Когда мы завели разговор о А. Сахарове, его выезде за рубеж, первой реакцией М. Горбачева, несмотря на наши дружеские отношения, было желание отмахнуться от нас, как от назойливых мух. Видимо, ему уже надоела эта тема. Он заметил, что есть заключение о том, что Сахаров является носителем государственной тайны. Б. Лаун стал убеждать М. Горбачева, что продолжение ссылки Сахарова подрывает авторитет Горбачева среди широкой массы интеллигенции и общественности США. Михаил Сергеевич заявил, что вопрос сложный, с ходу не может быть решен, но он обещает его рассмотреть. Как известно, на это рассмотрение ему потребовался почти год.
Может быть, я субъективен, но, встань Ю. Андропов во главе государства в конце 70-х годов, история нашей страны писалась бы по-иному. А.Н. Яковлев пытается убедить всех, что Андропов создал бы «казарменный социализм». Думаю, это заявление либо от незнания Андропова, его высказываний, либо дань моде, которая сегодня царит в обществе и служит сиюминутным интересам определенных кругов. К сожалению, в те годы у Ю. Андропова не было никаких шансов стать руководителем страны.
И дело даже не в том, что Брежнев (которому к тому же Ю. Андропов был предан до конца) считал себя, как и многие старики, активным, незаменимым руководителем, которого любит и уважает народ. Главное — верхушку партийной иерархии, определяющую жизнь страны, устраивало сложившееся статус-кво, сохраняющее положение каждого из них. Мне бывает стыдно и неловко, когда многие из этой верхушки, сохранив свои «кресла» или приобретя новые, сегодня клянут годы застоя. А где же вы были тогда? Почему молчали или произносили панегирики в честь Брежнева и социалистического строя? Помимо того что Брежнев всех устраивал, многие боялись прихода к власти Андропова, понимая, что при нем кончится их спокойная жизнь, кончится время карьеристов и демагогов, потребуются профессионализм, дисциплина, конкретные дела, многие потеряют теплые, насиженные места. Это в первую очередь касалось партийной верхушки. И Андропов искал в этой среде тех, на кого смог бы опираться. Таким был для него Горбачев.
Был еще один момент, который беспокоил Ю. Андропова и о котором многие не только не знали, но даже не догадывались: это разгоравшееся соперничество между ним и Черненко. Долгое время умный и хитрый Ю.В. Андропов, располагавший к тому же мощной информационно-аналитической системой, какой являлся КГБ, был не только самым близким советчиком, но и другом Брежнева. Для Л.И. Брежнева мнение преданного ему «Юры» было одним из самых главных критериев при принятии решений. Однако по мере того, как Л. Брежнев терял способность к руководству и принятию решений, в его ближайшем окружении начал выдвигаться на первый план К.У. Черненко.
В чем же причина быстрого роста скромного, не блиставшего талантами, не имевшего особого политического веса заведующего общим отделом ЦК КПСС? Брежнев при всем распаде мышления понимал, что в аппарате ЦК КПСС, его секретариате должен быть до конца преданный ему человек, который будет не только следить за всем, что происходит в ЦК, в среде партийных руководителей, и информировать его, но и создаст видимость его активного участия в деятельности партии и государства, скроет немощь и неспособность к самостоятельному принятию решений. Черненко прекрасно справлялся с этой задачей и в определенной степени стал вторым «я» Брежнева. По крайней мере после 1976 года я не раз был свидетелем того, как Л. Брежнев подписывал документы, присланные и завизированные К. Черненко, не вчитываясь и не вдумываясь в них.
Состоявшийся в конце февраля 1981 года XXVI съезд КПСС прошел строго по намеченному Политбюро плану, «без сучка без задоринки», в атмосфере «дружеской встречи» руководства и представителей партийных масс. Не было даже намека на острую дискуссию. А ведь в его работе принимали участие будущие борцы за «демократию» М. Горбачев, Э. Шеварднадзе, Б. Ельцин, будущие борцы за национальную независимость. Почему они мирились с начавшимся застоем, что их удерживало? Конечно, в первую очередь сильная власть, которую еще не «раскачали» решения М. Горбачева. Но не меньшее значение имело и то, что всех устраивала обстановка в стране и все боялись только одного — лишь бы что-то не нарушило плавного течения жизни. Таковы были политическая обстановка и расклад сил на вершине Олимпа, когда съезд окончательно утвердил положение М. Горбачева как члена Политбюро. «Белой вороной» выделялся он, молодой, среди престарелого состава руководства страны.
Мы встретились с ним через два месяца после окончания съезда, когда улеглась волна славословий в честь съезда и его решений, открывающих, как писалось, «новую страницу в развитии коммунистического общества». Началась обыденная жизнь, полная проблем и нерешенных вопросов. Мы оба понимали, что страна в предстоящем пятилетии стоит перед большими событиями. Лучше всего это ощущение передавало выражение, ходившее среди врачей 4-го Главного управления, прекрасно ориентировавшихся в состоянии здоровья членов Политбюро: «Мы вступили, — говорили они, — в период трех "П" — пятилетку пышных похорон». Конечно, это звучало цинично, но отражало истину. По-человечески мне был понятен интерес Горбачева к состоянию здоровья Брежнева. Никто в Политбюро, видя его угасание, не сомневался, что будущее печально. Но когда наступит трагический исход, никто не мог знать, тем более что нам, хотя и с трудом, но удавалось поддерживать Л.И. Брежнева.
Был прекрасный майский день, мы ходили по дорожкам дачи на высоком берегу Москвы-реки, смотрели плантации, посаженные еще Ф.Д. Кулаковым, но я понимал, что у Горбачева, как и у меня, из головы не выходит один вопрос: что будет, если Брежнев уйдет из жизни? Горбачев сделал ставку на Андропова и понимал, что при других вариантах ему будет трудно сохранить свое положение. Как бы читая его мысли, я заметил: «Думаю, что Брежнев потянет еще год, максимум — два, не больше. Я сказал об этом Андропову, но он, видимо, не до конца оценивает создавшееся положение. Здесь и моя вина, потому что об угрожающем состоянии Брежнева я говорю ему уже с 1975 года и, возможно, он уже привык к моим заявлениям. Ему надо что-то срочно предпринимать, чтобы перейти из КГБ в ЦК». М. Горбачев согласился, что это был бы, конечно, лучший вариант, но, насколько он понимает, сделать это в настоящее время невозможно. «Конечно, сейчас Брежнев нужен Андропову, — сказал он, — поэтому тебе надо постараться его сохранить».
М. Горбачев понимал, что сложившаяся ситуация в руководстве страной уже привела к негативным последствиям и в жизни общества, и в развитии народного хозяйства. Однако, оценивая политическую ситуацию, он стоял за сохранение статус-кво, обеспечивающее его положение и положение Ю.В. Андропова. Он хорошо знал проблемы со здоровьем у Андропова и, как и я, переживал за его будущее. И не только с позиций личной заинтересованности, учитывая его близость к Андропову, но и понимая, что именно этот человек — единственный в Политбюро, кто способен вывести страну из тупика, в который она зашла. Он не раз мне говорил об этом и раньше.
В общем, обстановка не настраивала на оптимистический лад. Тяжелые мысли прервал зять М.С. Горбачева — Анатолий, объявивший, что шашлыки готовы. За столом в саду мы забыли о политический ситуации, об интригах в высших эшелонах власти, о том, «что день грядущий нам готовит». Разговор шел о новых театральных постановках, об искусстве и литературе. Раиса Максимовна с горечью говорила, что не может найти общий язык с женами членов и кандидатов в члены Политбюро, кругозор большинства которых не шел дальше дачи, нарядов, драгоценностей и карт. «У нас с Михаилом Сергеевичем, — продолжала она, — одна отрада — театр. За это время мы столько раз побывали в театре, сколько не были за всю предыдущую жизнь».
Разговор перешел на будущее дочери и зятя, которые в этом, 1981 году, закончили институт. Дочь хотела идти в какой-то степени по стопам Раисы Максимовны и предполагала работать в области философских социальных проблем медицины. В дальнейшем она и начала работать на кафедре социальной гигиены II Московского мединститута, но во второй половине 80-х годов, сложно сказать, по какой причине, перешла в руководимый мной Кардиологический центр. Зятю, который хотел стать хирургом, я рекомендовал работу в клинике моего близкого товарища академика B.C. Савельева, которую считал одной из лучших клиник страны, и надо сказать, что в этом учреждении он показал себя с лучшей стороны и как хирург, и как человек. Что меня прельщало в младших Горбачевых — это их скромность, отзывчивость и ответственность. Чувствовалось воспитание Раисы Максимовны. В те годы для детей членов Политбюро были открыты любые возможности. Многие, как бы хвастаясь друг перед другом, заводили автомашины иностранных марок, в основном «Мерседесы». Когда речь о покупке машины зашла у Горбачевых, старшие сказали: купите только «Жигули». Зять Горбачева так и ездил на машине этой марки, даже после 1985 года.
Тогда, весной 1981 года, мы простились с Горбачевым, не предполагая, как быстро и круто начнут разворачиваться события. В сентябре тяжелый инфаркт перенес А.Н. Косыгин. С учетом ранее произошедшего кровоизлияния в мозг он был вынужден покинуть пост Председателя Совета Министров СССР, на который в конце октября назначается близкий Брежневу Н.А. Тихонов.
Однако наиболее драматические события развернулись после смерти в конце января 1982 года М.А. Суслова. Формально он был вторым человеком в Политбюро, и его влияние во многом определяло жизнь КПСС и соответственно жизнь страны. И если в стране царили консерватизм, бюрократизм и догматизм, то в значительной степени это определялось взглядами и характером Суслова. Невероятно, но факт: его мнение часто бывало решающим для Брежнева, его остерегался такой могущественный человек, как Андропов. В партии Суслов олицетворял старое сталинское крыло, которое имело глубокие корни и определенную поддержку в среде партийных руководителей различных рангов. Восьмидесятилетний Суслов страдал тяжелым атеросклерозом сосудов сердца и мозга. Возникший тромбоз сосудов мозга с развитием инсульта привел к смерти в течение двух дней. Кресло «серого кардинала» стало свободным.