— Мой брат всё видит правильно, — произнёс Рогал Дорн. Пристально посмотрев на каждого из троих родичей-примархов, он задержал взор на Льве. — Каждый из вас решил истолковать слова Императора так, чтобы они подошли под ваши планы, а не разработать стратегии, внимая Императору.
На лице Гидореаса не отразилось ни единой эмоции, однако капитаны других легионов не обладали его сдержанностью, и некоторые из них уставились на Дорна, изумлённые размахом брошенного им обвинения.
— Вот дерьмо, — пробормотал Фулгрим.
— Какое высокомерие... — Лев отошёл от стола, но тут же метнулся обратно. — Нет! Я этого так не оставлю. Есть лишь один способ определить, кто из нас прав.
Сигизмунд отступил назад, избегая серии решительных выпадов Оденцы, и его ноги взметнули облачка золы из круга, ограничивающего зону схватки. Ему не требовалось парировать: само расстояние защищало легионера от ищущего острия гладия в руке оппонента. Внезапно иониец развернулся, чтобы импульс, полученный им при отходе, придал мощи его атаке. Именно так Сигизмунд и задумывал с первого шага своего притворного отступления. Его клинок, более длинный и тяжёлый, чем у противника, секущим движением устремился к бедру Оденцы, вынудив того уклониться вбок. Его гладий ринулся наискосок для парирования, однако иониец метил вовсе не в ногу. Незначительно изменив направление и баланс веса, Сигизмунд опустил лезвие меча на предплечье оппонента. Клинок глубоко вошел в кожаный наруч, и Оденца, невольно разжав хватку, выронил гладий.
Затем рыскающее остриё меча понеслось к его незащищённому животу.
— Уступаю! — быстро воскликнул Оденца, отпрыгнув назад.
Сигизмунд замер, будто автоматон, внезапно отключённый от питания. Миг спустя он уже стоял навытяжку и салютовал противнику, поднеся клинок ко лбу.
На краю гаревого круга появился Аппий. Он один раз хлопнул в ладоши, давая тем самым знак, что поединок окончен, и восхваляя победу ионийца.
— Тебе бы уже следовало знать, Оденца, что Сигизмунд всегда движется в одном направлении — только вперёд. Если он отступает, то лишь потому, что уже начал контратаку.
— Тебе обязательно надо раскрывать мои секреты всем моим противникам? — скрипуче произнёс Сигизмунд, хотя его губы искривились в легчайшем намёке на улыбку.
— Я не твой личный тренер, а все Храмовники обязаны стремиться к самосовершенствованию.
— Сигизмунд!
Братья обернулись на призыв Эола, который неожиданно появился в дверях тренировочного зала. Силуэт магистра Храмовников очерчивал более яркий свет из коридора.
— Приведи себя в порядок. Мой клинок должен поддержать честь нашего господина, и ты будешь моим секундантом.
— Для меня это почётно, магистр Эол.
Сигизмунд ответил машинально, и по его голосу не удалось бы понять, что сам легионер удивлён таким выбором. Он ведь занимал одну из низших позиций в братстве Храмовников, и обычно секундантами на дуэлях магистра служили более старшие воины. Сигизмунд воспринял такое решение как награду.
— Аппий, — продолжил Эол, — подготовь мой двуручный меч. Встречаемся у кормовых пусковых отсеков.
Магистр снова исчез, оставив трёх Храмовников глазеть друг на друга.
Не тратя времени на домыслы, Сигизмунд вернулся в свою опочивальню и как можно поспешнее совершил омовение. Сервы принесли ему чистый жёлтый комбинезон и чёрное сюрко с гербом легиона — кулаком на левой стороне груди, вышитым белой нитью.
Прибыв на место встречи, воин обнаружил там Аппия и Эола в компании Эйдолона из Детей Императора. Сигизмунд знал помощника Фениксийца в лицо и по рассказам о нём, но официально Храмовника и капитана Детей Императора представили друг другу лишь после того, как все они вошли в ангар для десантных кораблей.
— Я доставлю вас на борт «Гордости Императора», — сказал Эйдолон, приглашая Храмовников на изящный штурмовой катер в пурпурно-золотой расцветке Третьего легиона. Приближённый Фениксийца увидел замешательство на лице Сигизмунда прежде, чем тот успел бы озвучить свои мысли, и пояснил: — Видите ли, Фулгрим предложил свой флагман в качестве нейтральной площадки для дуэли. Раз уж тут меня слышат только вы трое и эта палуба, я признаюсь, что он, по-моему, поступил так лишь для того, чтобы Хорус не смог!
Внутри катер оказался более изысканным, чем привык Сигизмунд — с позолотой на рёбрах жёсткости корпуса и шкафчиками с тёмными панелями вдоль центральной переборки. Пол представлял собой простой сетчатый настил, зато потолок украшали узоры из плитки, сделанной «под мрамор», а дверь в кабину пилота обрамляли резные декоративные колонны c перемычкой.
— Один из личных транспортников вашего примарха? — поинтересовался Храмовник.
— Этот? — расхохотался Эйдолон. — Нет, конечно. Для Фениксийца здесь тесновато.
После того как они стартовали, офицер Детей Императора встал со своего места возле кабины и подсел к Эолу.
— Ты сражаешься с Барзареоном из Первого, — сообщил Эйдолон, наклонившись к магистру. — Он капитан-паладин. Я слышал, как один из Тёмных Ангелов называл его Погибелью Стражей.
Командир Храмовников что-то хмыкнул, но больше ничего не сказал.
— Я о нём слыхал. Обучен самим Львом как оруженосец их Ордена и поборник легиона, — сообщил Аппий. — Суровая проверка для тебя.
Эол снова хмыкнул.
— Мне говорили, будто даже самый неопытный легионер Первого владеет клинком не хуже ветерана штурмового кадра, — добавил Сигизмунд, чувствуя, что и ему стоит озвучить какое-то мнение по этому поводу.
— Хватит! — прорычал Эол.
Оставшаяся часть полёта прошла в молчании.
Сигизмунда не впечатлили размеры «Гордости Императора»: даже линкор типа «Глориана» не мог сравниться с «Фалангой». Тем не менее воин родился в трущобном городе на Терре, а возмужал в относительно спартанских условиях VII легиона, а потому счёл, что флагманский корабль Фениксийца не менее грандиозен и роскошен, чем дворец самого Императора. Пока воины шли по исполинскому звездолёту, Эйдолон постоянно называл окружающие места и красноречиво описывал их. Космодесантники двигались по Триумфальному Пути, что пересекал большую часть корабля в длину, от кормовых пусковых отсеков до командных палуб у носа, где и наметили провести дуэль. На широком проспекте легионерам почти никто не встретился: похоже, его заранее расчистили для примархов, которые прибыли раньше своих поборников с их гораздо более скромными свитами. Отзвуки шагов астартес разносились среди позолоченных колонн и огромных арок, сияние тысяч люменов отражалось от полированных ворот, которые перекрыли бы Путь в случае вторжения. По оценке Сигизмунда, здешние помещения уступали в масштабах разве что стратегиуму «Фаланги»: хотя звёздная крепость заметно превосходила в тоннаже любой линейный корабль, её внутренние отсеки в основном спроектировали для использования людьми, а не примархами. «Гордость Императора», напротив, казалась подогнанной специально под Фулгрима. Каждый дверной проём и сводчатый потолок на ней уходили ввысь намного дальше, чем требовалось даже с учётом роста легионеров.
Наконец они поднялись к месту проведения поединка, и Сигизмунд понял, что приглашённые группы высадили на корме исключительно ради этой грандиозной экскурсии. Затем он мысленно поправил себя — показ устроили не для участников дуэли, а для владыки Дорна, Льва и, прежде всего, Хоруса.
Седьмой примарх и пятьдесят его хускарлов занимали одну из сторон внушительного, напоминающего театр зала для совещаний, тогда как Лев и столько же его отборных воинов разместились на скамьях напротив. Между двумя группами, разделяя их, сидели Дети Императора и Лунные Волки со своими прародителями. В центре, где прежде стояли гололит и всевозможная аппаратура для военных советов, теперь находился открытый участок около двадцати метров в поперечнике, окружённый металлическими кабелями и засыпанный песком по щиколотку.
Большая арена, пространства для манёвра в изобилии, но из-за такого покрытия будет тяжелее работать ногами и сохранять равновесие. Сигизмунд слышал, что Третий делает всё с умыслом, а Фулгрим педантично уделяет внимание мельчайшим деталям. Вполне стоило предположить, что Фениксиец приказал обустроить арену именно так: на ней можно перемещаться и стремительно атаковать, но с постоянным риском допустить катастрофическую оплошность.
Вскинув кулак, Сигизмунд отсалютовал своему командиру, после чего сразу же перевёл взгляд на Барзареона, поборника Тёмных Ангелов. На вид он мало чем отличался от любого из легионеров Первого. Чёрные волосы подстрижены на уровне плеч и стянуты посеребрённой лентой на лбу, подбородок и щёки широкие, глаза тёмные. Казалось, что воин постоянно пребывает в движении — чуть покачивается, слегка перенося вес с одной ноги на другую, поигрывает плечами, крутит запястьями, шевелит пальцами. Полностью он не замирал ни на мгновение. Чемпион носил тёмно-зелёное сюрко с белым гербом Тёмных Ангелов, заметно более длинное и широкое, чем табарды VII легиона. Ниже эмблемы располагался какой-то символ в виде языков пламени, менее крупный и вышитый красной нитью. О его значении Имперский Кулак не догадывался.
На левом бедре Барзареона висели ножны с длинным тонким клинком. Навершие меча из бронзы и изумрудов возвышалось над позолоченной крестовиной в форме расправленных крыльев, как на гербе легиона. На полу, прислонённый к ноге паладина, стоял его щит, украшенный точно так же, как сюрко.
Эол, смотревший туда же, вскинул брови. Щиты обычно не применяли на дуэлях, хотя никакими правилами это не запрещалось. Доводом здесь служило то, что, хотя такое снаряжение давало более надёжную защиту, оно ограничивало наступательные возможности руки, держащей его. Если воинам разрешалось биться двумя мечами, то и выкладка с клинком и щитом не вызывала возражений.
— Он будет продвигаться со стороны меча, держа щит направленным к тебе, — шепнул Сигизмунд.
— Не учи рыбниц сети вязать, — укоризненно буркнул чемпион Дорна.