За иллюминатором проплыли комки побольше. Они вращались и на свету казались почти красными. Но солнце здесь не могло ничего окрасить в красный цвет: для этого нужна была атмосферная дифракция.
Мы смотрели на замерзшую кровь.
Глава двадцать шестая
ЭСТЕВАН ТЕРРАЗАС (1924–1963 гг.)
Канзас-Сити, штат Канзас, 7 мая 1963 г.
Второй случай смерти в марсианской миссии произошел немногим больше месяца после того, как корабли прошли половину пути. Критики отмечают, что смерть Эстевана Терразаса является признаком некомпетентности сотрудников МАК. Анонимный источник из руководства организации сообщает, что капитан Стетсон Паркер возражал против выхода Терразаса в космос, отмечая, что тому не хватает опыта, но директор Клемонс отклонил эти возражения.
Директор МАК назвал смерть Терразаса несчастным случаем. По имеющимся данным, космонавт застрял в аммиачной системе охлаждения во время ее ремонта. В попытке его освободить другой член экипажа перерезал трубу. По трагической случайности неисправный датчик показал, что трубы пусты, и когда металлическую трубу перерезали, ее острый конец под давлением отскочил к скафандру Терразаса и проделал в нем брешь. Герметичность скафандра была нарушена, и Терразас оказался в космическом вакууме.
Мы с Кэм парили у входа в шлюз. Опять.
Я не могла придумать ни одной рифмы. В голове звучал лишь звук, который благодаря Флоренс доносился из всех динамиков корабля. Точнее, звуки. Голос Леонарда, который помогал Рафаэлю добраться до шлюза.
– Так, протяни вперед правую руку, и там у люка будет поручень.
Другим звуком было прерывистое дыхание Рафаэля – звук, который издает человек, пытающийся сдержать рыдания. Воздух выходил из его легких рывками и с шипением прорывался сквозь зубы. Потом наступала душераздирающая тишина: он задерживал дыхание, пока воздух снова не выходил с еле слышным всхлипом. Но когда он говорил… Боже, его голос был профессиональным и совершенно спокойным.
– Подтверждаю. Взялся за поручень.
– Хорошо. Я положу руку тебе на талию, чтобы подстраховать.
– Принято.
После этого снова начался цикл сбивчивого дыхания.
Я положила руку на холодный металл внутреннего люка шлюза и наклонилась к иллюминатору, чтобы увидеть мужчин. Скафандр Леонарда казался лишь темным силуэтом на фоне еще более темного неба. Его лицо затерялось в тени.
– У Рафаэля местный трос пристегнут. Защелкнут. Черное на черном. Я подбираю наши страховочные фалы и прохожу в люк.
Мысленно я повторяла его движения, щелкая застежкой и сдвигая замок так, чтобы на индикаторе появилась сплошная черная линия.
– Я убираю свой страховочный фал, чтобы все забрать внутрь.
Сбоку от меня Кэм крутила в руках полотенце. Мы тренировались работать с недееспособными членами экипажа, но между симуляторами и реальностью лежит огромная эмоциональная пропасть.
Я скрутила свое собственное полотенце в жгут, и к звукам, наполнявшим корабль, добавился шорох белой махровой ткани.
Чтобы как-то заполнить повисшее молчание, я сказала очевидное.
– Когда Рафаэль проморгается, я помогу Леонарду снять с него скафандр.
– Хорошо. – Кэм проплыла мимо аптечки, которую заранее закрепила в специальном гнезде в стене коридора. – Если он станет проявлять агрессию, у меня есть успокоительное.
Леонард продолжал тихо комментировать свои действия.
– У нас обоих фалы зафиксированы, так что я сейчас проведу тебя внутрь.
– Принято.
Ничто в голосе Рафаэля не намекало на его агрессивность. Но такую возможность нельзя было исключать, и к этому нужно быть готовым. В иллюминатор левого борта стало видно, как в тусклом свете шлюза появляются их силуэты. Если бы не полоски на их костюмах, было бы невозможно сказать, кто есть кто. Вот только Рафаэль хватался за стены, а Леонард помогал ему точными, выверенными движениями.
– Мы в шлюзе. Я тебя на секунду отпущу, чтобы закрыть люк, но ты привязан тросом к внутренним поручням.
– Принято.
Скафандры были такими громоздкими, что невозможно было разглядеть, как поднимается грудь Рафаэля. Когда он приблизился к нашему концу шлюза, свет скользнул по его изогнутому шлему и осветил запотевшее стекло. Его лицо едва просматривалось.
Я отодвинулась вбок от двери, чтобы не загораживать проход. Пока Кэм ждала у датчика давления, я складывала и разворачивала обратно свое полотенце, как будто пытаясь найти оптимальный способ его держать. Наверняка в МАК проводили какое-то исследование на эту тему. Или какой-нибудь аспирант защитил диссертацию на тему «извлечения максимальной пользы из махровой ткани».
Показатели датчика давления у меня над головой росли. Кэм открыла клапан, впуская в шлюз воздух. Он с таким громким ревом устремился через него, словно мимо нас проезжал товарный поезд.
Он почти заглушил голос Леонарда.
– Давление подтверждено. Мы почти на месте, Рафаэль.
– Приня…
Голос у него сорвался в кашель.
Сердце у меня подпрыгнуло в груди, как будто стремясь открыть шлюз. На тренировках все происходило быстрее.
Я зажала полотенце коленями, ухватилась за трещоточную рукоятку и надавила на нее. Пять нажатий, чтобы открыть пятнадцать защелок, удерживавших дверь.
Леонард увидел меня в иллюминатор.
Он ухватился за шлем Рафаэля и расстегнул защелки.
Все эти действия оказались против нас. Те самые меры, которые обеспечивали безопасность этого шлема, теперь нас тормозили.
Через динамики мы слышали, как Рафаэль вдыхает собственные слезы.
Я согнулась пополам, все еще сжимая проклятое полотенце между ног, и с силой оттолкнулась ногой от стены, чтобы открыть внутренний люк. Как только он чуть приоткрылся, я позволила инерции сделать все остальное и бросилась вперед с полотенцем наготове.
Рафаэль, слава богу, старался не шевелиться, хотя руки у него дергались и тряслись от стресса. Он не сопротивлялся, когда Леонард сдернул с него шлем. Судя по тренировкам, можно было предположить, что в собственных слезах утонуть не получится, но в шлюзе теперь плавало множество шариков соленой воды и соплей. Серебристые сферы покрывали его глаза, нос и рот.
Я хлопнула его полотенцем по лицу. Он отшатнулся назад, едва-едва отделившись от жидкости, и полотенце стало ее впитывать. Тогда Рафаэль пошевелился. Он поднял руку, направив полотенце ко рту.
Он кашлял и сплевывал соленую воду, а Леонард поддерживал его. За пределами шлюза Кэм подняла глаза на динамик.
– Паркер. Он тут. Рафаэль в безопасности.
– Подтверждаю. – Никогда я не слышала столько облегчения в одном-единственном слове. – Отлично сработано.
На этих словах Рафаэль утратил остатки контроля.
– Отлично сработано? – он отшвырнул полотенце. – Я его на хрен убил.
Я поймала его руки в перчатках и крепко сжала своими. Материал все еще пропитывал холод космического мрака, пронизывая меня до костей.
– Солнце… Я знаю, тебе тяжело. Я понимаю. Но ты не виноват.
– Вот как? А кто тогда виноват?
В динамике раздался голос Паркера.
– Центр управления полетами, – он вздохнул в микрофон: – И я. И Бог. И ты, да. И ты будешь нести бремя этой вины, я не стану этого отрицать, но эта вина не только твоя. Ты сделал все, что мог, чтобы уберечь Эстевана.
Когда Паркер произнес имя Терразаса, Рафаэль сломался. Вокруг его глаз снова скопились слезы. Леонард выхватил уплывшее полотенце и прижал его к лицу Рафаэля. Я отпустила его руки, и он вцепился в полотенце, рыдая и пряча в него лицо.
Я повернулась и выскользнула из шлюза, чтобы впустить Кэм. Голос у нее был холодным и бесстрастным. По этому голосу невозможно было догадаться, что глаза у нее покраснели и опухли.
– Не дергайся, и мы тебя вытащим из скафандра.
Если Рафаэль что-то и ответил, то из-за прижатого ко рту полотенца ничего нельзя было разобрать. Пока мы вытаскивали его из скафандра, он медленно обмяк и перестал на что-либо реагировать. Кэм продолжала тихонько бормотать всякую бессмыслицу, словно пытаясь его удержать силой своего голоса. В какой-то момент к нам присоединился Паркер и помог Кэм спустить Рафаэля в медицинский модуль.
Мы с Леонардом остались, чтобы убираться.
Когда я помогала ему выбраться из скафандра, он плотно сжимал зубы. Наш разговор сводился к списку действий, составленному МАК для окончания работы вне космического корабля. После того как последний ботинок оказался в своем отсеке, Леонард завис в воздухе, устремив взгляд на пустое место, где не хватало снаряжения Терразаса.
– Эльма? Можно я… – он закрыл лицо руками, – можешь…
Горло мне обожгли слезы, которые я так долго сдерживала. Я оттолкнулась и приняла Леонарда в свои объятия. Мы вместе парили в невесомости, медленно вращаясь, а наше горе складывалось вокруг нас в созвездия.
Рафаэль спал в медицинском модуле.
Мы вчетвером сидели на кухне и пили горячее какао, которое для всех приготовила Флоренс. Леонард съежился под серым одеялом рядом с Кэм, которая смотрела в свою чашку так, словно ожидала, что та с ней заговорит.
Я обхватила свою кружку ладонями. Так они должны были согреться, но вместо этого все еще мучительно ныли. Даже через несколько часов ладони все еще болели от прикосновения к скафандру Рафаэля. По крайней мере, я пыталась себя в этом убедить. На самом деле у меня болело все тело. Как будто от горя у меня все суставы замерзли так же, как…
Я сглотнула и подняла кружку.
Паркер спустился по лестнице. Веки у него покраснели, а под мышкой он держал бутылку. Опустив голову, он подошел к столу и поставил в его центр бренди.
Флоренс выпрямилась и потянулась к бутылке.
– Как тебе удалось пронести это на борт?
– Что пронести на борт? – Паркер устроился на краю скамейки, рядом со мной: – Центр управления полетами строго запрещает употребление алкоголя на кораблях МАК, чтобы избежать недоразумений на почве культурных разногласий.