– Слушай, Семёныч, давай, мы до ларька на той стороне метнёмся, а потом к тебе.
– Утопнет она, – глаза старика наполнились слезами. – Мурка моя.
– Где утопнет?
– Опять кто-то крышку колодца стащил, видать, на металлолом. Она и бухнулась. Не достать мне её, бедную.
– Дед, давай мы тебе новую привезём, – занервничал Толян. – Чо их мало по улицам шастает?
– Не надо мне другую. Она ведь одна у меня осталась. Кормилица.
– Мышкует? – хохотнул Рыжий.
– Гарик, помогите, бога ради, – взмолился старичок, не обращая внимания на колкости.
– Садись, Семёныч. Подвинься, Толь, – вздохнул Гарик, выворачивая баранку.
Дед Антон жил недалеко от переезда в небольшом, но ладном домишке, выкрашенном зелёной краской, с белыми окошками и палисадником. Мягко зашуршал гравий под колёсами авто, когда бумер въехал на площадку перед воротами. Мы вышли, разминая затёкшие ноги.
– Мурка, ты мой Мурёночек, – пропел Рыжий, комически выделывая коленца и прихлопывая ладонями.
– Угомонись, а? – малой хрустнул бычьей шеей. – Показывай, дед, где пропажа?
– Вон там, милок! – старик указал на открытый канализационный люк, зиявший чёрным провалом через пару дворов от нас.
– Та-ак, – протянул Толян, – то есть колодец ещё и не с водой…
Специфический запах мы почувствовали на подходе.
– Фу-у-у! – Я не выдержал и зажал нос. – Как её туда угораздило?
– Ливень ведь какой был, она и соскользнула, видать, – в голосе старика звучали виноватые нотки. – Испугалась молнии, верёвку оборвала и тикать. Бегун-то из меня уже никакой. Я потому и в стадо её не отгоняю, что забирать тяжело. Вот, привязываю к колышку. Она уж всю траву поела по улице, полоть не нужно.
– Это ещё и не кошка, – малой почесал затылок.
Мы стояли и тупо смотрели вниз, в зияющую черноту старой канализации. Цепляясь передними копытами за выступы в разбитой кирпичной кладке, среди дождевой воды и фекалий тянула к людям морду несчастная корова. Мокрая шкура тащила её вниз. Силы у коровки были на исходе. Она дрожала от холода и напряжения.
– Му-у!
Я впервые видел, как из глаз животного текли крупные горькие слёзы.
– Мурка, милая моя, потерпи ещё немного, – старик рухнул на колени, всхлипывал и пытался дотянуться до рогов.
– Что делать будем, а парни? – Гарик опомнился первым.
– Слышь, Толян, – окликнул друга Пашка.
– Я не полезу, – огрызнулся тот. – Чуть что, так все рыжие крайние.
– Да, погоди ты, солнцем в задницу целованный. Помнишь, как Кабана вытаскивали из ущелья?
– В старшине сто двадцать кг было, и он человек, не забывай, сам карабкался. А в этой скотине центнера четыре, не меньше.
– За рога нельзя тянуть, – дед утирал морщинистой рукой непрошеные солёные капли. – Так шею свернуть можно. И на шею верёвку нельзя, затянется ненароком.
– Горыныч, а ты чо не сказал, что Муркой корову зовут? – Рыжий цвиркнул слюной сквозь зубы.
– Не, нормально? Ты думаешь, я всех тёлок в этой деревне по имени-отчеству знаю? – возмутился Гарик.
– Семёныч, верёвки есть? Тряпки ненужные и переодеться, если что на меня найдётся, – глядя на корову, произнёс Малой.
– Я сейчас, милок, мигом, – старичок заковылял в сторону дома.
– Сам полезешь? – вздёрнулся Толик.
– Кто кроме нас?! – усмехнулся Павел. – Из нас троих я покрепче буду. Глянь, люк стандартный, не знаю даже, как корова в него прошла. А сам колодец большой, военных времён ещё. Видишь, какое пространство внутри. Но глубоко, судя по тому, что жижа коровке до холки достаёт. Короче, я спускаюсь, обвязываю животину. Вы цепляете петлю за трос. Гарик за руль. Возьмёт скотинку на буксир и двигаем помаленьку. Вы с Михой за передние ноги тащите и координируете, чтобы корова не упиралась. Я снизу подсажу.
Дед принёс кучу старого тряпья, верёвки, рабочие рукавицы и… комбез химзащиты.
– Ого! Из разряда «в запасе всё сгодится», – воскликнул Пашка, разделся до трусов, поиграл бицепсами и натянул химзащиту на голое тело. – Из всей кучи, пожалуй, только это мне и подойдёт.
Мы с Рыжим выбрали то, что пришлось по размеру. Сложили в бумер свои спортивные костюмы. Гарик сел за руль, сдал задним ходом машину поближе к злополучному колодцу. Пашка, чертыхаясь, слез внутрь канализации. Мы слышали, как он строгим голосом делал внушение животине, перемежая русские слова непереводимым армейским жаргоном. Обмотал коровьи рога ветошью. Обвязал верёвкой Мурку наподобие шлейки и прикрепил буксировочный трос.
– Вира по малу! – прогудел из-под земли басом.
То ли подействовало на корову Пашкино внушение, то ли испуганное животное так верило людям, но она старалась помочь спасателям и вовсе не упиралась. Через четверть часа мучительных попыток Мурка ткнулась мордой в плечо хозяина. Ноги её дрожали, с мокрой, дурно пахнущей, шкуры стекали экскременты. Старик, обхватив её за шею и причитая, повёл отмывать на огород из летнего водопровода. Мы скинули Малому лестницу. Он выбрался, наконец-то, из люка и заржал, тыча пальцем в Толика.
– Тво-ою ж дивизию!
Рыжий оглядывал себя, разведя руки в стороны. Посмотрел на нас и залился заразительным смехом, указывая то на меня, то на Пашку. Я захохотал вслед за ним.
Когда мы гуськом зашли во двор, чистая, лоснящаяся на солнышке Мурка мирно жевала сено. Увидев нас, замычала. Внутри ёкнуло. Даже скотинка может быть благодарной. Из трубы баньки шёл дым. Семёныч гремел вёдрами. Гарик единственный, кто не вляпался в дерьмо, рубил дрова.
– А ты чо, шеф, и дрова рубить умеешь? – изумился Толян.
– Ага. И воду носить, и печку топить, и кашу варить, пока некоторые непонятно в чём валяются, – отшутился Гарик. – Кидайте тряпьё в корыто. В летнем водопроводе вода холодная, но, если надо кому, можете ополоснуться. Баня скоро будет готова.
Вечерело. Малиновый закат взрывался в небе оранжевыми языками костров. Мы сидели на веранде, распаренные, завёрнутые в свежие простыни, что выдал нам Семёныч. Хлебосольный хозяин потчевал отварной молодой картошкой, огурчиками-помидорчиками со своего огорода, хрумкими груздочками, холодным квасом и знаменитой на весь посёлок «Ореховкой». Благодарил через слово. Захмелевший Толян брякнул невпопад, за что получил под столом жёсткий пинок от Гарика:
– Семёныч, а супруга, дети где?
– Не дал нам Господь ребятишек, всю жизнь с женой так бесчадными и прожили. Аннушка моя, царствие ей небесное, прошлой осенью меня покинула. Вот мы с Муркой и коротаем свой век.
Малой поднялся из-за стола и вышел, не сказав ни слова. Я последовал за другом. Он сидел на крыльце, упёршись взглядом в догорающую полоску вечерней зари. Большой русский медведь, обхватив себя за плечи, скулил как побитый щенок. Я молча присел рядом.
– Мать ведь меня без отца растила, – тихо произнёс Пашка. – Туберкулёз у неё. Кашляет сильно. Я узнал, только когда дембельнулся. Молчала ведь, всё на себе тянула. А вдруг… – Он осёкся.
– А ты, сынок, вези её сюда, – раздался сзади голос Семёныча. – Свежий воздух, молочко, настойка есть у меня знатная на травах.
*
Машина неслась по мокрому асфальту. Не бумер, конечно. Отец подарил мне свои Жигули. И время не то, полуголые деревья роняют золотые листья. Дворники лениво смахивают с лобового стекла тоскливые осенние слёзы. Я отслужил, тоже был в горячей точке. Не знаю, вернулся б я или нет, если бы не советы добрых друзей. Наставления старших начинаешь ценить, когда прошёл определённый жизненный путь. Или побывал в их шкуре.
Я ехал к Пашке. Вернулся и узнал, что в прошлом году Гарика застрелили из дробовика в одном из дальних посёлков. Рыжий ушёл из жизни от передоза. Малой единственный, с кем я мог встретиться и поговорить по душам.
Он поступил правильно: перебрался с больной матерью из города к Семёнычу. Старик выходил женщину своими снадобьями да свежим Муркиным молочком. Малой женился, у него растёт сынишка. Жизнь – такая штука… непростая. Не знаешь, где найдёшь, где потеряешь.
Мартышка и бобёр
Элеонора Гранде
Картинка взята с сайта Desygner.com бесплатно, разрешена для использования в коммерческих целях.
Мартышка весело скакала,
да песенки всё напевала.
И на хвосте она каталась,
да над бобром во всю смеялась.
– Зачем пушистый строишь дом?
– Да я хочу укрыться в нём, —
сказал Бобёр, свалив бревно.
– Сыграем лучше в домино!
Как было весело примату!
Бобёр молчал, да строил хату.
Внезапно сильный дождь пошёл,
Бобёр укрыться предпочёл.
Мартышка мокрая дрожала
и в дом к Бобру проситься стала.
– Здесь место лишь для одного,
зачем смеялась надо мной?
Постой-ка под дождём подольше,
Кто мало говорит, тот делает больше2.
Посвящается первому из рода котов…
Таня Стар
Обложка создана при использовании ИИ Кандинский. Правообладатель ПАО Сбербанк. Все права защищены.
Эта история о самом ленивом коте не выдумка. Он и сейчас, лёжа на диване, бороздит мысленно просторы Вселенной или ещё чего-то там.
Рыжая полосатая кошка, сродни масти тигрицы, – окотилась и, зализывая родовые раны, полагала, что все котята явились на свет.
Вдруг нежданно-негаданно высунулась голова последнего из помёта. Шмякнувшись оземь, малыш чуть слышно запищал: «Здра-асти! Не жда-али?» – дрожал его голос.
Первая претенциозная мысль последыша, а это был кот, сформировала неуживчивый характер у новоиспечённого жителя планеты Земля. Представ впервые пред роднёй, он первым делом высказал всё, что думает о них:
– Вы, родственнички, совсем озверели! Почему меня никто не разбудил? Как вы могли оставить меня, беспомощного, в полной темноте? Хотя бы в бок толкнули, что пришла пора предстать перед мамой. Я родился последним. Это факт. А значит, я самый маленький и вы обязаны мне во всём помогать. Предатели! – крепыш выговорил сложное слово по слогам и бубнил, бубнил, стеная родню: – Я делил с вами место в мамкином животе, а вы, хлебнув воли, немедля забыли обо мне. Мало того, что притесняли, толкались, почём зря, а потом в самый ответственный момент бросили на погибель. Вот чуток подрасту, – отомщу вам.