им.
В полутемной детской Джулия держала малышку на руках и терлась о нее носом.
Я сказал:
— Джулия… ты ее разбудила.
— Нет, я ее не будила. Она не спала. Ты ведь не спала, моя крохотулечка? Не спала, правда, мой сладенький пупсик?
Малышка потерла глазки кулачками и зевнула. По ее виду было совершенно ясно, что кроха только что проснулась.
Джулия повернулась ко мне в темноте.
— Я не будила ее. Правда. Не будила. Почему ты на меня так смотришь?
— Как?
— Сам знаешь как. Как будто в чем-то обвиняешь.
— Я ни в чем тебя не обвиняю.
Малышка захныкала, а потом расплакалась. Джулия потрогала ее подгузник.
— Кажется, Аманда мокрая, — сказала она и, выходя из комнаты, передала девочку мне. — Сделай это сам, мистер Совершенство.
Между нами повисла напряженность. Я поменял малышке подгузник и уложил ее в кроватку. И услышал, как Джулия вышла из душа, хлопнув дверью. Когда Джулия начинала хлопать дверями, это был условный знак для меня — чтобы я пришел и успокоил ее. Но сегодня вечером у меня было неподходящее для этого настроение. Я рассердился на нее за то, что она разбудила малышку, и за то, что она обещала прийти домой рано, но не пришла и даже не позвонила сказать, что опять задержится. Я опасался, что она стала такой из-за нового любовного увлечения. Или потому, что семья ее больше не интересует. Я не знал, что с этим делать. И у меня сейчас не было сил улаживать возникшую между нами напряженность.
Вот я и решил — пусть себе хлопает дверьми сколько угодно. Джулия задвинула дверь своего платяного шкафа с такой силой, что дерево затрещало. Она выругалась. Это был еще один сигнал, по которому я должен был бегом устремиться к ней.
Я вернулся в гостиную, уселся, взял книжку, которую читал до этого, и уставился на страницу. Я пытался сосредоточиться на чтении, но ничего не получалось. Я был зол на Джулию и прислушивался, как грохочет она дверцами в спальне. Если она и дальше будет так шуметь, то разбудит Эрика, и мне придется с этим разбираться. Я надеялся, что до этого не дойдет.
Постепенно шум прекратился. Наверное, Джулия наконец улеглась в постель. Если так, то скоро она заснет. Джулия способна была заснуть, даже когда мы ссорились. Я никогда так не умел. Я встал и принялся расхаживать по комнате, пытаясь расслабиться и успокоиться.
Когда я наконец пришел в спальню, Джулия уже спала. Я скользнул под одеяло и повернулся на бок, спиной к ней.
В час ночи заплакала малышка. Я потянулся, чтобы включить ночник, но попал на кнопку будильника и случайно включил встроенное в будильник радио. Заиграла какая-то рок-н-ролльная мелодия. Я выругался, завозился в темноте и в конце концов выключил радио и включил ночник.
Аманда продолжала плакать.
— Что с ней такое? — сонным голосом спросила Джулия.
— Не знаю.
Я встал с кровати и потряс головой, пытаясь проснуться. Потом я пошел в комнату малышки и включил свет. Свет казался очень ярким, отражаясь от желтых обоев с клоунами. Я почему-то подумал: «Чем ей не понравились желтые салфетки под приборы, если она оклеила всю детскую желтыми обоями?»
Малышка стояла в кроватке, держась ручками за высокий бортик, и орала благим матом. Она дышала прерывисто, широко разинув рот. По ее щекам бежали слезы. Я протянул к ней руки, и малышка потянулась ко мне. Я взял ее на руки и стал укачивать, чтобы утешить кроху. Наверное, ей приснился какой-то кошмар. Я укачивал Аманду, пытаясь ее успокоить.
Аманда продолжала плакать и никак не успокаивалась. Я подумал, что ей, должно быть, больно — возможно, что-то раздражает ее, что-то в подгузнике. Я внимательно осмотрел все ее тельце. И увидел ярко-красное раздражение на животе, которое расползалось полосами к спине и к шее.
Вошла Джулия.
— Ты что, не можешь ее успокоить? — спросила она.
— С ней что-то не так, — сказал я и показал Джулии красные пятна.
— У нее температура?
Я потрогал лобик Аманды. Она вспотела, лоб был теплее обычного, но, скорее всего, это из-за того, что она плакала. В целом ее тело не было горячим.
— Не знаю. Вряд ли.
Потом я разглядел, что у нее и на бедрах такие же красные пятна. Но были ли они там несколько мгновений назад? Мне казалось, я прямо вижу, как краснота расползается по телу ребенка. Малышка закричала еще громче — если только такое возможно.
— Господи… — пробормотала Джулия. — Я позвоню доктору.
— Да, позвони.
Я перевернул малышку на спинку — она не переставала кричать — и внимательно осмотрел все ее тельце. Покраснение действительно очень быстро распространялось — теперь я убедился в этом окончательно. И, похоже, эта краснота причиняла Аманде ужасную, мучительную боль, судя по тому, как малышка кричала.
— Прости меня, кроха, прости… — сказал я.
Да, краснота расползалась.
Пришла Джулия и сказала, что созвонилась с доктором.
— Я не стану ждать, — сказал я. — Я отвезу ее в отделение скорой помощи.
— Ты правда думаешь, что это необходимо? — спросила Джулия.
Я не ответил ей и пошел в спальню одеваться.
Джулия спросила:
— Ты хочешь, чтобы я поехала с тобой?
— Нет, останься дома, с детьми.
— Ты уверен?
— Да.
— Хорошо.
Джулия побрела обратно в спальню, а я схватил ключи от машины.
Малышка плакала не переставая.
— Я понимаю, это неприятно, — сказал врач-интерн. — Однако я считаю, что вводить ей успокаивающее лекарство небезопасно.
Мы стояли в огороженной занавесками палате в отделении скорой помощи. Интерн склонился над моей плачущей дочерью и заглядывал ей в уши с помощью какого-то инструмента. Теперь уже все тельце Аманды сделалось ярко-красным. Она выглядела, славно обваренная кипятком.
Мне было страшно. Я никогда раньше не слышал ни о чем подобном — чтобы дети так краснели и непрерывно плакали. Я не доверял этому интерну, он явно был слишком молод и неопытен. Как он мог быть опытным специалистом, если он, судя по всему, еще даже не начал бриться? Я постепенно сходил с ума, потому что моя дочь плакала непрерывно уже в течение часа. Я не находил себе места от волнения. А интерн как будто вообще не обращал внимания на плач ребенка. Я не понимал, как ему это удается?
— Температура у нее нормальная, — сказал интерн, делая заметки в карточке. — Но у детей такого раннего возраста это еще ни о чем не говорит. До года у них вообще может не быть температурных реакций, даже при тяжелых инфекциях.
— Значит, у нее какая-то инфекция? — спросил я.
— Я не знаю. Я подозреваю что-то связанное с вирусами, судя по этому раздражению. Но сперва нам нужно получить анализ крови… ага, хорошо, — вошла медсестра и передала интерну листок бумаги. — Угу… Хммм… — Интерн помолчал, потом пробормотал: — Хорошо…
— Что хорошо? — спросил я, беспокойно переминаясь с ноги на ногу.
Интерн покачал головой, разглядывая листок, и ничего не ответил.
— Что — хорошо?!
— Это не инфекция, — наконец сказал он. — Количество лейкоцитов в норме, белковые фракции тоже в норме. У нее вообще нет никакой иммунной реакции.
— И что это означает?
Он был очень спокоен. Он стоял, нахмурив брови, и думал. Я решил, что он просто тупица. Теперь, когда всем заправляет Отдел здравоохранения, в медицину идет работать кто попало. Наверное, этот паренек — представитель нового поколения врачей-тупиц.
— Мы должны расширить диагностическую сеть, — сказал интерн. — Я сейчас вызову для консультации хирурга и невропатолога, дерматолог уже вызван, и инфекционист тоже вызван. Это означает, что с вами сейчас будут разговаривать много врачей, они будут много раз задавать вам одни и те же вопросы о вашей дочери, но…
— Ничего, это нормально, — сказал я. — Только… как вы думаете, что с ней такое?
— Я не знаю, мистер Форман. Если это раздражение неинфекционной природы, мы должны найти другие причины такой кожной реакции. Она не бывала за границей?
— Нет, — я покачал головой.
— Не подвергалась воздействию тяжелых металлов или токсинов?
— Например?
— Не бывала на свалках мусора, на промышленных предприятиях, в зоне действия агрессивных химикатов?..
— Нет, ничего такого.
— Вам не приходит в голову, что могло вызвать у нее такую реакцию?
— Да нет, вроде бы ничего… Хотя — погодите! Вчера ей делали прививки.
— Какие прививки?
Он открыл блокнот, взял карандаш и приготовился писать.
— Я не знаю — те, что положено делать в ее возрасте…
— Вы не знаете, какие ей сделали прививки? — переспросил интерн. Его карандаш замер над листом бумаги.
— Бога ради, откуда мне это знать? — я больше не мог сдерживаться. — Нет, я не знаю, какие это были прививки! Каждый раз, когда мы туда ходим, ей делают разные прививки! Вы же доктор, черт побери…
— Не волнуйтесь, мистер Форман, — начал он меня успокаивать. — Я понимаю, как вы сейчас нервничаете. Просто назовите мне фамилию вашего педиатра, я позвоню ему и все узнаю. Хорошо?
Я кивнул и отер ладонью лоб. Лоб был мокрым от пота. Я продиктовал по буквам фамилию педиатра, и интерн записал ее в свой блокнот. Я изо всех сил старался успокоиться. Я старался рассуждать здраво.
И все это время моя малышка не переставала кричать.
Через полчаса у нее начались судороги.
Они начались, когда ее осматривал один из одетых в белые халаты консультантов. Маленькое тельце моей Аманды изогнулось и задергалось. Она прерывисто захрипела, как будто ее тошнило, потом начала задыхаться. Ножки свело спазмом. Глаза закатились под лоб.
Не помню, что я тогда сказал или сделал, но прибежал огромный, похожий на футболиста, санитар, отпихнул меня к дальней стене палаты и скрутил мне руки. Я смотрел поверх его плеча на свою дочь, вокруг которой толпились шестеро людей в белых халатах. Медсестра в футболке с портретом Барта Симпсона взяла шприц и вонзила иголку прямо Аманде в лоб. Я закричал и стал вырываться. Санитар бубнил что-то про веник, повторяя одно и то же снова и снова. Наконец я разобрал, что он говорит про какую-то вену. Санитар объяснил, что у малышки обезвоживание и поэтому ей делают в