Мои коллеги максимально сосредоточились. Леонард поставил локти на стол, сцепив пальцы под подбородком. Рафаэль поднял голову. Флоренс, прищурившись, склонила голову набок. А Кэм села ровно и выпрямила ноги.
– Члены «Земли прежде всего» действовали не одни. У них был соучастник в компьютерном отделе МАК. Еще они нанесли удар по канзасскому космодрому и вывели из строя энергосеть. Для этого они использовали оружие из бывшего Советского Союза. Мы еще не знаем, была ли Россия активным участником этих действий, но это не исключено.
Кэм подняла руку.
– А что с «Артемидой» и «Лунеттой»? Там все в порядке?
Паркер кивнул.
– Бразильские и европейские космодромы смогли справиться с трафиком, но все коммуникации шли через Канзас и наши спутники. В общем, ситуация такова, что ЦУП может с нами говорить, но они нас не видят. Когда будем выходить на орбиту Марса, нам придется полностью полагаться на наших штурманов.
На меня. На Хайди. Интересно, на «Пинте» Бенкоски сейчас читает такую же лекцию?
– Возможно, в обратном полете нас ждет то же самое, потому что строительство новых спутников – дело небыстрое, и, откровенно говоря, мы сейчас для Земли не самый приоритетный объект финансирования, – Паркер покрутил блокнот в руках: – Это значит, что наши штурманы-вычислители теперь стали самыми важными членами экипажа.
Привет, тревога. Рот у меня наполнился слюной – старый добрый предвестник рвоты. 3,14159… Я тяжело сглотнула и медленно выпустила воздух через нос.
– Мы с Бенкоски решили, что следующее решение должно быть принято совместно, так что сейчас тот редкий случай, когда я попрошу вас проголосовать. Вероятность возвращения домой живыми и невредимыми будет значительно выше, если мы совершим гравитационный маневр вокруг Марса и не будем садиться.
– Черта с два, – Рафаэль со свистом разрезал воздух рукой. – После всего, что мы прошли? Можете меня выбросить в шлюз, но я собираюсь на Марс.
– Да, – Леонард кивнул, – думаешь, они позволят мне вернуться и попробовать еще разок? Да ни за что.
– Два голоса есть. – Паркер повернулся к доске и нарисовал две галочки. Как будто нас было так много, что это было необходимо. Или, может, ему просто нужно было хотя бы на мгновение повернуться ко всем спиной. – Что скажут дамы?
– Я согласна с Леонардом, причины у меня те же, – Флоренс пожала плечами, – я проделала весь этот путь не для того, чтобы просто развернуться и полететь домой.
– Аналогично, – Кэм рассмеялась: – Не могу поверить, что вы думали, будто кто-то захочет вернуться.
– Йорк? – он поднял палец: – Погоди. Прежде чем ты ответишь, ты должна знать, что, учитывая новые условия, вы с Фёгели высадиться не сможете.
Флоренс фыркнула.
– Постой… Зачем я тогда вообще училась пользоваться этой проклятой штуковиной, если не для того, чтобы подстраховать Йорк?
– Этот аспект не выносится на голосование.
– Все нормально… – Именно таким был мой первый полет на Луну. Я просто, блин, ее облетела и вернулась на Землю. Я пообещала Натаниэлю, что вернусь домой. Так что, если это необходимо для того, чтобы мы все вернулись, так тому и быть: – Марс или ничего.
Паркер на мгновение словно уставился на пять отметок на доске. Я стояла рядом, и мне, в отличие от всех остальных, было видно его лицо. Глаза у него были закрыты. Он не стал рисовать шестую галочку, но очень медленно выдохнул.
– Что ж, было несложно.
Если не смотреть на его лицо, казалось, что он говорит легко и уверенно.
Открыв глаза, Паркер стер часть списка, который я нацарапала на доске.
– Так вот, насчет списка дежурств. Кое-что мы поменяем. Йорк понадобится время, чтобы убедиться, что наш план полета на сто процентов точен, так что ее обязанности мы перераспределим между собой.
Потрясающе. Я вперила взгляд в следы потертостей на кухонном полу, лишь бы не видеть, как в глазах коллег вновь загорается обида. Рафаэль заерзал на стуле.
– Я могу… Хочешь, я буду вторым пилотом?
Паркер повернулся и, поджав губы, взглянул на Рафаэля.
– Давай это обсудим после собрания. Пока я хочу, чтобы вы со Стьюманом занялись проверкой посадочных модулей. Надо убедиться, что все в порядке.
Я спрятала руки за спину, чтобы никто не увидел, как они трясутся.
– Я не против заниматься другой работой. Мне ведь нужно будет как-то отдыхать от вычислений.
– Ну тогда сделай гребаный перерыв. Или ты не знаешь, как это делается?
Он был в трауре. Во всяком случае, можно было притвориться, что эта его резкость была попыткой замаскировать горе. Дело было не во мне.
От этой мысли я даже подняла голову и повернулась к Паркеру. Дело никогда не было во мне.
Ощущение было такое, что комок тревоги у меня внутри растворился, превратился из твердого узла в пар. И вырвался в подобии смешка. Мне кажется, Паркер не меньше меня самой удивился этому смеху. Пусть думает, что я открыла в себе чувство юмора. Я вздернула подбородок.
– Я отдыхаю, когда готовлю. Так что оставь мне гребаное дежурство на кухне, а то, ей-богу, я буду печь пироги и не дам тебе ни кусочка.
Флоренс засмеялась.
– Тут она тебя подловила, Паркер. Хорошо так подловила.
– Что ж, – он хрустнул шеей и снова повернулся к доске, на этот раз с ухмылкой, – раз ты признаешь, что твое место на кухне.
– Ага, – я шлепнула ладонью по доске, – прямо рядом с тобой.
Дорогая Эльма!
Я тебя люблю. Слава Богу, у тебя все хорошо. Нет, я мало сплю в последнее время (равно как и все остальные), но Томас был молодцом. (И да, благодаря ему я не забывал есть.) Не знаю, что бы я без него делал. Обо всем остальном позже, когда разберемся с рабочими делами. А пока просто знай, что у меня все хорошо. Я люблю тебя. Я тобой горжусь.
Когда я вошла в тренажерный зал, Паркер уже сидел на скамье для жима. Зал редко использовался поздно ночью, и, хотя «пчелки» были звуконепроницаемыми, гравитация, судя по всему, была для него важнее.
Он поднял голову и слегка махнул мне рукой.
– Спасибо. Что прикрыла.
– Это моя работа, – я села перед ним прямо на пол: – Что вы решили с Рафаэлем?
– Он поведет посадочный модуль на Марс вместе с Фланнери. Мне сейчас не стоит летать, а для того, чтобы вывести «Нинью» на орбиту, надо просто следовать твоим указаниям.
– Никакого давления, ага.
– Ой, прошу тебя, – он фыркнул, теребя торчащую из комбинезона нитку. – В самом начале я все пытался тебя довести. Ты непоколебима. Чувства юмора у тебя нет, но ты прямо скала.
У меня чуть челюсть не отвисла. Я? Непоколебима?
– Ты же знаешь, что меня рвало чуть ли не каждый день.
Паркер резко вскинул голову.
– Ты гонишь.
– А ты думал, на кой черт я сижу на «Милтауне»?
– Я не… Я думал, это просто женское, – Паркер пожал плечами и потер затылок. – Слушай. Прости.
Прошу, обратите внимание на мою силу воли. Я не стала спрашивать, за что он извиняется: за «чисто женское» или за то, что меня из-за него тошнило. В этот момент это и правда было неважно.
– Извинения приняты.
Лицо у Паркера исказилось, и он согнулся пополам, прикрывая рот руками. Я наклонилась к нему, когда его накрыло волной рыданий. И хотя он зажимал рот руками, было слышно, как рвется его горло. Я поднялась на колени и обняла его. Паркер положил голову мне на плечо.
Это продолжалось недолго. Он покачал головой, отстраняясь.
– Прости. Черт. – Паркер вытащил из кармана носовой платок и трубно, бесстыдно высморкался. – Не могу предсказать, что меня доведет.
Я кивнула и опустилась на пятки.
– Это ужасно. И всегда будет заставать тебя врасплох. В счастливые моменты тяжелее всего.
Он сглотнул и, стиснув зубы, отвернулся от меня. Он уставился на весы так, словно на всем корабле не было ничего важнее. После падения метеорита, когда мои родители – большинство моих родных – погибли, я постоянно это делала. Забывала о том, что они мертвы. Да и сейчас иногда забываю. А потом воспоминания обрушиваются камнями на мою голову. Я понимаю, что не могу поделиться с мамой какими-то мыслями. А папа никогда уже не узнает, что я была космонавткой. Что я сейчас космонавтка.
– Сколько сейчас твоим сыновьям?
– Шестнадцать. Мими в последнем письме говорила, что они постоянно спорят, кто из них поедет меня забирать, когда мы вернемся.
На его лице снова появилась гримаса, и он закрыл глаза, сморщившись так, словно мог силой засунуть боль как можно глубже.
Шестнадцать… Он пропустит их выпуск из школы. Когда он вернется, они уже будут учиться в колледже, но жестоко ему об этом напоминать.
Он сделал еще несколько коротких вдохов и открыл глаза.
– Знаешь, даже в этом легком она была такой хорошей мамой.
Кажется, у меня появилась идеальная возможность, чтобы о ней поговорить.
– Помимо кадиша у нас еще распространена практика, которую называют «шива». Это… Это период траура, и начинают его с рассказов о человеке, которого мы потеряли.
– Что-то вроде поминок.
– Наверное.
Паркер немного выпрямился и провел рукой по волосам.
– Мими была очень закрытым человеком.
– Поэтому ты никогда не говоришь о ней?
– По большому счету да. – Он вытянул руки, и его обручальное кольцо блеснуло на свету. Я раньше никогда не видела, чтобы он его носил. Справляться с горем нам помогают самые странные вещи. – После полиомиелита… Ей претило чувствовать себя обузой. Она это терпеть не могла. Ненавидела, когда на нее пялились. Но она была в ловушке. А еще она была ужасно умной. Если бы она не помогала мне учиться, я бы не попал в космическую программу. Но потом я стал первым человеком в космосе, и вокруг начали сновать репортеры.
Я поморщилась, вспомнив свое превращение в Леди-Астронавта.
– Они как пиявки.
– Из ее жизни могли бы сделать самую душещипательную историю века, – он поднял руку: – Я перестал носить кольцо. Я давал взятки. Я брался за любую денежную работу, чтобы обеспечить ей лучший уход у частных врачей. Перевез ее из дома. Я делал все, что мог, чтобы не привлекать к ней лишнего внимания.