Натаниэль точно был там. Я склонила голову к иллюминатору, как будто могла его разглядеть. В ответ на меня смотрело лишь суровое небо с немигающими звездами.
В командном модуле раздался голос Флоренс.
– Цитирую ЦУП: «Нинья», даем добро на корректировку курса. Вперед и счастливого пути».
Паркер кивнул и положил руки на рычаги управления. Он быстро выдохнул, будто пытаясь справиться с нервами, и от предвкушения у меня перехватило дыхание.
– Терразас, скажи экипажу, что нас ждет двадцать одна секунда корректирующего импульса.
– Принято. – Терразас взял микрофон и вдруг заговорил голосом Бака Роджерса. – Дамы и господа, в этом захватывающем выпуске капитан Стетсон Паркер и его бесстрашная команда готовятся к корректирующему импульсу продолжительностью двадцать одна секунда. «Горячий» вопрос заключается в том, все ли члены экипажа пристегнулись по приказу или кто-то не торопится это сделать, хотя палец капитана уже приближается к кнопке запуска? Все ближе. И бли-и-и-же.
– Payaso[73]. – Паркер, хоть и покачал головой, все же расплылся в улыбке. – По моему сигналу. Через пять, четыре, три, два, один… Пуск!
«Нинья» вздрогнула. 1, 2, 3, 4, 5, 6… Низкий рев двигателей отдавался вибрацией в металлических, пластиковых и стекловолокнистых материалах, из которых был построен корабль. …10, 11, 12, 13… Звезды развернулись в такт запланированному крену, и я так сильно сжала свой карандаш, что его грани впились в костяшки пальцев. …16, 17… Сиденье подо мной дребезжало, а маршевые двигатели толкали нас вперед. …18, 19, 20, 21.
Двигатели заглохли, и наступила тишина. Меня швырнуло вперед, и я повисла на плечевых ремнях. Паркер убрал руки с пульта управления.
– Доложите.
Терразас изучил датчики скорости и относительного расположения, терявшиеся на фоне огромного множества приборов.
– Прямо в яблочко.
Вздохнув, Паркер запрокинул голову и улыбнулся.
– Посмотрите наверх.
Прямо у нас над головами в море чернильного мрака плавала крошечная голубая горошина. И где-то на этом шарике был мой муж. Он только через пятнадцать минут узнает, что у нас все в порядке.
Можно подумать, что прохождение половины пути спровоцирует какие-то изменения на корабле, но все продолжалось по-старому. Менялся список дежурств, мы жонглировали обязанностями, а космос за бортом оставался все таким же чернильно-черным. На этой неделе мне попалось любимое дежурство, в садовом модуле. О, конечно, мне нравилось дежурить на кухне, но от пребывания в душистом влажном воздухе садового модуля из моего тела уходило все напряжение.
Склонившись над одной из грядок с редиской, я вытащила маленький красный шарик. К нитевидным белым корням прилипли зернышки почвы, наполняя воздух пряным ароматом. Я постучала по редиске, стряхивая остатки земли обратно на грядку. А ведь когда-то мне бы не понравилось, что земля забивается под ногти и окрашивает кончики пальцев.
Камила сидела с ногами на скамейке в центре модуля. На коленях у нее лежала книга.
– Можно тебя потом украсть ненадолго?
– Конечно. А зачем?
– Мне кажется, что уже пора отжать изюм, и чужое мнение лишним не будет, – она потянулась, подняв руки над головой: – А тебе уже приходилось с таким сталкиваться.
Я потрясла облепленным землей пальцем.
– Ну как. Миртл делала вино из изюма. А я только дегустировала.
– Все равно. Из нас всех у тебя больше всего опыта.
– Не надо было тебе рассказывать эту историю, – я поморщилась, вспомнив крепкий, терпкий ликер. – Изюмное вино у Миртл было не очень. По сути, просто самогон. К тому же ты ведь не пьешь.
– Это в лекарственных целях. А еще… у меня есть секретное оружие, которым не могла похвастать Миртл.
Я положила в корзину еще одну редиску и остановилась, взглянув на Камилу. На ее лице застыло отчасти самодовольное, отчасти блаженное выражение. Губы крепко сжаты, брови приподняты.
– Вот как?
– У меня есть лаборатория. И, в частности, дистиллятор.
– Значит… ты хочешь создать концентрат и сделать еще хуже?
Бренди, которое было сделано из изюмного вина на Луне, было… мучительным. Камила покачала головой, закрыла книгу и опустила ноги на землю.
– Я могу сделать водку. А в ящике для специй есть можжевельник. И цитрусы.
Я смотрела на нее, все еще не понимая, куда она клонит.
– Я могу сделать джин.
В горле у меня забулькал смех. Джин. А оливки на корабле есть?
– Ты гений, и…
– Что за хрень, Йорк? – В садовый модуль неслышно вошла Флоренс, сжимая в руке кипу бумаг. – Ты мне только начала нравиться. Мне почти стало тебя жаль. Но ты дерьма кусок.
Я уронила редиску. Корнеплод отскочил от края высокой грядки и покатился по проходу. Сердце у меня сжалось.
– Что?
– Вот что. – Она бросила кипу бумаг прямо на грядку с редиской, немного придавив ботву.
Камила вскочила на ноги.
– Эй! Осторожнее.
Ну конечно. Она переживала за редиску, но меня защищать и не думала. Я сглотнула, пытаясь убрать вставший в горле комок, который мешал мне дышать. Флоренс стояла слишком близко. Она так плотно сжала челюсти, что ей, казалось, должно быть больно, и сверлила меня взглядом, который, как лазерный луч, пронизывал насквозь.
3,14159…
Я перевела взгляд на листы на грядке, чтобы больше не видеть этой ненависти на ее лице. Письмо от Натаниэля. Ребра словно сжались вокруг легких. Над линиями «мусорного» текста маршировали карандашные пометки. Она его расшифровала.
…26535897…
– Я…
Я закашлялась, пытаясь сломать клетку, мешавшую мне дышать. Мне удалось только вытолкнуть воздух из легких, и, пытаясь вдохнуть, я захрипела.
Камила прошла мимо Флоренс и ухватила меня за руку.
– Эльма. Дыши. Медленный вдох. На счет раз, два, три и…
– Ой, вот только не надо с ней нянчиться, – Флоренс ткнула пальцем в письма. – Она за нами шпионила. Отправляла зашифрованные сообщения.
Камила фыркнула.
– Я тебя умоляю. Что она рассказала? Что Паркеру нельзя доверять дежурство на кухне?
Флоренс схватила бумагу с грядки и зачитала:
– «Я понимаю твои переживания по поводу дежурств, но у ЦУП есть все основания назначать обязанности по своему усмотрению. Ты даже не представляешь, насколько тут плохи дела. Я, конечно, этому рад, но мы вам все преподносим в розовом свете, чтобы поддержать ваш моральный дух. Просто поверь, что…»
Я вырвала письма у нее из рук. Бумага громко зашуршала, когда я прижала их к груди.
– Это личное.
– Какого черта ты делаешь на этой миссии?
Флоренс шагнула в мою сторону, и я невольно отступила.
Камила отпустила мое запястье, но ее рука зависла в воздухе. Она словно держала за руку привидение. Сердце у меня бешено колотилось за щитом из писем. Я покачала головой.
– Это просто… Чтобы мы могли… Это ведь мой муж. Я по нему скучаю. Вот и все.
– Он главный инженер! – Флоренс погрузила пальцы в почву: – Ты думаешь, что можешь ему все рассказывать о наших ссорах и о том, как мы бесимся от приказов? Ты думаешь, об этом никто не узнает?
– Это не… – Впервые в жизни я испытала облегчение от того, что кто-то знал о моих проблемах с тревогой. Так я могла все объяснить. – Это все тревога. Он… он помогает мне с ней справиться. Вот и все.
– Кажется, ты говорила, что у тебя больше нет с этим проблем. Как все-таки обстоят дела, Йорк? Либо ты совершенно здорова и отправляешь зашифрованные сообщения без всякой на то причины, либо ты полная невротичка, которой нужна плакательная жилетка.
Колени у меня тряслись так сильно, что мне пришлось ухватиться за край грядки, чтобы не упасть. Я взглянула на Камилу в надежде, что она сможет все объяснить, но она сурово сдвинула брови. Она смотрела на меня так, будто увидела впервые. Я покачала головой.
– Центр управления полетами меня не посылал… То есть, они меня, конечно, сюда послали, но я не шпионю. Натаниэль не разглашает никакую конфиденциальную информацию.
– Ах вот как? – Флоренс вытащила руку из грядки и скрестила руки на груди. На синем фоне ее летного комбинезона расцвело пятно. – Тогда с чего вдруг новости для нас подвергают цензуре?
– Ты о чем?
– «Все преподносим в розовом свете»? Ты сама не заметила, что из новостей у нас одни радужные пони? Думаешь, это совпадение?
– Я не… – я опустила взгляд на письма, – не знаю.
Но я все-таки знала. Ну конечно, Натаниэль пытается что-то изменить. Разве он не говорил перед нашим отлетом, что готов пожертвовать всеми на корабле, лишь бы я была в безопасности? Разве я не писала ему, что страсти на корабле накаляются? Разве я сама не сказала, что мне почти хочется, чтобы с Земли до нас ничего не доходило? Конечно, он не стал бы распространяться о чем-то личном.
Но он все равно пытался «помочь». Прямо как я. А получилось только хуже.
Глава двадцать четвертая
9 апреля 1963 г.
Дорогая Эльма!
Прости, что это письмо полностью, скажем так, «в открытую». У меня только что была очень интересная встреча с Клемонсом. Он деликатно предположил, что так всем будет лучше. Полагаю, здесь больше нечего добавить.
Квартира, вроде бы, неплохая, хотя я не очень много времени там провожу. Николь на пару месяцев прилетела с Луны и теперь помогает мне с обстановкой. Они с Миртл, судя по всему, решительно настроены сделать все, чтобы тебе здесь было уютно. Мне кажется, они переживают, что я слишком ушел в холостяцкую жизнь. Миртл мне сделала выговор за состояние кладовки, можешь себе представить? Но вообще, ты же знаешь, что я по утрам обычно ем только подсушенные тосты.
Все как будто стремятся окружить меня заботой, пока тебя нет. Гершель пытался меня заманить на Песах, но у меня не получилось, так что он теперь сам ко мне собирается, под предлогом, что мне требуется помощь в подготовке к приезду Томми. То есть, Томаса. Я ему сказал, что это вовсе не обязательно, но… семья есть семья, да?