Забыли все, кроме Ройзмана. Во-первых, потому что Ройзман по спортивной своей привычке меньше всех пил. Во-вторых, потому что поговорка «Пацан сказал, пацан сделал» имеет в Екатеринбурге значение. И ведь это Ройзман сказал, что надо победить наркоманию. Ему никто не напомнил, но сам-то как забудешь?
На следующий после банкета день Ройзман познакомил Дюшу с журналистом Евгением Ениным и журналистом Андреем Санниковым. Или, может быть, еще до банкета познакомил, а после банкета стал поторапливать. Так или иначе, Дюша загорелся идеей рассказать по телевизору о наркотиках всю правду. С журналистами он готовил телевизионные передачи. По своей инициативе – советовался с умными людьми. С одним умным человеком. С Александром Хабаровым, лидером ОПС Уралмаш (расшифровать можно по-разному: Общественно-политический союз или Организованное преступное сообщество, чем и бравировали). Хабаров обещал поддержать. Что поддержать? Как поддержать? В подробности не вдавались, но Дюша произносил журналистам страшное слово «Хабаров», и журналисты понимали, что под их телекамеры попала вдруг жизнь, которую на пресс-конференции не выносят.
Дюша тоже немного бравировал знанием этой жизни. Во всяком случае, однажды он сказал Ройзману и Санникову:
– Вы хоть в цыганском поселке-то были?
Возможно, он сказал это, когда Ройзман и Санников принялись вспоминать, как учились вместе на историческом факультете Уральского университета. Тоже мне, профессора кислых щей!
– В цыганском поселке были? Видали, как героином торгуют? Поехали покажу, чо!
А Ройзмана хлебом не корми, дай только вскочить за руль и мчаться куда-нибудь.
Историю о том, что они увидели в августе 99-го в цыганском поселке, Ройзман рассказывал тысячу раз. В книжке своей «Город без наркотиков» он пишет большими буквами «СЛУШАЙТЕ ВНИМАТЕЛЬНО. Я РАССКАЗЫВАЮ ВАМ ТО, ЧТО ВИДЕЛ СВОИМИ ГЛАЗАМИ». И дальше текст, который почти слово в слово Ройзман будет повторять всем на свете журналистам: «Стоит милицейский уазик. На капоте порезанный ананас и открытая бутылка шампанского. Пэпээсники рядом. Один выворачивает карманы у какого-то нарка, двое других повели какую-то наркоманку в гаражи. На веранде накрытый стол. За столом Коля Резаный, Махмуд и офицеры-менты. Повар-таджик жарит им шашлыки. На улице сидит толстая цыганка. Торгует прямо с лотка. Возле нее постоянно несколько наркоманов. Покупают – и отходят. Рядом расстелен большой ковер. На ковре – хрустальные вазы, норковые “формовки”, какие-то магнитофоны. Скупка краденого. У колонки “отъезжает” какая-то девка. У нее передоз. Всем пофиг. Постоянное движение, и сотни, сотни, сотни наркоманов».
Почти каждое слово здесь нужно объяснять. Ананасы с шампанским – это символ сладкой жизни. В постсоветской России никто уж не помнил, что стихи Игоря Северянина, но на эти стихи исполнялась певцом Александром Новиковым залихватская песня, и еще в каком-то фильме про белогвардейцев было – ананасы в шампанском. И с тех пор, какая бы грязь ни окружала постсоветского человека, какая бы ни нищета, сколь бы тревожным ни было будущее, он ставил на колченогий стол посреди фанерной своей дачки или рабочей своей каптерки неспелый ананас и дурное крымское игристое – и пировал, воображая себя бог знает каким графом или бароном. А менты вот – на капоте уазика. У Северянина: «Кто-то здесь зацелован, там кого-то побили, ананасы в шампанском – это пульс вечеров». Был теплый августовский вечер. Выворачивание карманов нарка и волочение девки в гаражи вполне укладывались в северянинскую парадигму.
Пэпээсники – это сотрудники патрульно-постовой службы, рядовые милиционеры. Они выворачивали карманы нарку, чтобы отнять деньги, если тот только собирался покупать героин, или чтобы отнять сам героин, если уже купил и не успел употребить. Отнимали и продавали наркоторговцам, чтобы те продали наркоманам по второму разу.
«Повели наркоманку в гаражи» – это с целью торопливого соития: многие проститутки (у Северянина – «девушки нервные») и до сих пор взятки ментам платят своим телом.
Коля Резаный, он же Владимир Бардинов – это патриарх наркоторгового клана Бардиновых-Оглы. Был бы миллионером, кабы не пагубная страсть к игре, заставлявшая спускать все на рулетке и даже воровать у своих.
Махмуд – это Махмуд Оглы, сын Коли Резаного по кличке Диджей. Наркоторговец и домовладелец, одному из домов которого стараниями Ройзмана и его ребят вот уже совсем скоро предстояло быть снесенным. А в другом доме Махмуда Оглы предстояло быть пожару (Ройзман предпочитает слова «загорелся дом», хотя нечасто бывает, чтобы кирпичные дома загорались сами по себе). Махмуду предстояло смотреть, как горит его дом, отнимать микрофон у кого-то из журналистов, приехавших на пожар, танцевать в отчаянии и кричать в микрофон, что вот он, Махмуд, соберет, дескать, пятьсот цыган и расстреляет Ройзмана. За этот танец ему и предстояло получить кличку Диджей. Но пока он ел шашлык с милицейскими офицерами.
А повар-таджик – это еще Ройзману предстояло узнать, как устроена таджикская диаспора. Очень послушные люди. Если старшие соплеменники, будь то члены правящей семьи, известные спортсмены или просто богатые люди, велят – надо слушаться. Велят работать на стройке – работают. Велят перевезти героин – перевозят. Велят жить в цыганском доме на положении рабов – живут в рабстве. Велят пожарить шашлык – жарят шашлык.
«Цыганка торгует с лотка» – это буквально. Героин буквально лежал на лотке, как конфеты или печенье, расфасованный «фитюльками» по одной десятой грамма. А плату принимала не только деньгами, но и ворованными вещами – хрустальными вазами, украденными из родительских квартир, магнитолами, украденными из автомобилей во дворе, и норковыми «формовками», то есть теми самыми вошедшими в моду норковыми беретами, которые по утрам, потемну срывались с голов женщин, ведущих детей в садик.
«Наркоманка у колонки» – понимаете, людям, перебравшим с наркотиками, нужна вода. Девушка, видимо, после инъекции почувствовала себя плохо, пошла к воде, напилась из уличной колонки, но все равно потеряла сознание. Выживет ли, умрет ли – здесь это никого не волновало.
Про колонку тоже нужно понимать, что это уличный водопровод. Цыганский поселок располагается посреди города, окружен многоэтажными домами, но сами его улицы составляются из деревенских домов, избушек без удобств. Гаражи, приусадебные участки, куры в пыли роются. То тут, то там среди избушек – кирпичные дома в три или четыре этажа. Похожие на крепости цыганские героиновые особняки. Некоторые из них были построены даже не на участке каком-нибудь вместо снесенной избушки, а прямо посреди улицы, перегораживая улицу, превращая проезжую дорогу в тупик. Разумеется, без каких бы то ни было градостроительных разрешений и архитектурных согласований.
В тот вечер Ройзман, Кабанов и Санников, хоть и были потрясены увиденным, просто уехали из цыганского поселка. Но на следующий день Санников вернулся и возвращался с телевизионной камерой снова и снова в течение пары недель – прятался в строящихся и заброшенных домах, снимал наркоторговцев, прикормленных милиционеров, наркоманов, коловшихся прямо здесь, чтобы не идти домой с героином и не рисковать, что отнимут менты. Лежал в засаде, снимал, а его прикрывали курды – крепкие парни, у которых в те времена какие-то нелады были с цыганами и таджиками.
И наснимал на целую передачу для своего цикла «Земля Санникова». Эфир состоял из этих жутких хроник. Из звонков телезрителей испуганных и возмущенных: «Как может быть такое у нас в городе?» «Да-да, у нас то же самое в подъезде!» А Дюша Кабанов сидел в студии и рассказывал, как все устроено. Они заводили друг друга – Санников, Кабанов и телезрители по телефону. Гоняли по кругу одно и то же: сцены наркоторговли и коррупции, возмущенные звонки, Дюшины откровения про то, что наркоман – это животное, готовое убивать и грабить, лишь бы добыть вещество. Как? У нас в городе? А милиция куда смотрит? Да вот же она, милиция – в доле! У нас в городе? Животные! По кругу одно и то же, все злее, почти срываясь на крик. Пока Дюша, наконец, не сказал:
– Мы объявляем войну. Мы, все честные люди города, объявляем войну наркоторговле!
Евгений Ройзман смотрел эту передачу дома. Как вдруг зазвонил телефон. Александр Хабаров, лидер уралмашевской группировки сказал:
– Женя, вас всех убьют после этой передачи. Называйте нас. Скажите, что мы вас поддерживаем.
Но глупо же было в прямом эфире хвастаться, что вот мы такие красавцы, объявляем войну наркоторговцам и в этой войне нас поддерживает уралмашевская криминальная группировка и Александр Хабаров лично. Никто бы не поверил. Ройзман попросил Хабарова, чтобы тот сам позвонил в эфир. И Хабаров дозвонился.
– Здравствуйте, – в который уж раз патетически воскликнул Санников. – Вы в прямом эфире.
– Здравствуйте. Говорит Александр Хабаров…
И вот это было грозно. Екатеринбуржцам, перепуганным Дюшиными рассказами и Санниковской хроникой наркоторговли, не надо было объяснять, кто такой Александр Хабаров и какая сила теперь на стороне этого рыжего парня, который сидит в студии и объявляет наркоторговцам войну.
Аксана Панова тоже смотрела эту передачу дома по телевизору. Когда Хабаров позвонил в эфир, в груди у нее – это в груди такое чувство, я знаю, – особым образом потянуло, проснулся журналистский инстинкт, чутье охотника на сенсации. Вся эта болтовня в ресторане «Каменный мост» с тех пор, как в игру вступил Хабаров, превращалась ведь в настоящий скуп, если вы знаете, что такое «скуп». Скуп, нат, сенсация. Вот уж на что у Аксаны Пановой было чутье, так это на сенсации.
Как она теперь будет выглядеть, эта война? Где линия фронта? Где генеральный штаб? Кого она знает там в штабе? Хабарова? Нет. Кабанова? Нет. Ройзмана? Шапочно. Но она хорошо знала Варова, который давеча останавливался на своей машине у ресторана «Каменный мост» и говорил, что тоже хочет бороться с наркоманией заодно с Кабановым, Ройзманом и всей остальной компанией. Вот Варову и нужно звонить.