Игорь Варов был человеком очень амбициозным, если не сказать, что он был пижоном. Варов тщательно следил за тем, чтобы у него были самые модные часы и самые модные галстуки. Ему нравилось, чтобы про него говорили. Про него Аксана могла быть уверена, что и в этой большой войне, только что объявленной в эфире 10-го канала, Варов не захочет быть на вторых ролях. Как он добьется лидерства в деле, к которому имеет отношение весьма косвенное? Как-нибудь уж добьется. Добился же он, чтобы выжили пираньи.
В гостиной у Варова (Аксана бывала в гостях) стоял обеденный стол. Стол был сделан из стекла и заполнен водой. А внутри стола плавали живые пираньи. Идея была такая, что вот сидишь за столом, хлебаешь суп, а из глубины стола-аквариума всплывает на тебя зубастая тварь. И чтобы про это говорил весь Екатеринбург. Правда бедные пираньи всплывали к гостям все больше брюхом кверху, потому что то ли кислорода им не хватало, то ли температура в столе у Варова отличалась от температуры в река Амазонке, то ли хлорка была в воде. Но Варов не сдавался: сгубив несколько поколений экзотических рыб, добился все-таки внутри обеденного стола амазонского микроклимата. Пираньи стали исправно пугать варовских гостей, а Варов сделался самым знаменитым на Урале аквариумистом. Прославится и сейчас.
Аксана позвонила Варову и спросила:
– Игорь, а вот эта война с наркоторговлей, про которую Санников и Кабанов говорят, – это твой фонд «Город без наркотиков» затевает?
Возможно, Варов и правда уже затевал. Возможно, это Аксана своим звонком подсказала ему предоставить свой офис под штаб антинаркотического движения. Так или иначе он ответил:
– Соберемся, наверное, обсудим, что делать.
– Где? У тебя в подвале?
– Ну, наверное, у меня в подвале.
– А Хабаров будет?
– Ну, – в голосе у Варова было сомнение. – Пригласим, посмотрим.
– Игорь, это же надо снимать!
Уговаривать Варова сниматься, да еще и не для местного телевидения, а для федерального – было излишне. Оставалось только уговорить федеральное телевидение. Аксана работала в Екатеринбурге корреспондентом программы «Взгляд». Ведущий этой программы Александр Любимов не очень-то хотел разбираться в уральских проблемах, поначалу от сюжета отказывался, но Аксана уговорила его:
– Хабаров будет, уралмашевские. Не знаешь, кто такой Хабаров? Как тебе объяснить? Аль Капоне! Корлеоне! Бандитская сходка! У тебя был когда-нибудь репортаж с бандитской сходки?
В результате в подвале у Варова, то есть в офисном и складском помещении под варовским магазином, там, где сейчас стоит небоскреб «Высоцкий», никакой, конечно, бандитской сходки не было. Были предприниматели, врачи, члены молодежного крыла правящей партии «Единство», журналисты, спортсмены. А из уралмашевских только один Хабаров и был. Впрочем, предприниматели, врачи, молодые политики и спортсмены походили на бандитов куда больше Хабарова – взрослого, спокойного и даже улыбчивого человек в костюме и галстуке (только руки выдавали, набитые костяшки пальцев). Московская редакция осталась довольна картинкой и пригласила Варова, Ройзмана и Кабанова в Москву на эфир.
Но еще прежде Хабаров опять сказал свое слово – короткое, но веское. Предложил устроить в цыганском поселке демонстрацию против наркоторговли. В самом эпицентре ее, там, где сходятся улицы Печатников, Тельмана и Военного флота.
– Завтра в двенадцать? – спросил Хабаров. И, набрав телефонный номер, проговорил в трубку: – Завтра в двенадцать в цыганском поселке пусть все наши ребята будут. Просто постоять.
Там узенькие улочки. Заборы, палисадники, домишки. Цыганские кирпичные особняки с башенками и коваными решетками торчат порознь, как цинготные зубы. Гаражи из листового железа, крашенного масляной краской, кучи строительного мусора. И вот к назначенному часу стали подъезжать машины. Черные с тонированными стеклами. Парковались наискось, и из машин выходили мужчины в черных кожаных куртках. Выходили и стояли, покачиваясь на каблуках. Молча. Десять человек, двадцать, пятьдесят, сто, триста, полтысячи… Обменивались короткими рукопожатиями. Но не говорили ни о чем. О чем тут говорить? Стояли молча. А в окнах цыганских особняков отгибался уголок шторы и выглядывал в щелочку женский глаз.
Среди этих мужчин в черном бестолково бегали журналисты с телекамерами на плечах. Но ни о чем нельзя было спросить. Говорили только Кабанов и Ройзман, но и те выглядели какими-то растерянными. Болтливыми какими-то на фоне уралмашевских бойцов. И толкового сказали только, что в городе начинает работать пейджер, абонент «Без наркотиков», и на этот пейджер каждый горожанин может послать сообщение, если ему известно, где находится наркоторговая точка или притон. И… Можно было представить, как поведут себя эти мужчины в черном, если сообщить им, где находится наркоторговая точка или притон.
Часок постояли и разъехались. Но не по своим делам, а на охоту. После демонстрации в цыганском поселке еще несколько дней, недель, может месяц, триста уралмашевских машин рыскали по городу и охотились на наркоторговцев. Может быть, машин было всего десять, но страху они навели, и слух шел, что триста. Закладывал ли мелкий пушер героиновую фитюльку под урну где-нибудь в сквере, чтобы невозможно было в милицейском протоколе зафиксировать факт продажи, но без всякого протокола останавливалась рядом черная машина с тонированными стеклами, выходили из машины двое бойцов и били наркоторговца смертным боем. Вырывал ли наркоман у женщины сумочку на улице, бежал ли в подворотню – этот черный патруль догонял и бил в подворотне так, что не всякий встал. А наркоторговцам покрупнее, прятавшимся за решетками особняков, за высокими заборами, перелетали через забор ручные гранаты и разрывались во дворе. Никого не ранили, но шуму было много, и тучные цыганские женщины долго потом лежали на полу среди осколков стекла и боялись встать.
И если поначалу охотились вслепую, наудачу, то потом стали же ведь приходить и сообщения на пейджер. Уралмашевские не разбирались. Просто ехали по указанному адресу, взламывали дверь, клали всех подряд на пол, били и не заботились ни о составлении протоколов, ни об изъятии наркотиков, ни о следственных действиях – просто били. А если и впрямь находили большую партию героина, то звонили Дюше и спрашивали, что с героином делать. Дюша велел смывать в унитаз.
Иногда сообщения с пейджера «Без наркотиков» через вторые и третьи руки доходили до Александра Хабарова. Например, что в клубе «Юла» торгуют наркотиками. Хабаров задумывался на минуту и спрашивал помощников:
– «Юла» чья? Наша? Кто «Юлу» держит? Новожилов? Жила? – набирал телефонный номер и коротко командовал: – Жила, закрывай «Юлу».
А еще говорят, что лидер уралмашевской группировки Хабаров и лидер «синих» (то бишь классических татуированных воров) Трофа проехали по северам, по всем зонам и внятно утвердили правило: наркотики на зоны не передавать, барыгам на зонах не помогать и денег у барыг не брать ни на людское, ни на воровское. И не стало чем дышать барыгам. Нечего было противопоставить. Смешной игрушкой казался пижонский маузер наркоторговца Колчапы, с которым тот разгуливал по цыганскому поселку. Глупым пугачом выглядел карабин «Сайга» в руках Чухмани, молодого наркомана, сына известной наркоторговки мамы Розы. Только менты теперь могли наркоторговцев защитить. Даром ли столько лет получали с наркоторгового бизнеса. Тем опаснее становилось Фонду ассоциироваться с уралмашевскими. То, что в первые дни было спасением, теперь становилось опасностью. Да и пошли уже такие разговоры: дескать, под вывеской фонда «Город без наркотиков» ОПС Уралмаш переделяет и забирает под себя уральский наркорынок. Ройзман говорит, что слухи эти шли в первую очередь от ментов.
Менты, надо понимать, тоже не зеленые мальчишки были, не Чухманя с «Сайгой». Офицеры РУБОПа, например, кроме табельного оружия, носили с собой в борсетке пару гранат-лимонок. Не потому что собирались вести окопные оборонительные бои, для которых эти гранаты предназначены, а чтобы во время серьезного разговора, вытащить гранату из борсетки, выдернуть чеку и держать зажатой в кулаке. Собеседника с гранатой ни убить нельзя, ни даже ударить – граната вывалится и разнесет всех. Примечательно, что по две лимонки принято было носить, – видимо, всерьез полагали, что имеют две жизни.
Если бы на этой нарковойне дошло до прямого столкновения уралмашевских с ментами, слово «война» потеряло бы всякую метафоричность. Перебили бы друг друга. Опасаясь такой войны, могли бы уралмашевских не тронуть, но ограничиться лидерами Фонда. Это все понимали, и Хабаров своих парней из прямой охоты за наркоторговцами постепенно выводил. Да и других дел было много, кроме как барыг по подворотням гонять. А Варов, Кабанов и Ройзман, объявившие эту войну, постепенно оставались одни вести ее. То есть все помогали, конечно. Андрей Санников снимал новые антинаркотические передачи, Телевизионное агентство Урала гнало репортаж за репортажем, Александр Любимов пригласил в Москву в программу «Взгляд». На всякий случай Ройзман приучился не подходить дома к окнам, если не задернуты шторы, выложил свою машину изнутри бронежилетами и стал ездить с казачьей шашкой, пока не понял, как это смешно – с шашкой. Ни телесюжеты, ни бронежилеты, ни шашка не помогают ведь ни от гранатных осколков, ни от автоматной очереди. Следовало любой ценой заставить ментов участвовать в этой войне на стороне Фонда. Хотя бы иногда. Хотя бы не воевать против. Не много от кого можно было ожидать поддержки, чтобы привлечь ментов на свою сторону. От подполковника ФСБ Рахманова, которому Ройзман устроит экскурсию по цыганскому поселку. От прокурора Золотова, который вскоре сорвет погоны со своего заместителя, заподозренного в помощи наркоторговцам. Ну, и в самих отделах милиции находились же честные офицеры.
Впервые действенно власть поддержала «Город без наркотиков» в апреле 2000-го (полгода прошло) – совместно задержали наркоторговца в клубе «Люк». Еще через полгода совместные рейды с Фондом стал устраивать первый милицейский ОБНОН – Кировский. А там и из других районов города подключились отделы по борьбе с наркотиками – признали. Только начальник Чкаловского РУВД Шреер и начальник Чкаловского же ОБНОН Салимов продолжали настаивать, что Фонд «Город без наркотиков» – это подразделение ОПС Уралмаш и что война с наркоторговлей – это передел рынка.