– Подтверждаю. Я прокладываю курс, если, конечно, ты не хочешь полететь методом ты… Ой!
В иллюминаторе было видно, как «Пинта» выпускала кислород, который тут же кристаллизовался в звездные брызги.
В динамиках раздался голос де Бера.
– Канзас, говорит «Пинта 1». Выпуск кислорода завершен. Индикаторы показывают вакуум в тренажерном зале.
Пять секунд спустя дошло подтверждение из ЦУП.
– Подтверждаю, «Пинта 1». У нас показатели те же.
На фоне слов Малуфа, среди едва слышных разговоров сотрудников центра управления полетами, я различила голос своего мужа.
– Скажи, чтобы подождали полчаса, прежде чем восстанавливать давление. Надо убедиться, что все остыло. Воздух нам там не нужен, вдруг что-то снова загорится.
Мое сердце будто пронзила ионная частица, прочертив пылающую линию между мной и Землей. От тоски по мужу у меня перехватило дыхание.
Паркер протянул руку и положил ладонь мне на плечо, коротко его сжав. Потом его рука тут же вернулась к приборной панели.
– Мне нужны координаты, ладно?
Я видела, как он делает то же самое с другими подчиненными – краткое прикосновение и момент чуткости и понимания. Это одна из причин, почему он меня раздражает: он довольно неплохо разбирается в людях и точно знает, на какие кнопки нажимать, чтобы получить желаемое. А иногда он предпочитает обратиться к жестокости.
Но прямо сейчас это прикосновение и его готовность понять, как трудно мне слышать голос Натаниэля и не иметь возможности с ним поговорить, оказались очень кстати и вернули мне спокойствие. Я вытащила из гнезда в своем кресле блокнот и пролистала его до чистой страницы.
– Приступаю. Хочешь оставить возможность для стыковки или нас интересует только эвакуация?
– Только эвакуация. Мы…
– «Нинья 1», говорит Канзас. Ситуация стабилизирована, так что вы все свободны, – Малуф вздохнул в микрофон: – Но на следующей неделе ждите новую инструкцию по уходу за сушильной машинкой.
Я подняла голову от блокнота.
– Серьезно?
Паркер рассмеялся, качая головой.
– Кто на этой неделе дежурил в прачечной?
– Грэм Стьюман, – ответил Малуф. – Он оставил сушилку во время работы. Имейте в виду, что эти инструкции тоже изменятся. Странно, что ты не слышал, какую взбучку ему устроила Руби, пусть вас и разделяет вакуум.
Я усмехнулась, представив себе эту картину. Рост Руби Дональдсон, медика «Пинты», находился на самой нижней границе норм для космонавтов, а еще она заплетала свои светлые волосы в косички. Это как если бы на тебя накинулась Дороти из «Волшебника страны Оз».
– Я ему не завидую.
– Ну еще бы. – Паркер ухмыльнулся. Это был один из редких случаев, когда мне удалось его повеселить. – Скажи Клемонсу, что именно поэтому нам стоило включить стирку в список женских обязанностей. Если уж отправляете их в космос, то, по крайней мере, извлеките пользу из их талантов.
Ну конечно. Какой он все-таки мудак. Я закрыла блокнот и вернула его на место.
– Так, значит, мне пора возвращаться на кухню? Ведь там мое место?
Паркер закатил глаза и отключил микрофон связи с ЦУП.
– Я же шучу, Йорк. Выше нос.
Я отдала честь.
– Так точно. Выше нос.
Когда я повернулась к выходу из командного модуля, за моей спиной раздался вздох.
– Я надеюсь, что когда-нибудь ты засунешь свое занудство себе в задницу и перестанешь быть такой стервой.
Я замерла в дверном проеме.
– Я? Не я ведь постоянно отпускаю уничижительные комментарии.
– Я пошутил.
– Ты слышишь мой смех?
– Для этого просто нужно чувство юмора, – Паркер отстегнул ремни. – Ты как-нибудь попробуй. Ну, посмеяться. Так гораздо проще.
– Смеяться проще, когда смеются не над тобой.
– Когда… Ты вообще себя слышишь? – он вскочил со своего кресла и по инерции двинулся к двери. – Тоже мне принцесса.
– Чудесно. Твой репертуар теперь пополнился антисемитизмом.
Он остановился в дверях и повернулся ко мне лицом, на расстоянии едва ли вытянутой руки.
– У меня жена еврейка.
– Этот факт имел бы больше значения, если бы тебе не было так за нее стыдно.
Он поднял кулак, и на мгновение я подумала, что он собирается меня ударить. У Паркера было много недостатков, но склонностью к физическому насилию он не обладал. Он стиснул зубы, и вены у него на шее вздулись.
– Моя жена – самая смелая и лучшая женщина из всех, кого я знаю.
Мне следовало извиниться или, по крайней мере, пойти на попятную. Но я этого не сделала. Я не знала, куда деть всю эту энергию, в которой можно было обвинить адреналин, циркулирующий в моих венах после истории с «Пинтой». Я склонила голову набок и посмотрела Паркеру прямо в глаза.
– И все же ты ее скрываешь, как будто в ней есть что-то нечистое.
– Она в чертовом «железном легком»! – Паркер осекся, а потом наклонился ко мне ближе. Голос у него был низким, он явно был на грани. – Я уже тебе как-то говорил, что эта тема под запретом. Ты можешь язвить по любому поводу, который тебе подскажет твое жалкое мстительное сердце. Но ее не трогай, а то, клянусь, я тебя прикончу.
Он схватился за дверной косяк и устремился вниз по коридору. Я парила в командном модуле и смотрела ему вслед. Наконец-то сложился пазл, который я не могла собрать все эти долгие годы нашего знакомства. Его легкость в общении с Гершелем. Боль в голосе, когда он сказал, что полететь на Марс его сподвигла жена. Боже. Даже для нас с Натаниэлем обсуждение миссии стало очень сложным. Каково же было ей? Мириам? Я знала, как ее зовут, после проведения симуляций смерти.
Тут же я пожалела, что не извинилась раньше, и слова застряли у меня в горле.
«Железное легкое». Полиомиелит своего брата я воспринимала как норму. Это случилось еще до моего рождения. Гершель не казался каким-то особенно смелым и вдохновляющим из-за своих протезов. Он был просто Гершелем. Но… но болезнь оставалась призраком, который преследовал меня все детство, давая понять, что бывает и хуже.
Я последовала за Паркером вниз по коридору, медленно, надеясь, что он успеет немного остыть, прежде чем я его догоню. Надеясь, что и у меня будет время успокоиться. Рафаэль и Терразас плыли навстречу, добродушно посмеиваясь над чем-то по-испански.
Терразас заметил меня и усмехнулся.
– Хочу попросить Паркера перераспределить дежурных и отдать стирку женщинам. На благо миссии.
Рафаэль ткнул Терразаса локтем и по инерции полетел в противоположном направлении.
– Я в состоянии стирать свое белье самостоятельно.
– Спасибо, Рафаэль. Хоть кто-то понимает, что при должной подготовке стиркой может заниматься каждый.
Я повернулась в воздухе и нацелилась ногами к лестнице. Ухватившись за боковые поручни, я скользнула вниз, чувствуя, как меня засасывает искусственная гравитация.
Недалеко от подножия лестницы стояла, согнувшись пополам от смеха, Камила.
Паркер закрывал лицо рукой.
– Ну за что? За что такая команда?
– Зачем вы так, хозяин. Я сделала все, как вы сказали! – В противоположной части идеально чистой кухни Флоренс сложила кофейный фильтр и водрузила себе на волосы как шапочку горничной. – Разве мы не молодцы, хозяин?
За моей спиной с глухим стуком приземлились Терразас и Рафаэль. Рафаэль рассмеялся.
– Что?
Леонард сидел за столом, качая головой.
– Я к этому не имею никакого отношения.
– Ладно, Грей. Что за история с горничной? – Паркер опустил руку. – Я оскорбил тебя, заставив женщину убираться или что-то в этом роде? Фланнери тоже был здесь.
Флоренс бросила кривляться и уперла руки в бока.
– А что нас с ним объединяет?
Паркер перевел взгляд со светло-коричневого лица Флоренс на более темную кожу Леонарда.
– Да ради всего святого! Ты же знаешь, что дело не в этом. Ты знаешь, что здесь необходимо было обеспечить безопасность. Ты знаешь, что остальные позиции были заняты.
– Да. А еще я знаю, что у Фланнери лучше получается с выходами в открытый космос, чем у Авелино и Терразаса, так что подумай, с чего вдруг ЦУП не оставил нам обоим назначений, – она сняла кофейный фильтр, – сэр.
Они еще какое-то время испепеляли друг друга взглядами, а потом Паркер повернулся ко мне.
– Йорк, у нас есть десерт?
– Шоколадный шахматный пирог.
Пока вокруг столько людей, с извинениями придется подождать. Но, как бы то ни было, я была теперь вполне уверена, что, если бы Паркер приставал к Флоренс, мы бы об этом знали.
Для общения по телетайпу мы с Натаниэлем придумали довольно простую схему. До и после передачи каждого сообщения через космическое пространство компьютеры генерировали некоторый буквенный мусор. Если написать что-то, похожее на такой мусор, то получатель подумает, что само сообщение просто еще не началось. Если только ты не знаешь, что искать.
Мы воспользовались шифром Цезаря с ключом[52], и на всякий случай при каждой передаче этот ключ меняли. В колледже я баловалась с шифрами, но Натаниэль во время войны особенно ими заинтересовался. Насколько я поняла, он чуть не оказался в разведке, где ему предстояло бы заниматься шифрованием.
Я набрала цифры 78, 14, 3. Они обозначали страницу, строку и слово в сборнике Редьярда Киплинга «Просто сказки». Когда Натаниэль получал текст, он первым делом искал в книге нужное слово. Это слово и становилось «ключом» для шифра. Сегодня было слово «слон». Это означало, что алфавит у нас теперь выглядел так: СЛОНАБВГДЕЖЗИЙКМПРТУФХЦЧШЩЪЫЬЭЮЯ. Поэтому «Дорогой Натаниэль» превратился в «хщюыфщч ъсэоъщищй».
Обычно я составляла письма еще до визита в коммуникационный модуль, потому что ЦУП частично мог их читать. Всю безопасную болтовню я оставляла в виде обычного текста, а потом добавляла остальное в начало и в конец.
Сегодняшняя закодированная часть гласила:
врсыхшн щм ь энбхуэяч фтвэшы ащяюяыцшщьк. ыю ъьедэцш, иэ