арт-терапия на её вершине. Гид разложил баночки гуаши прямо на траве и раздал всем по квадратному листу картона. Тема, – нарисовать то, что чувствуешь. Саша увлечённо накладывал мазками яркие солнечные цвета. Любовь и счастье.
Когда мы вернулись на базу, встретили давешнюю женщину-повара. Она неслась нам навстречу, махала руками:
– Ну что, вы котёнка-то брать будете? Я вам и коробку нашла, чтоб удобней везти было.
– Да, будем! – закричали мы в ответ.
– Ой, знаете какое дело приключилось? – она подбежала и не могла отдышаться. – Тут тако-ое… Дети-то мои собрались уезжать. Внук пошёл за котёночком, а его и след простыл. Всю базу перевернули, а найти не могли. В общем, внук взял кошечку со словами: «Значит, – это моя киска, никому не отдам». С тем они уехали. И как только машина за поворотом скрылась, появился котик. Вот скажите-ка, и откуда вылез? Всё ведь пересмотрели! – она развела руками. – Сейчас котята в кухне. Накормлены. Так что идите, – любого выбирайте.
Войдя в помещение, мы увидели забавную картину: один котёнок лежал рядом с миской на спинке, выпятив сытый животик, второй бегал вокруг, охотясь за солнечным зайчиком, а третий?.. третьего не было.
– Опять сбежал? – повариха в недоумении всплеснула руками.
Саша окинул взглядом комнату. Молча полез под шкаф с посудой.
– Ты куда? – Я хотела поднять его с земляного пола.
– Вот мой котик! – он выполз и встал со счастливой улыбкой, прижимая к себе рыжий пушистый комочек.
– Ну, надо же, – женщина всхлипнула и смахнула уголком фартука непрошеную слезинку. – Выходит, ждал он тебя.
– Спасибо Вам большое, – я положила купюру на стол. – Это котятам на молоко. Пойдём собираться? – Повернулась к сыну: – Пора домой возвращаться.
– Да-да. И у нас поверье такое есть: чтобы питомец прижился, нужно денежку хозяйке дать, – весело приговаривала повар, вручая мне картонную коробку из-под печенья. – Вот, значица, хозяйством обзавелись. Удачной дороги вам.
Санька, ошалевший от радости, только кивал.
Так, в жизни нашей семьи появился аркаимский друг. Кажется, и мир преобразился. Всё сбылось, как мечтал сын. Его питомец рыженький с янтарными глазами. Они неразлучны. Кот спит на кровати, сворачиваясь клубочком у детских ног. Если ребёнок простужается и кашляет, рыжий становится лекарем, перебирается поближе к груди. И друзья спят в обнимку.
Из пушистого комочка вырос большой солидный кот. Он забирается на письменный стол, когда Санька делает уроки. Наверное, хочет стать учёным. С нетерпением ждёт возвращения друга из школы. Бежит встречать у входной двери, подняв трубой пушистый хвост. Нервничает, когда Саша моется в ванной, мяукает и норовит его лапой вытащить. А уж если ненароком в воду свалится, несётся во весь опор, разбрызгивая на ходу капли и хлопья пены. Скользит по ламинату с диким: «Мяв!» Бросается ко мне с недовольным ворчанием, словно сетует, что не выйдет из меня путёвой кошки. С его точки зрения, – купания и вычёсывания давно пора запретить.
Вот только откликается на кличку, – Котик. Не реагирует ни на Тома, ни на Огонька, ни на Рыжика. И когда я зову завтракать: «Ко-оти-ик!», на кухню бегут оба: Саша по прозвищу, – Котик и котик по кличке, – Котик. Детскую я теперь называю комнатой котов-художников. Почему? Это уже другая история.
Мурка
Элеонора Гранде
https://viewer.desygner.com/pGRntGCBgzZ/
Бумер нёсся по мокрому асфальту. В открытое окно врывался ветер, наполненный ароматами леса, грибов и приближающейся осени. Короткий ливень смыл с травы и деревьев придорожную пыль. Берёзки поблёскивали на солнце свежестью ещё зелёной листвы с первыми кляксами нежного золота приближающейся осени. На заднем сиденье мирно посапывали Пашка с Рыжим.
Гарик чуть убавил звук авторадио. Горыныч – крутой, Бумер вот взял, – чёрный. Как положено нормальному пацану. С присущей ему армянской деловитостью и коммерческой хваткой поймал волну начала девяностых и открыл в областных посёлках ларьки с палёной водярой и дешманским красненьким. Периодически привлекал нашу весёлую троицу развезти марсы-сникерсы, сигареты и бабло собрать.
Ну а что? Работа не пыльная. Бывало, что с местными цапались. Да Пашка с Рыжим быстро себя уважать заставили. Они одноклассники, в моей школе учились, только на два года старше. Да и жили мы в одном дворе. Оба по весне вернулись из армии. Служили в ВДВ, были в горячей точке. Решили лето погулять, отдохнуть, потом определиться с дальнейшей житухой. А мне осенний призыв светил, вот парни меня и взяли под своё крыло. Наставнички, ёшкин кот.
Меня всегда удивляло, как эти двое, такие разные, уживались. Дружили с начальной школы, – не разлей вода. Кто Пашке кликуху – Малой, дал, ума не приложу. Здоровый, гора мускулов, на кулачищи смотреть страшно. Но спокойный, как удав. Или русский медведь: его не тронут, – первым не полезет. Не, Толян тоже не маленький. Но жилистый, вёрткий, злой. И не то, что рыжий, он – огненный. А солнце его не стесняясь целовало… везде.
Мы свернули с трассы. Гарик сбавил скорость почти до минимума. Бумер полз между рытвин и кочек, тяжело переваливаясь и вздыхая будто живой. Остановились. На участке дороги асфальт отсутствовал напрочь, а ливень размыл и без того глубокую колею.
– Вот же чёрт, – Гарик хлопнул в сердцах по кожаной оплётке руля.
– Чего стоим? Кого ждём? – сладко потягиваясь, пробасил Пашка.
– Сам посмотри, – огрызнулся наш босс.
– О-о! – протянул Малой, вылезая из машины. – Да тут не просто дед-асфальтоед с многочисленным семейством проживает, он ещё и гостей приглашает попировать.
Я невольно хмыкнул.
– Ну, чо застыли-то? – это проснулся Толик. Вышел, мельком глянул на дорожное бедствие. – Давай, Горыныч, двигай. Помаленьку. Влево забери, подтолкнём если что. Выползай Миха, развалился, как барин.
Мне ничего не оставалось, как выбраться наружу, шмякая по чёрной земляной жиже. Новых кроссовок было откровенно жаль. «И всё-таки хорошо», – подумал, глубоко втягивая густой и сладковатый дух августовского леса.
– Малой, бревно вон то положи в колею, – продолжал командовать Рыжий, пробираясь вперёд. – Ага, вот так. Гарик, давай на меня. Во-во. – Замахал руками.
Скрежет разорвал тишину, бумер задел брюхом вывороченный кусок асфальта. Из машины послышалась отборная ругань хозяина. Но в следующий миг стальной конь уже выскочил на более сухой и ровный участок. Прокатившись немного вперёд, остановился. Гарик высунулся из окна, махнул:
– Поехали!
Обтерев о мокрую траву обувь, мы уселись в салон. Продолжая бурчать себе под нос что-то совершенно неприличное о дорогах, Гарик врубил музыку погромче. До посёлка оставалось километров двадцать.
Доехали без происшествий. В первом же ларьке миловидная длинноногая девушка-реализатор напоила нас горячим чаем, пока Гарик проверял записи в большой амбарной книге и считал выручку. Толик строил ей глазки, беспрестанно говорил комплименты, уламывал «на погулять». Та смущённо отшучивалась, не решаясь ответить мужчине резкостью. Неожиданно Толян схватил девчонку за тонкую талию и резким движением дёрнул на себя, усадив на колени. Она взвизгнула, стала вырываться.
– Руки убрал, – рыкнул Гарик, не поднимая головы от бумаг.
– Ой-ой, – заёрничал Рыжий, но девушку отпустил, показывая вслед «козу», – ути-пути.
– Харэ баловать!
Малой положил ему на плечо тяжёлую лапищу.
Девушка отошла в дальний угол, обиженно всхлипнув. Гар в полнейшем спокойствии закончил с бумагами. Подозвал продавщицу, выдал ей зарплату. Сверху положил ещё купюру, тихо произнёс:
– Это за неудобства.
– Ты где таких тёлочек берёшь, Горыныч? По ней подиум тоскует, любовь плачет, а девка на тебя батрачит, – хохотнул Толян, оглядываясь на ларёк, когда мы отъехали.
– Места рыбные знать надо, – буркнул шеф. – А баб моих не тискай.
– А то чо! – взвился задира.
– А то распугаешь весь персонал, а мне потом снова набирать. Думаешь, в деревне это просто?
На веснушчатых скулах заиграли желваки, наш взбалмошный друг отвернулся к окну, но спорить не стал.
Второй ларёк располагался за железнодорожным переездом. Охряный "Москвич" взревел и погнал вперёд. Шлагбаум, раздражая медлительностью, опустился перед носом незадачливого гонщика.
– Ибо неча ведру с болтами, – скалясь, констатировал факт Толик.
В ожидании проходящего состава вытянулась длинная вереница разношёрстных машин. Бумер стал в хвост и был похож на коршуна, высматривающего добычу: какую бы пеструшку долбануть. Вдоль очереди шёл старик. Опрятный, в простых рабочих штанах и тапках на босу ногу. В его движениях сквозил испуг. Дедок наклонялся к окнам авто, что-то быстро говорил, указывая в сторону домов. По губам можно было угадать слово: «Помогите». Но люди отмахивались, как от назойливой мухи.
– И здесь попрошайки завелись, – горько вздохнул Пашка.
– Что это Семёныч тут делает? – Гарик вглядывался в тревожное, старческое лицо.
– Что завсегдатай злачных мест великого босса? – ехидно ввернул Рыжий.
– Да нет, – спокойно ответил тот, – нормальный мужик, с пенсии за сахаром и макаронами приходит. У него своего самогона хватает.
– Конкурент?
– Не-а, он на травах настойки делает. Классные, кстати. Я у него «Ореховку» покупаю.
– Ты? Пойло покупаешь? – его брови от удивления взметнулись рыжими стрелами.
– А что? На вкус, пожалуй, лучше французского коньяка, почти как армянский, – щёлкнул пальцами и расплылся в улыбке шеф. – Я настойку отцу беру. Он суставы лечит. Говорит, помогает. И от желудка тоже. – Подмигнул и расхохотался.
Старичок, завидев чёрный бумер, ускорил шаг. Поравнялся, пригнулся, чтобы постучать в окно. Горыныч опередил его, опустив стекло:
– Семёныч, ты чего здесь?
– Гарик, как я рад! – глаза деда засияли, морщинки разбежались ласковыми лучиками. – Помогите, будьте так добры. Мурку спасать надо. Мне одному не сдюжить, стар больно. А я вам баньку истоплю.