И направилась к Игу.
— Стой, где стоишь, — сказал он ей.
— Почему ты не хочешь, чтобы я… — начала Гленна и резко умолкла. — Ты это что, в юбке?
Случайный луч розового света пробился сквозь листву и упал на юбочку Ига, на голый живот. Все, что выше груди, оставалось в тени. Злое взволнованное выражение сменилось на ее лице удивленной улыбкой, не столько, правда, веселой, сколько испуганной.
— Ох, Иг, — выдохнула она. — Ох, маленький ты мой.
Она еще раз шагнула вперед, но Иг предостерегающе поднял руку.
— Пожалуйста, не подходи. — (Гленна остановилась.) — Почему ты здесь?
— Ты разгромил нашу квартиру, — сказала Гленна. — Зачем ты это сделал?
Иг не ответил, не знал, что ответить.
Гленна опустила глаза и чуть прикусила губу.
— Наверное, кто-то тебе рассказал про меня и Ли, про то, что было прошлой ночью. — Естественно, она не помнила, что все рассказала ему сама. — Прости меня, Иг, — продолжила она, заставив себя взглянуть ему в глаза. — Ты можешь ненавидеть меня, сколько тебе хочется, я это вполне заслужила. Я только хочу быть уверенной, что с тобой все в порядке. — И тихо-тихо добавила — Пожалуйста, позволь мне тебе помочь.
Иг поежился. Было почти невыносимо слышать человеческий голос, предлагающий ему помощь, голос, полный симпатии и заботы, однако ему уже казалось, что время, когда он знал, что такое быть любимым, существовало лишь в смутно вспоминаемом прошлом, осталось далеко позади. Было удивительно говорить с Гленной самым обыкновенным образом, это было обыкновенное чудо, простое и приятное, как стакан холодного лимонада в жаркий день. У Гленны не было позывов как-нибудь затушевать свои худшие, наиболее постыдные позывы; ее виноватые секреты были и оставались секретами. Он снова потрогал висевший на шее крест, крестик Меррин, отграничивавший небольшую, драгоценную зону человечности.
— Как ты догадалась искать меня здесь?
— Я смотрела по телевизору местные новости и увидела сгоревшую машину, которую нашли на косе. Камеры стояли слишком далеко, так что мне было не разобрать, что это именно «гремлин», да и ведущая сказала, что полиция не может еще установить марку и год выпуска. Но у меня сразу появилось ощущение, нечто вроде плохого предчувствия. И тогда я позвонила Уайатту Фармеру, помнишь Уайатта? Как-то раз, когда мы были детьми, он приклеил моему двоюродному брату бороду, чтобы попробовать затариться пивом.
— Помню. Так почему ты ему позвонила?
— Я видела, что сгоревшую машину вытащил из воды буксировщик Уайатта. Он теперь как раз этим и занимается, у него свой авторемонтный бизнес. Вот я и подумала, он сможет мне сказать, что это была за машина. Он сказал, что там настолько все обгорело, что еще и не разобрались, потому что не на что опереться, только рама и дверцы. Но ему кажется, что это был «хорнет» или «гремлин», причем скорее «гремлин», потому что они встречаются чаще. И я подумала, неужели кто-то сжег твою машину. А потом я подумала; а вдруг она загорелась, когда ты в ней сидел? Я знала, что если бы ты сделал это сам, так именно на этом самом месте, чтобы поближе к ней. — Она метнула на него еще один застенчивый испуганный взгляд. — Я могу понять, почему ты устроил погром в нашей квартире…
— В твоей квартире. Она никогда не была нашей.
— Я старалась сделать ее нашей.
— Я знаю. Ты старалась изо всех сил. А я не старался.
— Почему ты сжег свою машину? Почему ты ходишь тут в этом? — Она прижала кулаки к груди и через силу улыбнулась. — И вообще ты выглядишь, словно прошел через земной ад.
— Можно сказать и так.
— Пошли. Садись в мою машину. Мы вернемся в квартиру, вытащим тебя из этой юбки, отмоем, и ты снова будешь самим собой.
— И все опять будет по-прежнему?
— Да, все будет в точности, как было.
Вот тут-то и была проблема. С этим крестиком на шее он мог снова стать таким же, как прежде, мог, если бы захотел. Получить все назад, но оно, это все, не стоило того, чтобы его иметь. Если будешь жить в земном аду, есть самый прямой смысл быть одним из дьяволов. Иг закинул руку назад, отстегнул крестик Меррин, повесил его на какую-то ветку, а затем раздвинул кусты и вышел на свет, так и не взглянув, на что он теперь похож.
На какой-то момент Гленна вздрогнула и отшагнула назад. Ее каблук увяз в мягкой земле и подвернулся так, что она чуть не вывернула ногу. Ее рот широко раскрылся, чтобы издать вопль, настоящий, как в фильме ужасов, вопль такой, что волосы встают дыбом. Но вопль не прозвучал. Ее пухлое хорошенькое лицо почти тут же разгладилось.
— Ты ненавидела то, как было, — сказал Иг.
— Ненавидела, — согласилась она, и на лицо ее вновь набежала легкая тень улыбки.
— От начала и до конца.
— Нет, — сказала Гленна. — Кое-что я все-таки любила. Я любила, как мы занимались любовью. Ты закрывал глаза, и я понимала, что сейчас ты думаешь о ней, но это меня не тревожило, потому что я могла доставить тебе удовольствие. Так что все было в порядке. И еще я любила, когда в субботу утром мы завтракали вместе, большой завтрак, яичница с беконом и сок, а потом мы смотрели дурацкий телевизор, и казалось, ты с радостью просидел бы со мной весь день. Но мне было больно понимать, что я никогда ничего не значила. Мне было больно понимать, что у нас нет будущего, и мне было больно слушать, как ты рассказываешь про ее забавные слова и умные поступки. Я не могла с ней соревноваться. У меня даже не было надежды, что когда-нибудь я смогу с ней соревноваться.
— Ты действительно хочешь, чтобы я вернулся в квартиру?
— Я даже сама не хочу туда возвращаться. Я ненавижу эту квартиру. Мне не хочется там жить. Я хочу уехать. Я хочу начать все заново в каком-нибудь другом месте.
— Куда ты можешь уехать? Где ты сможешь быть счастливой?
— В доме у Ли, — сказала Гленна. Ее лицо просветлело, она радостно, удивленно улыбнулась, как маленькая девочка, впервые попавшая в Диснейленд. — Приду к нему в дождевике без ничего под ним, и это будет вообще потрясно. Ли хочет, чтобы я как-нибудь к нему забежала. Сегодня он прислал мне эсэмэску, что, если ты не появишься, нам бы стоило…
— Нет! — отрезал Иг, из его ноздрей рванулся черный дым.
Гленна испуганно отшатнулась.
Иг вдохнул, засосав дым назад, а затем взял Гленну за руку и развернул ее к машине. Девушка и дьявол гуляли в свете умирающего дня, дьявол ее наставлял.
— Ты не должна иметь с ним никакого дела. Что он когда-нибудь для тебя сделал, не считая украденной куртки? Да он всегда обращался с тобой как со шлюхой. Скажи ему, чтобы сматывал на хрен. Тебе нужен кто-нибудь получше. Ты должна отдавать меньше и брать больше.
— Я люблю делать людям приятное, — сказала Гленна смущенным голосом.
— Людям? А ты сама не человек? Сделай что-нибудь приятное для себя. — Говоря, он вложил в рога всю свою волю и ощутил сладостный удар удовольствия. — И вообще посмотри, как с тобой обращаются. Я разгромил твою квартиру, ты не видела меня несколько дней, а затем приходишь сюда и видишь, как я педиком разгуливаю в юбке. Связаться с Ли Турно — не значит сравнять счет. Нужно думать масштабнее. Тебе полагается какая-нибудь месть. Иди домой, возьми банковскую карточку, очисти счет и… устрой себе каникулы. Неужели тебе никогда не хотелось немного погулять?
— А что, и правда! — загорелась Гленна, но ее улыбка тут же увяла. — Я попаду в какие-нибудь неприятности. Я уже сидела в тюрьме, тридцать дней, и не хочу туда возвращаться.
— Никто тебя не побеспокоит. А после того как ты нашла меня в литейной, в этой кружевной пидорской юбочке, так и подавно. Мои родители не станут напускать на тебя адвоката, им вряд ли захочется, чтобы все обо всем этом узнали. Прихвати заодно и мою кредитку; зуб даю, родители не заблокируют ее еще несколько месяцев. Лучший способ посчитаться с кем-нибудь — это оставить его в зеркале заднего вида и умчаться к чему-нибудь лучшему. А ты, Гленна, заслуживаешь лучшего.
Они уже были возле ее машины. Иг открыл дверцу и придержал ее для Гленны. Она взглянула на его юбку, снова на его лицо и улыбнулась. Но, улыбаясь, она и плакала, большими черными от туши слезами.
— Так ты что, на этом торчишь? На юбках? И потому у нас было не так, чтобы очень здорово? Если бы я знала, то попыталась бы… ну, не знаю, попыталась бы, чтобы это работало.
— Нет, — сказал Иг. — Я одет во все это только потому, что у меня нет красного трико и накидки.
— Красного трико и накидки? — спросила она ошеломленным, немного замедленным голосом.
— Разве не в этом полагается разгуливать дьяволу? Вроде костюма супергероя. Мне кажется, во многих отношениях Сатана был первым супергероем.
— То есть суперзлодеем?
— Нет, конечно же, героем. Вот ты подумай, в самом первом своем приключении он принял форму змеи, чтобы освободить двух пленников, которых голыми посадил в джунглях третьего мира в тюрьму некий всемогущий мегаломаньяк. Заодно расширил их диету и пробудил в них сексуальность. По мне, так нечто среднее между Человеком-зверем и доктором Филом.[47]
Гленна рассмеялась диковатым, бессвязным, смущенным смехом, а затем вдруг икнула, и лицо ее снова стало серьезным.
— Так куда ты думаешь направиться? — спросил Иг.
— Не знаю, — сказала Гленна. — Мне всегда хотелось посмотреть Нью-Йорк. Ночной Нью-Йорк. Такси, пролетающие мимо, незнакомая иностранная музыка. Продавцы арахиса, сладкого арахиса, стоящие на углах. А там, в Нью-Йорке, все еще продают арахис?
— Не знаю, но раньше продавали. Последний раз я там был за день до смерти Меррин. Съезди и посмотри сама. Роскошная будет прогулка, лучшая в твоей жизни.
— Если сняться с места так интересно, — сказала Гленна, — если посчитаться с тобой такая отличная мысль, отчего мне сейчас так хреново?
— Потому что ты еще не там, ты еще здесь. И к моменту своего отъезда ты только и будешь помнить, что видела меня одетым в мою лучшую синюю юбочку. Все остальное ты забудешь.