Джекки КоллинзРок-звезда
Моему брату БИЛЛУ КОЛЛИНЗУ, о котором я всегда помнила, когда писала эту книгу
ЛОС-АНДЖЕЛЕС, 1987Суббота, 11 июля
В Лос-Анджелесе стоял прекрасный, безоблачный день. Ветры со стороны Санта-Аны разогнали смог, и начало субботы 11 июля было свежим и ясным. В воздухе разливалась успокаивающая, располагающая к лени жара.
Крис Феникс проснулся рано. Для него подобное пробуждение было непривычно, но вчера после обеда он прилетел из Лондона и сразу же отправился спать. Спустя четырнадцать часов он проснулся в громадной кровати „Калифорния Кинг“ в своем огромном, роскошном особняке „Бель Эр“ и, повернувшись, обнаружил, что ночью к нему присоединилась его лос-анджелесская подружка Сибил Уайльд. Ее счастье, что она не попыталась разбудить его. Секс — это, конечно, здорово, но горе тому, кому взбрела бы в голову мысль разбудить Криса после утомительного перелета, который нарушил суточный ритм организма.
Девятнадцатилетняя Сибил спала, Крис видел ее гладкое, обнаженное тело и длинные белокурые волосы, рассыпавшиеся вокруг свежего, прекрасного личика.
Сибил Уайльд была высокооплачиваемой, чрезвычайно популярной рекламной фотомоделью. Не такой, как, скажем, Кристи Бринкли, но все же. Недавно ее фотография в довольно смелом купальнике появилась на обложке журнала „Спортс иллюстрейтед“, и теперь предложения сыпались одно за другим, но Сибил не принимала ни одно из них, не заручившись хозяйским разрешением Криса. А он предпочитал, чтобы она все время была дома, независимо от того, дома он или нет.
Крис собрался было разбудить Сибил: ведь они в общем-то не виделись уже несколько недель. Но потом, вспомнив о предстоящем вечернем концерте, он решил, что успеется. Его подружка Астрид, проживавшая в лондонском доме Криса, выжала из него не все соки. Что ни говори, Астрид просто помешана на сексе, и у него с ней ни минуты покоя.
Астрид — модельер, они познакомились четыре года назад в Париже, когда менеджер Криса пригласил ее сделать несколько кожаных брюк для Криса, но это дело кончилось не просто примеркой. Астрид было двадцать восемь, она старше Сибил на девять лет, но Крису нравились ее роскошные длинные белокурые волосы и потрясающее тело, и, кроме того, она была датчанкой, а прелести скандинавских женщин всем известны. Крис любил своих женщин — светловолосых, длинноногих, пышногрудых, шаловливых. Что еще нужно мужчине?
Крис осторожно вылез из постели и направился в ванную, отделанную черным мрамором и зеркалами, оборудованную первоклассной сантехникой.
К счастью, он ухитрился остаться трезвым во время полета из Лондона — и это было просто замечательно, ведь поэтому сейчас он чувствовал себя прекрасно. Внимательно оглядев себя в зеркало, висевшее над черной мраморной раковиной, Крис остался доволен.
Крису Фениксу было тридцать восемь. Выразительные светло-голубые глаза, длинные пепельно-белокурые волосы, слегка выгоревшие на солнце (когда солнца не было, об этом эффекте заботился его английский парикмахер). Не высокий, но и не низкий, а оптимального роста — около 180 см, с рельефными мускулами на подвижном и сильном теле — следствие занятий культуризмом. Не Арнольд Шварценеггер, конечно, но этакая смесь Брюса Спрингстина и Мика Джеггера.
Крис Феникс был рок-звездой. И звездой очень популярной.
Некоторые даже считали Криса Феникса рок-легендой.
Но все это не волновало Криса. Он считал, что просто пишет музыку, поет песни и играет на соло-гитаре. Но ведь и многие другие занимались этим. Крис полагал, что на вещи надо смотреть реально. И мнение это не могло изменить ни то, что он попеременно жил в двух роскошных особняках, ни то, что зарабатывал миллионы долларов в год, ни то, что он имел семь машин и содержал двух прекрасных подружек. В глубине души он всегда чувствовал себя обычным парнем Крисом Пирсом с лондонской улицы Мейда-Вейл. И уж никуда не денешься от того, что мать его когда-то мыла полы в домах состоятельных людей, а отчим был водителем автобуса.
— О… мой Бог! Ты… тако-о-ой… сексуальный! — Сибил босиком вошла в ванную, но голыми у нее были не только ноги. — Я так скучала без тебя, Крис! — Она со вздохом обняла его.
Внезапно в памяти Криса всплыла помешанная на сексе Астрид.
— Я тоже скучал, детка, — ответил он, целуя ее теплые, зовущие губы.
Сибил прижалась пышной грудью к голой груди Криса, прекрасно осознавая то, какую это вызовет у него реакцию.
Но здесь была одна загвоздка. Крис исключал секс в день предстоящего выступления. Но как это можно объяснить твердеющей и поднимающейся в пижамных штанах плоти.
Он с сожалением отстранил Сибил.
— Прекрати, Сиб. Ты же знаешь мое правило, а сегодня вечером этот чертов концерт у Маркуса Ситроена.
Обняв его за талию, Сибил снова притянула Криса к себе.
— А как насчет концерта лично для меня? — прошептала она самым сексуальным тоном. — Ведь я так прошу тебя. И обещаю тебе массу удовольствия. — Она сделала многозначительную паузу. — Будешь очень доволен.
Но Крис никак не собирался нарушить свое правило. И никто не мог заставить его сделать это, даже блистательная Сибил Уайльд. В день выступления Крис ощущал себя бойцом, выходящим на ринг, ему необходимо было собрать воедино свою сексуальную энергию, всю до крупицы. И ни одна капля ее не прольется, пока все не закончится.
— Потом, — пообещал Крис, расцепляя объятия Сибил, и решительно направился в душ.
Сибил состроила разочарованную мину.
— Потом, милая, — повторил Крис. Он наградил Сибил своей знаменитой усталой усмешкой и шагнул под ледяные, словно иголки впивающиеся в тело струи, прихватив по пути кусок лимонного мыла.
Намыливая грудь, Крис решил, что душ — это то, что сейчас как раз нужно. Холодная вода сняла сексуальное напряжение, вернула его к жизни, взбодрила, и теперь он был готов ко всему.
Ко всему, кроме выступления у этого сукина сына Маркуса Ситроена.
Крис спокойно подумал о том, как сильно он ненавидит этого могущественного короля звукозаписи.
И лениво-смиренно осознал, что ничего поделать с этим не может.
Пока, во всяком случае.
Рафилла покинула реактивный самолет, принадлежавший Маркусу Ситроену, и села в его личный длинный „мерседес“, ожидавший ее прибытия на бетонированной дорожке возле посадочной полосы. Кивком поздоровавшись с шофером, она с радостью отметила про себя, что больше в машине никого нет.
„Отлично, — подумала она, — меня никто не побеспокоит, пока не приедем в отель“.
Но она ошиблась. Как только Рафилла устроилась на заднем сиденье, шофер попросил ее взять трубку телефона.
— Звонит мистер Ситроен, — торжественно произнес шофер.
— Спасибо, — спокойно ответила Рафилла. Маркус Ситроен следил за каждым ее шагом. Она и в ванную не может войти, чтобы он не узнал об этом. — Привет, Маркус, — равнодушно бросила она в трубку.
— Мистер Ситроен сейчас подойдет, — бархатным голоском ответила знающая свое дело секретарша Маркуса Феба.
Рафилла принялась ждать. Маркус любил заставлять людей ждать его, она убеждалась в этом не раз. „Это воспитывает характер“, — сухо говорил Маркус в подобных случаях с легким европейским акцентом, от которого ему так и не удалось избавиться.
Занервничав, Рафилла наклонилась вперед и попросила у шофера сигарету.
— Я бросил курить, — ответил тот и виновато пожал плечами. — Может, остановиться и купить вам пачку?
— Нет. — Рафилла решительно покачала головой. Она тоже бросила эту вредную привычку, хотя именно сейчас с удовольствием глубоко затянулась бы.
— Рафилла? — раздался голос Маркуса, маслянистый, с легким акцентом.
— Да, Маркус.
— Ты уже здесь.
„Естественно, ты же заставил меня приехать, разве не так?“
— Да.
— Хорошо долетела?
— Очень.
— Отлично, отлично. — Маркус прокашлялся. — Я забронировал тебе номер в отеле „Эрмитаж“. Позвоню, как только ты прибудешь туда.
„Это уж точно. И, наверное, в тот самый момент, как только я войду в дверь“.
— Прекрасно, — холодно бросила она.
— Рафилла?
— Да.
— Ты не пожалеешь о своем решении.
„Нет, Маркус, пожалею, ох как пожалею“.
С мыслью о том, что он не оставил ей выбора, Рафилла резко провела рукой по длинным темным волосам, глубоко вздохнула и откинулась на мягкое кожаное сиденье.
Рафилла. Ее знали только по имени.
Рафилла.
Когда она пела, голос ее звучал чарующе. Пластинки с ее песнями крутили знойными ночами в прокуренных ночных клубах, а пела она не о чистой, непорочной, юношеской любви, а о том, о чем в свое время пела Билли Холидей, и еще исполняла блюзы. В свои двадцать семь лет она хорошо понимала грусть блюзов и знала о несчастной любви даже больше, чем следовало бы.
Рафилла была необычайно красива. Зеленые глаза, заостренные скулы, широкий сочный рот, темно-оливковая кожа. Темные, прямые, блестящие волосы спускались до талии. Чуточку полновата, хотя нет, ее формы не назовешь пышными, но под белым шелковым лифом и свободным пиджаком мужского покроя явно угадывалось кое-что.
Казалось, Рафилла поднялась к самым вершинам славы просто ниоткуда. Восемнадцать месяцев назад никто и не слышал о ней. А теперь она была звездой. Звездой, горящей ярким светом. Метеором, взлетающим на первые строчки хит-парадов по всему миру. И, хотя она надеялась, что слава звезды принесет ей свободу, все случилось как раз наоборот. Слава звезды принесла ей Маркуса Ситроена. А его она ненавидела всей душой.
— Бобби Монделла, ты хоть знаешь, как сильно тебя любят? — спросила хорошенькая негритянка, усаживаясь на край большого круглого стола. Ее звали Сара.
Бобби, сидевший в уютном кожаном кресле у стола, протянул руку и дотронулся до Сары.
— Ну-ка расскажи мне, девочка, расскажи.
Внешность Бобби Монделлы обогащала определение „красивый“. Ему было хорошо за тридцать, высокий, под сто девяносто, кожа цвета темного шоколада, курчавые жесткие волосы, красивое тело.