Глава двадцать вторая
ЖУРНАЛЬНАЯ РЕКЛАМА НА ФАЗЕ ПОДЪЕМА
Автор: Питер Барт
27 декабря 1962 г.
Специалисты по журнальной рекламе, несколько месяцев пребывавшие в довольно мрачном настроении, кажется, немного повеселели. Бизнес, по их словам, идет в гору. Разумеется, такая ситуация коснулась не всех. Однако во многих журналах, по предварительной оценке, показатели рекламы в первой половине 1962 года могут оказаться значительно выше уровня 1961 года. Таким образом, десятилетний спад, начавшийся после падения метеорита, подходит к концу.
Через пару недель после моей… беседы с Леонардом и Флоренс я спустилась по лестнице в кухонный модуль, чтобы подготовить кухню к традиционному понедельничному собранию.
И, кстати, после того как мне на это указали, я внимательнее взглянула на списки дежурств. Оказалось, что Леонарду назначали только уборку и кухонные дела. Флоренс была ответственной за уборку, прачечную, кухню и коммуникационный модуль, так что она, по крайней мере, могла работать по своей специальности. И вот еще что. Удивительно, но мужчинам никогда не приходилось готовить кофе на собрании.
Рождественские украшения, которые для нас подготовил ЦУП, все еще никто не убрал. Под потолком свисали петли серебристой гирлянды. В углу светились семь лампочек электрической меноры[69]. Конечно, она не сравнится с настоящими свечами, но я была рада и этому.
Паркер уже был на кухне. Своим обычным четким и угловатым почерком он писал на одной из маркерных досок повестку дня. Он сдержанно мне кивнул, а затем перешел на следующую строчку. Строки у него были разделены в точности одинаковыми интервалами. Мне за свою карьеру частенько приходилось писать маркером на доске, и меня поражало, как он умудряется писать так ровно.
– Почему у тебя такой хороший почерк?
Я открыла шкафчик и достала пачку молотого кофе.
– Я был летчиком-испытателем.
Он взглянул на следующий пункт в своем плане.
– И как это связано?
– Мне приходилось писать отчеты на планшете, привязанном к моей ноге, и одновременно выводить самолет из штопора… – он постучал маркером по доске. – А эта штука даже не двигается.
– Вот как. – Я вылила остатки вчерашнего кофе в регенератор. – Должна признать, мне это в голову не приходило.
– Да тебе многое…
– Мне многое в голову не приходит, – закончила я за него.
Паркер фыркнул и оторвался от своего планшета. На мгновение его лицо озарила широкая улыбка с ямочками на щеках, и мне (как-то неловко это признавать) даже захотелось еще раз вызвать у него эту улыбку. Если бы только я могла придумать, как сделать так, чтобы Паркер всегда был счастлив, этот полет стал бы намного проще.
Глядя на мерцающие лампочки меноры, я вытерла кофейник изнутри.
– Слушай, Паркер… Я хотела извиниться.
Я поставила кофейник на место, стоя к нему спиной. Сзади поскрипывал по доске маркер. Ну конечно. Конечно, он даже не собирался на это никак реагировать. Я со вздохом покачала головой и вытащила из кофеварки фильтр.
Даже не знаю, с чего мне пришло в голову мириться с этим человеком.
– По поводу?
Я так быстро развернулась, что подействовала сила Кориолиса, и я потеряла равновесие. Мне пришлось ухватиться за рабочий стол. Вчерашняя кофейная гуща рассыпалась по поверхности из нержавеющей стали и по полу.
– Блин.
– Не очень похоже на извинение, – он оторвал взгляд от доски. – Тебе помочь?
– Нет. Спасибо. Я просто идиотка, – я бросила фильтр с гущей в компостер и схватила тряпку, – но ты это и так знаешь.
– Йорк, – он вздохнул и опустил планшет, – я могу о тебе сказать много нелестных вещей, но ты точно не идиотка.
– Хотя бы честно.
Я протерла пол и сложила тряпку, собирая рассыпавшуюся гущу. И тут я запоздало поняла, что в случае с Паркером это был комплимент. Ну, почти. Он не считал меня идиоткой. Я снова вздохнула и присела на корточки.
– Прости, что тогда наговорила все это про твою жену. Что пыталась тебя задеть. И вообще.
– Я же тебя просил не говорить больше о ней.
– Я… – В его голосе было столько льда, что я раскрыла рот от изумления. – Я знаю. Прости. Я просто хотела извиниться. Я больше не буду поднимать эту тему.
Зачем я вообще все это затеяла? Я собрала гущу в ткань и осторожно поднялась на ноги. Как только разберусь с кофе, уйду отсюда. До собрания еще было время. Чистым углом тряпки я вытерла гущу с рабочего стола.
За моей спиной Паркер вытащил скамью. Металлические ножки громко царапали кухонный пол. Он со вздохом сел и с грохотом бросил планшет на стол.
– Спасибо.
На этот раз я не стала резко оборачиваться. Я вообще не повернулась. Я не сводила глаз с тряпки и вытряхивала гущу в контейнер компостера. Мне пришлось закусить губу изнутри, чтобы не заплакать. Господи. Мне было мерзко от своей слабости. Этот человек принес мне столько страданий, что даже толика доброты вызвала у меня слезы.
– Что мне сделать, чтобы ты перестал меня ненавидеть?
– Я не… Ладно, так было. И довольно долго. Но сейчас я тебя вовсе не ненавижу. Клянусь Богом, Йорк. Я тебя не ненавижу.
Складывание тряпки вчетверо требовало моего полного внимания. Грубый хлопок комкался под моими большими пальцами, когда я разглаживала складки.
– Но и особой любви ко мне ты не испытываешь.
– Уверен, это у нас с тобой взаимно, – Паркер прочистил горло. – А мне что сделать, чтобы ты меня перестала ненавидеть?
– Перестать вести себя как мудак?
Он хохотнул.
– Прости, солнышко. Это у меня в крови. Но я постараюсь себе напоминать, что ты у нас нежный цветочек.
– Вот, – я бросила тряпку на стол и повернулась: – Вот об этом я и говорю.
Паркер раскрыл рот. Он дважды моргнул и только потом закрыл его.
– Я же шучу.
– Такое чувство, что это не шутка.
Он вскинул руки в воздух.
– Ради всего святого. Я не несу ответственность за твои чувства. Для меня это просто шутка.
– Нет ничего смешного в том, чтобы говорить женщине, будто она неженка и потому не может с чем-то справиться. Нам это постоянно говорят люди – мужчины, – чтобы поставить нас на место. Это оскорбительно.
– А называть меня мудаком не оскорбительно?
– Оскорбительно, – тут у меня уже руки затряслись от гнева, – но я и не шутила.
– Конечно, для этого ведь нужно обладать чувством юмора, – Паркер взял свой планшет и встал со скамейки: – Спасибо, что извинилась. Буду дорожить этим вечно.
Он вернулся к доске, а я крепко зажмурилась. Господи. Какая я все-таки идиотка.
Когда на кухню спустилась Флоренс, я уже варила кофе и была практически спокойна. А вот моя коллега широко улыбалась. Она сняла руку с лестницы и помахала над головой кучкой бумаги.
– Принесла утреннюю газету!
– Не помню, когда в последний раз я радовалась газете.
– Ой, эта тебе понравится, – она подняла свободную руку вверх, словно рисуя в воздухе заголовок: – Первая полоса: «Доктор Мартин Лютер Кинг получил Нобелевскую премию мира».
– Мазл тов[70]! – я хлопнула в ладоши. – Как я рада, что его работу оценили по заслугам.
– Здорово, – Паркер отошел от доски и встал за Флоренс, заглядывая через ее плечо в газету: – Он первый?
Флоренс покачала головой. Она не стала спрашивать, что он имел в виду. Черт, да даже я поняла, о чем он. И я была рада, что он спросил. Мне тоже было интересно, просто не хотелось низводить доктора Кинга до его расы. Хотя, конечно, мне было любопытно.
– Не-а. Первым был Ральф Джонсон Банч[71], – она передала Паркеру половину листов. – Эльма, тебе письмо. Честное слово, я не читала, но скажи мужу, что, если он и дальше будет такое писать, у нас телетайп сломается от его пыла.
– А говоришь, что не читала.
Я покраснела, но румянец исчез, когда я взяла у нее письмо. Флоренс аккуратно обрезала весь «мусор».
Это было логично, но ведь в этом мусоре содержались самые важные части письма. Но все равно. Это все еще было письмо от Натаниэля. Я отнесла его к столу и села на свое место. Остальные пока еще не пришли.
Дорогая Эльма!
Мне уже не терпится показать тебе нашу новую квартиру. Как ты и просила, здесь много зелени. Вообще-то окна выходят во дворик, где растут яблони, азалии и живая изгородь из бирючины. Спальня на первом этаже, она уютно прячется за деревьями, так что можно даже не закрывать шторы и все равно сохранять уединение. Предвкушаю, как ты увидишь, какой здесь красивый свет по утрам.
И Флоренс это письмо показалось пылким? Это она еще «мусор» не видела.
С лестницы соскользнула Камила, а Терразас с Рафаэлем выбежали из трубы, ведущей в тренажерный зал.
Камила подошла к рабочему столу и жадно, как ребенок, протянула руки к кофейнику.
– Кофе.
– Разве не ты говорила о его токсичности? – Флоренс взглянула на нее поверх своей чашки.
– Не существует ничего более токсичного, чем я, пока не выпью кофе.
Камила с тихим стоном налила в чашку дымящийся напиток.
Паркер фыркнул.
– А где Фланнери?
– Здесь, – Леонард спрыгнул по трубе на кухню: – Извините. Я научничал.
– Я понимаю, конечно, что это не мой родной язык, но разве есть такое слово?
Терразас перекинул ногу и уселся на скамью напротив меня. Он согнул свое длинное тело пополам и склонился над чашкой.
– Разумеется, – Леонард прямиком направился к кофейнику. – Могу проспрягать.
Паркер вернулся к доске и быстро начеркал рядом с пунктами повестки дня:
– Я научничаю. Ты научничаешь. Он/она/оно научничает…
От того, что все слова были слишком близко, на доске образовались случайные предложения, и я, не сдержавшись, рассмеялась. Я указала на доску и прочитала вслух:
– Я научничаю график дежурств. Ты научничаешь Марс. Он/она/оно научничает утилизацию отходов.