— Я вам не верю! — гневно воскликнул Бобби. — Это шантаж.
— А я-то думал, что вы запрыгаете от радости, получив возможность избавиться от такой второразрядной компании звукозаписи, как „Соул он соул“, — сказал Маркус, попыхивая сигарой. — Они ничего вам не дают, только губят ваш талант.
— Эй, послушайте. Ведь это они дали мне шанс. Они поверили в меня.
— Ах… верность. Меня это, по правде говоря, восхищает. Но вы должны понять, что я тоже верю в вас, мистер Монделла… Можно мне называть вас Бобби? — Маркус потер переносицу, подняв при этом очки с затемненными стеклами. — Я уже давно положил на вас глаз. По моему мнению, вы с вашими способностями писать песни, с вашей внешностью и талантом можете стать самой крупной темнокожей звездой в этой стране. Вы можете стать первым. А если еще при этом вами будет руководить „Блю кадиллак“, — Маркус помолчал, давая Бобби обдумать сказанное, — то для вас не будет ничего невозможного.
Бобби одолевали противоречивые чувства. С одной стороны, ему довольно приятно было слышать планы Маркуса Ситроена относительно его собственного будущего, если, конечно, это не ловушка. Но, с другой стороны, он понимал, что им манипулируют, и это его совершенно не устраивало. Кроме того, хуже нет, чем находиться во власти такого человека, как Маркус Ситроен. Да и как он сможет оставить „Соул он соул“ и Америку после всего того, что она для него сделала?
„Соул он соул“ тянет тебя назад, — предупредил его внутренний голос. — Америка Аллен сама говорит, что у нее твои пластинки не могут пробиться на самый верх, а ведь ты, черт побери, прекрасно знаешь, что у „Блю кадиллак“ это возможно.
Да. Он отлично понимал это. И, как бы он ни презирал Маркуса Ситроена, надо было признать, что звездой его сможет сделать только „Блю кадиллак“.
Более того, если он хотел помочь Шарлин, то у него просто не было другого выхода, разве не так? Не он здесь решает.
1987Суббота, 11 июля
Поездка по бульвару Сансет была долгой и скучной, но Криса это не волновало. В лимузине имелся запас всевозможных алкогольных напитков, видеомагнитофон с кассетами и прекрасная аудиосистема с набором последних компакт-дисков.
Он установил на проигрыватель альбом с двадцатью пятью лучшими хитами, откинулся на сиденье и наслаждался музыкой рок-групп „Темптейшнс“, „Фор топс“ и Марвина Гея. Все было бы отлично, если бы Сибил не возомнила себя душой сегодняшнего приема и усиленно не твердила бы об этом весь день.
А Хоука, похоже, увлекали ее разговоры, он наклонился вперед и глядел на Сибил, которая очень эффектно смотрелась в белом шелковом пиджаке. Ее загар контрастировал с превосходными белоснежными зубами. Крис подумал, что ее зубы, наверное, сделаны из мрамора для надгробий, такими зубами можно запросто разорвать человека.
Хоука нельзя было назвать симпатичным мужчиной, но он здорово преуспел в жизни. Он был женат, его жена постоянно жила в Буэнос-Айресе, а в Лос-Анджелес приезжала только раз в год. Раз в шесть недель Хоук садился на самолет и летел на выходные навестить жену. Довольно странные отношения, но, видно, они устраивали супругов, которые прожили вместе уже пятнадцать лет.
Но все это не мешало Хоуку общаться с другими женщинами, с ним вечно был целый табун аппетитных подружек, причем ни одной из них не было больше двадцати двух. Правда, ходили слухи, что Хоуку просто нравилось, чтобы его видели с такими девушками, и ничего более.
— Ну вот… — возбужденно продолжила Сибил, — вряд ли кто может навешать Джерри лапшу на уши, ну разве что Мик, но это другое дело. Как бы там ни было, но она посмотрела этому парню прямо в глаза таким по-настоящему суровым взглядом, ну ты понимаешь, что я имею в виду? А потом и говорит ему в своей сумасшедшей манере, растягивая слова: „Золотце, ты еще никогда не получал такого удовольствия от траханья, которое тебе предстоит получить!“
Хоук рассмеялся. Ему всегда нравились сплетни Сибил из жизни фотомоделей.
Но Крису, честно говоря, слушать эти сплетни не хотелось. Бросив взгляд на часы, он спросил нетерпеливо:
— Мы скоро приедем?
— Успокойся, — ответил Хоук, — сиди себе и наслаждайся жизнью. Сегодня такой чудесный день.
А разве бывали не чудесные дни в солнечной Калифорнии?
Ну и черт с ним! Крис не испытывал ни малейшей радости от предстоящего выступления, и ничто не могло исправить его плохого настроения.
— Имя? — рявкнул свирепого вида охранник, когда Максвелл Сицили вышел из автобуса.
— Джордж Смит.
Охранник приподнял затененные солнцезащитные очки и сверился с длинным списком.
— Порядок, — сообщил он наконец, — наденьте вот это. — И протянул Максвеллу Сицили значок, на котором было напечатано название ресторана „Лиллиан“, имя Джордж Смит и номер.
Максвелл подумал о том, что все здесь у них организовано здорово. Ну это и понятно, ведь у охраны имелось много времени, чтобы все подготовить заранее.
— Имя? — спросил охранник у Клои.
— Я управляющая, мне значок не нужен, — запротестовала Клои, поправляя растрепавшиеся волосы.
— Значок должен быть у всех, — с угрюмым видом заметил охранник. — Иначе, леди, вы никуда не пройдете.
— Ха! — воскликнула Клои. — А кто меня остановит?
— Я, леди. Таков порядок.
Воспользовавшись предоставившейся возможностью, Максвелл потихоньку ускользнул вперед и присоединился к группе официантов, выслушивавших инструкции относительно того, что им разрешается, а что нет.
— Никаких фотоаппаратов, никаких магнитофонов. Находиться только в своей зоне, — резким голосом предупредил последний охранник.
— А если захочется в туалет? — поинтересовался один из официантов.
— Там есть туалеты.
— А вы пойдете с нами, чтобы подержать нас за… гм… руку?
Охранник даже не улыбнулся.
Максвелл последовал за группой к задней части одного из главных домов поместья, где под большим тентом на открытом воздухе была устроена временная кухня. Повара принялись разбираться с кухонными принадлежностями, да и официанты не остались без дела.
Максвеллу было приказано помогать расставлять серебряные приборы. Схватив несколько коробок, он пошел вслед за высокой женщиной, отдававшей приказания, по узкой дорожке и вышел на огромное, залитое солнцем пространство, где находилось много круглых столов, ожидающих сервировки, и полукруглая сцена, причем создавалось впечатление, что сцена стоит прямо на краю утеса.
В сумерках, когда зажгутся яркие фонари, спрятанные на деревьях, и с океана повеет свежестью, эффект должен быть просто потрясающим.
Максвелл с сожалением подумал даже, что будет обидно портить такой вечер. Но они это заслужили.
Все заслужили.
Излишнее внимание всегда было неприятно Рафилле. Люди буквально срывались на каждый ее зов. Неужели они не понимали, что она просто нормальный человек? Или считалось, что „звезды“ не от мира сего?
Она пребывала в роли звезды еще слишком мало времени, чтобы свыкнуться с этой ролью. Возможно, ей надо было бы быть более привередливой, вести себя, как стерва, закатывать истерики, постоянно покрикивать. Однако подобный стиль был ей совсем не по душе.
— Вы всегда сами делаете себе прическу и макияж? — с любопытством поинтересовалась Труди, отвечавшая за связи с общественностью.
— Мне проще делать это самой, — ответила Рафилла. Лимузин в этот момент свернул на Пасифик Краст Хайвей, и Рафилле захотелось попросить шофера остановить машину. Ее охватило непреодолимое желание побегать по пляжу или просто посидеть на песке, наблюдая волшебную безбрежность океана.
Последние несколько месяцев Рафиллу узнавали постоянно. Она считала это грубейшим вторжением в личную жизнь, и ей это совсем не нравилось. Но ведь именно об этом она всегда мечтала — о славе и признании.
— Если бы у меня была возможность, то я непременно воспользовалась бы услугами профессионалов, — призналась Труди и потянулась за конфетами, лежавшими на маленьком стеклянном подносе.
— Я думаю, Рафилла знает, что делает, — заметил один из служащих компании и бросил на Труди предостерегающий взгляд. Правило номер один: никогда не критикуй поступки знаменитостей.
— Видите ли, меня раздражает, когда к моему лицу прикасаются чужие руки, — сказала Рафилла, чувствуя, что ей надо как-то объяснить свое отрицательное отношение к парикмахерам и гримерам. — Я этого не люблю.
— С таким лицом, как у вас, в этом и нет необходимости, — попыталась исправить свою ошибку Труди. — А вот над моим лицом пришлось бы трудиться инструментами, которыми пользуются скульпторы.
Рафилла слабо улыбнулась. Ей очень хотелось сейчас перенестись куда-нибудь подальше отсюда.
У Спида не было ни малейшего намерения связываться с мексиканской шлюхой в красных обтягивающих брюках, но она так пристала к нему, что отвязаться от нее было просто невозможно.
Она несколько раз прошлась туда-сюда мимо машины, виляя большой задницей и тряся грудями, и наконец сказала:
— Привет, красавчик! Сегодня слишком жаркий денек, чтобы сидеть в машине.
Да, действительно было жарко. И когда появилась эта мексиканочка на тонких каблучках, Спид не мог не заметить ее, а уж она-то тем более сразу его заметила. Что ж, разве он не обладал магией в отношении женщин? При этом он мог даже и не смотреть на них.
А уж если посмотрел, то женщинам и вовсе не приходилось жаловаться. Кто-то однажды сказал ему, что по быстроте покорения женских сердец он напоминает Роя Шейдера.
Спид не употреблял наркотики. Ну разве что изредка. Несколько таблеток, сигарету с травкой. А если чувствовал прилив сил, то мог и понюхать кокаин.
Сегодня он как раз был не прочь понюхать, да и задок этой менсиканочки был весьма привлекателен. Ну и чтение журналов „Плейбой“ и „Пентхаус“ порядком возбудило Спида.
Он украдкой бросил взгляд на часы, определив, что время у него еще есть.
Мексиканочка стояла возле окна машины, ожидая сигнала к действию.