Кира помолчала, настолько новым показался ей этот подход.
– Так ты думаешь, у нас с Дашковым нет перспектив?
Дима пожал плечами.
– Сегодня вечером увидим.
На том разговор и закончился. Но Кира, всё же, попыталась переговорить ещё и с Ильёй. Из этого не получилось совсем ничего.
– Слушай, мне Раф предлагает уходить от Дашкова… – сказала она, оставшись с ним наедине.
– И? – спросил тот.
– Хотела спросить, что ты об этом думаешь.
– А что я? У тебя своя голова есть.
Кира поняла, что Илья не настроен на разговор. Такое случалось с ним всё чаще и выковыривать его из скорлупы в такие дни бывало бесполезно.
Вечером состоялся обещанный разговор. После концерта парни собрались в гримёрке и стали ждать, когда появится Дашков. Он всегда заходил к ним резюмировать, хорошо или плохо прошло выступление и поставить в известность о времени отъезда – часто группа покидала город в ночь.
Илья, примостившись на столе, по обыкновению перебирал струны гитары. Остальные напряжённо молчали.
Вошёл Дашков. Стив посмотрела на Рафа и тот, прокашлявшись, произнёс:
– Валерий Иванович, мы уходим?
– Куда? – рассеяно и даже весело поинтересовался Дашков.
– Из нашего партнёрства, – подал голос Дима. – К сожалению, у нас нет оснований вам доверять. Нас не устраивает оплата, не устраивают условия проживания, не устраивает, что ваша политика сводится к тому, чтобы выводить нас на разогрев к этой блондинистой фифе. Кстати, даже без упоминания в афише.
Дашков поднял брови.
– Вы что-то пили?
– Нет, – отрезал Дима. – Решение взвешенное.
– Так… – Дашков помолчал. – И кто конкретно уходит?
В гимёрке повисла тишина. Дашков посмотрел на Рафа.
– Я так полагаю ты?
Раф кивнул.
– И ты? – он посмотрел на Диму и тот тоже ответил кивком.
– А как насчёт остальных? – Дашков посмотрел на Стива и тот тихо ответил:
– Я ухожу.
– Илья? – спросил Дашков.
– Я остаюсь, – равнодушно ответил он и бряцнул струной.
И тут Кира начала понимать… Что не понимает ничего.
Вот на этом месте ей очень захотелось спросить у Рафа, кто конкретно «мы» и кто конкретно «все», но было поздно, потому что Дашков уже вопросительно глядел на неё.
Кира сглотнула. Посмотрела на Рафа.
– Ты обещала, – одними губами прошептал тот.
Посмотрела на Илью.
Тот равнодушно глядел на неё, как будто ничего и не произошло.
Кира кашлянула и глухо произнесла:
– Я остаюсь.
Она старалась при этом ни на кого не смотреть, и сама чувствовала, как покраснела.
– А ты? – Дашков после её ответа ощутимо повеселел и теперь смотрел на барабанщика.
– Я не то чтобы что-то против вас имею, – неторопливо сказал тот. – Но этот ритм не для меня. Мне нравится постучать по барабанам, а не пахать аки лошадь за гроши. – Он оглянулся на Илью, и как бы извиняясь, добавил: – Я могу доиграть до декабря, могу даже остаться звуковиком. Но вот это вот, что у нас сейчас… Я так свою жизнь гробить не хочу.
Илья протяжно звякнул струной.
– Итак, – весело резюмировал Дашков. – У нас остаются фронтмен и пишущий гитарист. Плюс барабанщик, который готов честно доработать контракт. По-моему не так плохо, а?
Снова повисла тишина. Краем глаза Кира заметила, как Стив сжал кулаки и побледнел. Раф и Дима молчали. Всем было очевидно, что ультиматум потерпел фиаско.
– Я вам всем рекомендую не делать глупостей, – продолжил Дашков. – И подождать. Когда вернёмся в Москву, у нас в руках будут другие деньги, у вас будет бренд, и нам уже не надо будет связывать себя с чужими планами. Обещаю, всё будет хорошо.
Он вышел. Не глядя друг на друга, молча стали расходиться остальные. Только Илья остался сидеть на столе со своей гитарой. Он молча смотрел вслед Кире, и что творилось у него в голове – никто не знал.
По возвращении в Москву Дашков сдержал слово. Он организовал «Агонии» несколько концертов, которые прошли вполне успешно. Но своё слово сдержали и Раф с Димой. В декабре, когда подошёл к концу контракт, четверо участников покинули группу. Илья и Кира остались вдвоём. Все песни, написанные с их участием, Раф и Стив забрали с собой.
Глава 9
Ноябрь выдался странным. Новых концертов не было. Решение Рафа и компании уже было озвучено, поэтому не было и репетиций. В ходе раздела имущества гараж отошёл Диме, потому что с самого начала принадлежал его дяде. Дима великодушно разрешил Илье им пользоваться, но Илья обходил место прежних тусовок за километр и явно не хотел вступать с Рафом и компанией ни в какие переговоры.
Они с Кирой продолжали бывать в «Подвале», так что до них доходили слухи о том, что Раф добирает свою группу и планирует играть большую часть того, что исполняла на концертах «Агония». Илья не хотел вступать ни в какие разбирательства. Он решил отдать всё, что можно отдать, благо играть песни, написанные Рафом, у него не было никакого желания ни с точки зрения музыкальных предпочтений, ни с точки зрения личного отношения.
В остальном, при скрупулёзном подсчёте, оказалось, что Илья в чистом виде сохраняет права на две из восьми песен с первого альбома. Ещё одну написала не имевшая композиторских амбиций Кира, у которой душа в тот момент просила романтики. Романтику ни Раф, ни Илья как-то не писали, так что, чтобы записать на первый альбом хоть один медляк, Кире пришлось написать музыку самой, на пианино наиграть Рафу и Илье, которые вместе переложили задумку на гитару. Стихи в тот раз тоже писал Илья, и хотя самому ему было за них несколько стыдно, сейчас это оказалось как нельзя кстати. Поэт, в лице Стива, естественно тоже оставил остатки группы без текстов.
Илья, как оказалось, не привык писать в одиночестве. Он мог что-то наигрывать про себя и импровизировать, но в процессе всегда обсуждал то, что получается, с Рафом или Димой. Те вносили свой вклад, и так получался законченный результат.
Оставшись без двух своих ближайших напарников, Илья пытался наигрывать мелодии Кире и ждал реакции, но Кира ничего предложить не могла. Не говоря о том, что у неё не было склонности к композиции, в игре на гитаре она не понимала вообще ничего.
Перед выездом в турне, которое всем его участникам казалось дверью в мир профессиональной музыки, Илья уволился из мастерской. Иначе отпроситься с работы на два месяца он попросту не мог.
В итоге, к ноябрю он оказался без группы, без работы, без денег, зато со счетами за аренду квартиры. Пока что сроки выплат получалось оттягивать, но обоим обитателям съёмного жилья было понятно, что долго так продолжаться не может. В ближайшие недели Дашков обещал выдать гонорары за концерты, проведённые в полном составе, но тоже тянул – при попытках заговорить с ним о деньгах, он всё время сворачивал к вопросу о том, что надо искать новых музыкантов.
Разговор о том, продлит ли Дашков контракт, тоже повис в неопределённости – он вроде бы и хотел этого, и был заинтересован продолжить раскрутку бренда, в который уже вложил немало времени и сил, но каждый раз давал понять: если ребята хотят продолжать, им нужно обновлять состав.
В отсутствии концертов, репетиций, музыкантов и даже песен, Илья большую часть времени сидел дома, на съёмной квартире, и наигрывал на гитаре.
Кира продолжала учёбу, но вся затея – и с группой, и с совместным съёмом жилья – казалась ей всё более безнадёжной.
Поначалу она утешала себя мыслями о том, что Илья, наверное, пишет песни, которые им нужны. Но когда узнала, что тот вообще не записывает свои наработки и не знает, как довести их до ума, впала в транс.
Ещё в турне Кира поняла, что в качестве соседа Илья почти невыносим. Он не мыл посуду, готовить умел только яичницу, мог встать посреди ночи и начать играть… Причём не важно, в однокомнатной квартире или в гостиничном номере на шестерых.
Кира при помощи родителей перетащила на новую квартиру своё пианино, но Илья пианино не жаловал. До тех пор, пока у них ещё были концерты, проще оказалось репетировать вместе под его гитару, но теперь репетировать было нечего, даже вдвоём. Приходя домой, Кира только слушала уже начинавшее надоедать бренчание и пыталась уснуть. Говорить с ней Илья не хотел – Илья не хотел говорить вообще ни с кем. Долгие прогулки, в ходе которых они слово за слово обсуждали всё на свете, остались позади, быт съёмной квартиры не способствовал ни романтике, ни философии.
Кира постепенно приходила в отчаянье и начинала искать пути к бегству. В довершение всего, Раф, прервавший все контакты с Ильёй, время от времени звонил Кире, приглашал прийти попить пивка, развеяться, послушать, как играет новый состав… И если Кира соглашалась, в какой-то момент обязательно заводил разговор о том, что ему пригодилась бы хорошая вокалистка.
Кира не знала, что сказать. Она не любила участвовать в конфликтах и не хотела занимать ничью сторону. Её решение остаться с Ильёй было продиктовано на двадцать процентов здравым смыслом и на восемьдесят – личной преданностью, но теперь и то, и другое давало сбой, потому что начинало казаться, что Илья ничего не собирается предпринимать.
К двадцатым числам ноября Кира спросила:
– Ты всерьёз намерен всё это продолжать?
– Что – это? – спросил Илья как-то подозрительно рассеяно.
– Группу, – нетерпеливо пояснила Кира.
– Да, – коротко ответил Илья. И хотя ответ этот Киру ни капли не успокоил, она поняла, что не может просто взять и уйти. По крайней мере, сейчас.
Первый снег немного разрядил обстановку – по крайней мере, квартира перестала казаться Кире настолько тёмной и мрачной. К тому же, второго декабря у Киры намечался день рожденья. В тот же день утром Кира получила первый подарок – отец отдал ей в свободное пользование свою «Копейку». «Копейка» была старая, в ней было холодно, но для Киры это приобретение внезапно стало огромным прорывом в череде последних неудач.
Кира уже представляла, что машина станет её вторым домом, туда можно будет сбегать, чтобы побыть в одиночестве и подумать, не слыша нескончаемого гитарного перебора. Теперь она начинала понимать, что имел в виду Илья, говоря, что в голове у Баха звучала музыка. У неё в голове она теперь тоже звучала постоянно – правда, это её не очень радовало.