Его окружили бабы и долго на разные голоса повторяли все то, что Ройзман уже и так знал. И чем больше разъясняли, тем становилось запутаннее. Кто кому позвонил, кто был в бане, кто кого позвал – какое это имеет значение, кроме того, что людям важно, чтобы их выслушали?
В гуле разрозненных сведений о сагринском происшествии Ройзман выделил только одну существенную новость. Оказывается, сагринцы писали заявление в областную прокуратуру, но заявление у них не приняли, сказали, что не в областную прокуратуру надо писать, а в районную. И Ройзман твердо людям пообещал, что лично возьмет у них заявление и лично передаст областному прокурору.
Он обещал это, потому что вот уже больше десяти лет именно это и делал – носил прокурорам заявления. А еще его фонд «Город без наркотиков» вот уже десять лет проводил расследования вместо милиционеров, чтобы прийти потом к милиционерам и сказать: «Мы за вас все расследовали, мы дадим вам понятых, пойдите просто и сделайте свою работу, потому что она уже фактически сделана нами». Так вести себя было привычно.
В случае Сагры тоже сотрудники Фонда взяли на себя функции следователей. Адвокат Настя Удеревская опросила всех, помогла оформить показания. Оперативники Фонда поехали в Сагру, прочесали лес, нашли стреляные гильзы, следы от пуль в стволах деревьев, телефонную сим-карту, которую кто-то из нападавших купил нарочно, чтобы пользоваться только в день нападения, а потом выбросил. Пробили эту сим-карту по милицейским базам данных, вычислили человека, который эту карту покупал.
А еще нашли в кустах разрубленный мотоциклетный шлем. И выяснилось, что по дороге в Сагру нападавшие сбили мотоциклиста, расколотили ему шлем, а мотоциклист (спасибо, что живой) уехал домой и обращаться в полицию побоялся.
Постепенно это самодеятельное следствие под руководством Ройзмана накапливало материалы и, сложившись, должно было лечь областному прокурору на стол, даже уже и с написанным обвинительным заключением против кавказской банды – бери да в суд подавай.
Это дело против сагринского Цыгана и друзей его, кавказских бандитов, могло стать одним из множества подобных дел. Люди пожаловались Ройзману, Ройзман с фондом «Город без наркотиков» разобрался, провели расследование, результаты доложили местным правоохранителям, заставили восстановить справедливость – частное дело было бы, локальное. Если бы не Аксана.
Потому что Аксана не мыслила категориями восстановления справедливости на местном уровне. Аксана мыслила в федеральном масштабе. И агентство URA.RU, в отличие от всех средств массовой информации, которые помогали Ройзману прежде, было не местным, было федерального значения.
Первая же статья в URA.RU называлась «Война в Сагре. Русские взялись за вилы и обрезы». В этом заголовке было слово «вилы», отсылавшее к крестьянским восстаниям позапрошлых веков, было слово «обрезы», отсылавшее к гражданской войне прошлого века, и были, наконец, два современных слова федерального значения – «война» и «русские».
«Война» – в смысле не пятничная драка, пусть бы даже и со стрельбой. Не вооруженная разборка, ибо кого на Урале напугаешь вооруженными разборками? А «война» – страшное слово, которое в последний раз официально звучало в 1941 году, слово, которое привело сюда на Урал со всей страны военные заводы и приучило жителей знать, что как бы завод ни назывался – «Эльмаш», «Уралмаш» или «Уралвагон», – все равно там делают не машины и не вагоны, а оружие.
«Русские» – в том смысле, что события в Сагре становились в грозный ряд националистических бунтов, потрясавших Россию 2010-х годов. В один ряд с погромом на Манежной площади в Москве. В один ряд с резней в карельской Кондопоге. Мрачная неуправляемая сила, разбираться с которой должна, без сомнения, федеральная власть. И если разбирается Ройзман, то выходит так, что он здесь был представителем федеральной власти, а тогдашний губернатор Мишарин только мешался ему.
Губернатор Мишарин приехал в Сагру в тот самый день, когда сагринские мужики ездили в Екатеринбург к Ройзману. Тоже лыко в строку. Скорее всего, это они случайно разминулись. Но получилось так, что к мужикам в Сагру едет губернатор, а мужики губернатора игнорируют, везут челобитную Ройзману, у которого даже и должности никакой нет, а есть только слава народного защитника.
Там, в Сагре губернатор Мишарин спрашивал начальника Главного управления МВД Михаила Бородина, жаловались ли сагринцы полицейским на Цыгана. А Бородин отвечал, что не жаловались, дескать. Ни на предполагаемое воровство, ни на предполагаемую торговлю наркотиками, ни на предполагаемые связи с преступным миром. И тут же URA.RU подхватывал: Бородин – не местный, прислан из Москвы, уральских реалий не знает, с людьми разговаривать не умеет, милицейскую работу «на земле» организовать не способен. И в этих оценках присланного из Москвы полицейского начальника выкристаллизовывалась еще одна проблема федерального уровня – региональный сепаратизм, всегдашнее недоверие, если не сказать ненависть, уральцев к москвичам.
Эти акценты, исподволь расставляемые URA.RU, а еще тот факт, что уральское это средство массовой информации читали и в Москве, за считаные дни превратили сагринскую историю в скандал общероссийский.
Разбираться от федеральной власти приехал глава следственного комитета Александр Бастрыкин. Спросил Михаила Бородина, как это так получилось, что милиция не приезжала на место событий два с половиной часа – ведь звонили сагринцы, звали же на помощь? И Бородин не нашел ничего лучше, как пробубнить, что пятница была, дескать, дачники ехали за город, милиция, дескать, застряла в пятничных пробках. Тут Бастрыкин вспылил: в одиннадцать вечера пробки? Милиция с мигалками не может объехать дачников? И пошел отчитывать екатеринбургских милиционеров за то, что, покрывая преступников и не приезжая стремглав на вызов, раздувают межнациональную вражду на всю страну.
А чуть позже приехал министр внутренних дел Рашид Нургалиев и чем свет ругал екатеринбургских ментов за непрофессионализм. Выяснилось к тому времени, что Цыган проживал по фальшивому паспорту.
А еще чуть позже заместитель генерального прокурора Золотов ставил уральским полицейским на вид, что нельзя работать эффективно, если не сотрудничаешь с местными общественными организациями. Ройзмана имел в виду, фонд «Город без наркотиков». Потому что прежде, чем стать заместителем генерального прокурора в Москве, Юрий Золотов был областным прокурором в Екатеринбурге, Ройзмана давно знал и, на расследования Ройзмана опираясь, лично срывал погоны с тогдашних своих коррумпированных подчиненных.
Дальше сагринская история разворачивалась в терминах совсем уж общенациональных и общегосударственных. Действия Ройзмана в Сагре приобрели символический характер, превратились в политические перформансы. Во главе с Ройзманом сотрудники «Города без наркотиков» установили при въезде в Сагру пограничный полосатый столб с надписью «Россия». Кого-то из богатых своих приятелей Ройзман уговорил оснастить сагринский фельдшерский пункт медицинским оборудованием и лекарствами, которые сам привез и которых сагринская фельдшерица не видала десятилетиями. От своего имени Ройзман вручил защитникам Сагры награду, статуэтку Серебряного льва – за храбрость. И в довершенье собственными руками укрепил Ройзман на крыше фельдшерского пункта российский национальный флаг.
Все эти его поступки были хоть и символическими, но достойными президента страны. Устанавливать государственную границу, заботиться о здравоохранении, вручать награды, поднимать государственный флаг.
Не в годы своего депутатства, а именно здесь, в Сагре, Ройзман стал политиком федерального масштаба. И многие замечали тогда, что эти символические перформансы – Аксанин стиль.
Можно ведь было и по-другому освещать события в Сагре. Не так, как URA.RU. Вот журналист «Комсомольской правды» Семен Чирков про те же самые события пишет статью под заголовком «Массовая драка в поселке Сагра: защищая поселок, дачники убили человека». Не «война», стало быть, а «драка». Не «русские», стало быть, а «дачники». После серии статей про Сагру Чирков, который прежде был журналистом, с которым Ройзман охотно общался, превратился во врага, которому Ройзман отказывает в интервью и которого адвокат Ройзмана Анастасия Удеревская во всеуслышание называет продажным.
Впрочем, газете «Комсомольская правда» недостаточно показалось переквалифицировать «русских» в «дачников» и «войну» – в «драку». На Урал отправлена была из Москвы бронебойная артиллерия – специальный корреспондент «Комсомолки» Ульяна Скойбеда.
В ее четырех печатных репортажах и двух документальных фильмах сагринские события предстают совершенной противоположностью той истории, которую в блоге своем рассказывает Ройзман и, вторя Ройзману, Аксанин URA.RU.
Почему, спрашивает Скойбеда, в перестрелке между шестьюдесятью вооруженными бандитами и десятью деревенскими мужиками раненые есть только на стороне бандитов? Не логично ли предположить, что среди сагринских мужиков раненых должно быть больше?
Почему у нападавших, которые все были задержаны, не изъято ни одного ствола, а только бейсбольные биты и топоры?
Почему тело погибшего во время нападения на Сагру Фаига Мусаева буквально изрешечено дробью? Разве может так разворотить человека один выстрел из дробовика? Неназванный следователь говорит Скойбеде, что тело Мусаева буквально разворочено выстрелами от шеи до паха. Говорит, что стреляли в Мусаева как минимум четыре раза, причем уже в лежачего, почти в упор, добивали. Так анонимный следователь говорит, но трупа не показывает.
По версии Скойбеды, сагринские мужики были пьяные, сами позвали криминальных знакомых Цыгана на разборку. И устроили засаду при въезде в Сагру.
По версии Скойбеды, Сергей Зубарев вовсе не в бане был, когда ему позвонили и позвали защищать поселок, а сидел в засаде при въезде в поселок, жарил с мужиками шашлыки, выпивал и набирался пьяной храбрости. Скойбеда называет Зубарева положенцем или смотрящим. По словам Скойбеды, Зубарев претендовал на то, чтобы представлять в деревне какую-то банду и со всех, кто работает, собирать в деревне дань. И с Цыгана, рубившего лес возле железной дороги, требовал денег 25 000 рублей. А Цыган пожаловался родственнику жены, сидевшему в тюрьме. Что ж тут странного? Разве мы не знаем, что в тюрьме у заключенных есть телефоны, что родственник с воли может позвонить в тюрьму и из тюрьмы организуют ему помощь?