Закрываю глаза и представляю, что читаю сценарий с правильными словами, какие следует произносить в подобных случаях. А в ремарках – подсказки, как реагировать, какие эмоции проявлять. И все это написано для меня.
– О, черт, извини. Вот уж не хотелось бы, чтобы из-за меня возникли какие-то недоразумения. Я просто профи по части болтологии, – оправдывается Нейт. Его смех раздражает меня, сердце бешено колотится, но не от страха, а от ярости. Но в машине сижу не я. Это персонаж, которого я играю. Мне просто нужно пережить гадкую сцену.
– Не-е, чувак, все хорошо. Никаких недоразумений. Рад снова тебя видеть. – Я проношу руку мимо Ханны, сжимаю и протягиваю кулак.
Я хочу его ударить. Но вместо этого жду, когда он стукнет кулаком по моему.
– Ну, ребята, я вас оставлю. Рад был повидаться с тобой, Джейкоб. Прости, что помешал твоему уроку вождения. Надеюсь, мы еще встретимся этим летом.
Я искоса смотрю на него, принужденно киваю и надменно ухмыляюсь.
Он понижает голос:
– Ханна, спасибо за разговор. Надеюсь, у вас все получится.
Я пялюсь на руль, не желаю никого видеть. Стараюсь не слышать, что они говорят друг другу. В груди разрастается огромный комок. Предательство. Становится трудно дышать. Она говорила с ним о нас. Что еще она сказала? Что еще Нейт Андерсон знает обо мне?
Когда мы были детьми, я не сомневался, что Ханна на моей стороне. В любой ситуации она меня поддерживала. Мы могли умереть друг за друга. Никто не посмел бы встать между нами. Но многое изменилось за эти годы, и, как бы мы ни старались, как бы ни хотели восстановить прежние отношения, этого нельзя было сделать в одночасье. Я вел себя как идиот.
– Прости, Нейт. – Я едва различаю голос Ханны, больше не замечаю присутствие Нейта. Время остановилось. Боль, недоумение и отчаяние владеют мной.
Она извиняется перед Нейтом. Невероятно.
На мое предплечье ложится рука, но я осторожно высвобождаюсь. Как сквозь вату слышу, что Нейт говорит о каком-то костре, надеется еще раз с нами пересечься. Я не отвечаю.
Теперь в машине тихо. Воздух тяжелый, голова кружится.
– Ты не смогла бы отвезти нас домой? У меня страшно болит голова, – говорю я. Голос у меня ровный, по-другому сыграть эту сцену я не в состоянии. И показывать Ханне, как сильно я выбит из колеи, не собираюсь.
Отстегиваю ремень безопасности и выхожу из машины. Ханна, не торопясь, проделывает то же самое, переходя на место водителя, и вдруг останавливается.
– Джейкоб… – Она снова хочет коснуться моей руки. Я делаю вид, что ее прикосновение не обжигает мне кожу.
Я мог бы отреагировать слишком остро. Я мог бы вообразить, что ничего не произошло. Ханна не могла предать меня, не так ли? Но переварить все это я сейчас не в силах, как и размышлять о том, что же это было на самом деле. Я с трудом выдавливаю из себя подобие улыбки:
– Все в порядке, Ханна. Мне просто нужно немного отдохнуть.
Я отстраняюсь от ее прикосновений, сажусь на пассажирское кресло, закрываю глаза и жду, когда она отвезет нас домой.
Заперев дверь, прячусь в своей комнате до конца дня. Мама не была в восторге, когда я предупредил ее, что не спущусь к обеду. Но она не настаивала. Я сказал, что плохо себя чувствую. А по правде, мне сейчас просто не хочется никого видеть. Представляю, как Ханна с Нейтом Андерсоном смеются надо мной и той грустной жизнью отшельника, которую я проживал, не имея опыта, которым должны обладать люди моего возраста.
Я думаю о встрече руководителей студии, которые решают, как меня уволить. Думаю о беспощадных комментариях под нашими с Ханной фотографиями и о том, что не могу оградить ее от фанатского бессердечия. Думаю о голодных и холодных днях, когда нам отключат электричество.
Я просто должен вернуться в Корею.
Эта мысль наполняет меня ужасом, и я натягиваю чересчур короткое одеяло на голову, обнажая стопы. Дурацкое одеяло.
Раздается стук в дверь, и мое предательское сердце подпрыгивает, надеясь, что это Ханна.
Дверь приоткрывается, и в комнату, пряча от меня глаза, заглядывает Ханна.
– Можно мне зайти, всего на секунду? – неуверенно спрашивает она.
Мне хочется крикнуть «нет» и спрятаться под одеялом.
Мне хочется крикнуть «да» и попросить ее спрятаться со мной под одеялом от всего мира.
Однако я тупо молчу.
– Говорят, ты все еще плохо себя чувствуешь. Я принесла тебе пэ. – Ханна закрывает за собой дверь и протягивает мне круглую грушу. Хочет меня задобрить?
Черт возьми, она слишком хорошо меня знает. Знает, что я не могу отказаться от пэ. Я что-то ворчу про себя, сажусь на кровати и беру из ее рук восхитительно сладкий и сочный на вид фрукт. Выпячиваю нижнюю губу, подношу грушу ко рту и откусываю. Я так слаб.
Уголок ее рта приподнимается:
– Как голова?
– Нормально, – говорю я.
Она смотрит на место рядом со мной на кровати и после непродолжительной внутренней борьбы подходит, отодвигает стул и поворачивается ко мне лицом. Она садится в маленькое кресло и, подтянув обе ноги, скрещивает их. Она такая крошечная и такая очаровательная. Я хочу забыть все, что сегодня произошло, просто посадить ее к себе на колени и поцеловать.
Вместо этого я откусываю еще один кусок груши.
– Мы можем поговорить? – спрашивает она.
Я киваю.
– Но я хочу поговорить с Джейкобом, а не с актером Джином Соком или с каким-то персонажем, которого ты играешь, думая, что я этого не вижу.
Ой. Я наклоняю голову и пытаюсь спрятаться за челкой.
– Я хотела объяснить то, что сегодня произошло и что сказал Нейт.
– Ты, гм… встречалась с Нейтом этим летом? – В моем голосе звучит неприкрытая боль. Когда я задаю этот вопрос, у меня режет горло, а слова царапаются и дерутся, лишь их не произнесли. Но я должен знать правду.
– Что? Нет, Джейкоб. Конечно, нет. Я рассказала о тебе, чтобы помочь ему сложить два и два. А чтобы он окончательно все понял, я упомянула и о наших с тобой занятиях. Никто из наших знакомых, особенно Нейт, не станет задаваться вопросом, почему я предпочитаю проводить время с тобой, а не с ним.
– Но он хочет проводить время с тобой.
– Ну, пожалуй, да. Мы реально так ничего и не обсудили после того, как расстались. Думаю, он просто хотел поговорить.
– Он хочет, чтобы ты вернулась?
– Не знаю. Сейчас это уже не имеет никакого значения, правда?
Сейчас это не имеет значения. Но будет ли это иметь значение, когда я уеду?
– Почему он? Почему ты решила встречаться именно с Нейтом Андерсоном?
Ханна колеблется, поворачивает голову в сторону, точно ищет нужные слова, чтобы объяснить мне, почему она выбрала парня, который, как ей хорошо известно, причинял и продолжает причинять мне страдания.
– Ты уже спрашивал меня об этом. Просто он относился ко мне по-доброму. А еще он говорил, что я красивая. Я, с узкими глазками, круглым лицом и плоским носом… Почему-то из всех девушек, многим из которых я в подметки не годилась, ему нравилась я. Знаю, это звучит жалко.
– Ты очень красивая, Ханна. Ты даже не представляешь, как ты прекрасна и удивительна. И мне мучительно слышать, что ты встречалась с таким парнем, как Нейт Андерсон, только потому, что у него какой-то фетиш на азиаток.
– Это несправедливо ни по отношению ко мне, ни по отношению к Нейту. Нейт не плохой парень. Ты его плохо знаешь. Иногда мне кажется, что он, будучи в детстве таким крупным и неловким, просто не знал, как себя вести. Как типа мы оба ожидаемо играли роли корейских детей из района, он из-за своей комплекции взял на себя роль хулигана. Его все боялись. Но, Джейкоб, поверь, я бы не позволила, чтобы меня не уважали и обращались как с дерьмом. Он вырос, изменился. Нейт из тех, что из кожи вон вылезут, чтобы кому-то помочь. И обо мне он всегда заботился и защищал. Не всегда у него это получалось, но он до сих пор не оставляет попыток мне помочь.
– Ты никому не позволяешь заботиться о себе, Ханна. Напротив, это ты всегда стараешься позаботиться о других. – Это правда. И сама мысль, что Ханна могла всего лишь подумать, не позволить ли Нейту что-то сделать для нее, ранит меня больше, чем я ожидал.
Все это лето идет битва между прошлым и настоящим, обидами и прощением, воспоминаниями и реальностью, битва, осложненная тем, что мы стали старше. Теперь мы достаточно взрослые, чтобы чувствовать и переживать то, чего не было в нашем детстве. Но, вероятно, еще не совсем доросли до того, чтобы понимать последствия своих слов и действий.
Я ужасно устал. Я тоскую по простой жизни, которую проживал в этой комнате раньше, когда самое сложное, что нам предстояло решить, это кто будет играть за Марио, а кто за Луиджи на приставке.
– Я собиралась, ну, знаешь, отдаться ему, – тихо говорит Ханна. Я закрываю глаза, силясь убедить себя, что ничего не слышал. Я никак не ожидал услышать что-то подобное, а даже если бы и услышал, то никогда бы не подумал, как сильно меня это может ранить.
– Что значит «отдаться ему»? – Сам удивляюсь, что еще не кричу.
– Я собиралась заняться с ним сексом, если бы он захотел. – Голос у нее глухой, вряд ли он принадлежит сильной, отважной, уверенной в себе девушке, которую я знаю. Воздуха в комнате не остается. Я судорожно выдыхаю, надеясь избавиться от нарастающего во мне напряжения.
Я хочу убить Нейта Андерсона.
– Ханна, пожалуйста, не говори так, – через силу бормочу я.
– Почему? – спрашивает она.
Потому что мне больно это слышать.
– Это только из благодарности, что он готов был заботиться о тебе?
Ханна крепко сжимает губы, пытаясь сдержать гнев:
– Об этом стыдно говорить, ясно? Не знаю, зачем я призналась тебе. Это была просто мысль.
– Но ты его любишь?
– Он мне нравится. И меня бесит, что люди придают такое большое значение сексу и первому разу. Меня ничего не останавливает. Сейчас ты скажешь, что мне не следует об этом и думать, потому что я христианка и еще не замужем.
Все во мне рвется вон из комнаты, лишь бы не слышать, что Ханна скажет по этому поводу. Не могу поставить рядом слова «секс