— Она заболела?
— Пищевое отравление.
— Какой ужас!
— Креветки. Она наелась креветок. И у нее все тело распухло.
Они вели обычный разговор о Хуане и ее болезни. Но совсем другой, тайный разговор вели их взгляды, встречаясь друг с другом.
Рафилла почувствовала, что у нее все горит внутри, ее взгляд скользнул по джинсам юноши. И она поняла, что и его обуревают подобные чувства.
— Может быть, хотите что-нибудь выпить? — быстро спросила она.
— Если только пива. Мне надо на работу.
— А чем вы занимаетесь?
— Я музыкант.
— Как интересно! А на каком инструменте вы играете?
— На многих — гитара, ударные, флейта, а еще я пою.
Рафилла улыбнулась.
— У вас масса талантов, да?
Парень тоже улыбнулся.
— Ну, если вы так считаете.
— Я принесу вам пива, — предложила Рафилла, с удивлением отмечая, как сильно бьется ее сердце. — Проходите, пожалуйста.
Он проследовал за ней, огляделся и тихонько присвистнул.
— У вас здорово.
— Мне тоже нравится моя квартира, — согласилась Рафилла и подошла к холодильнику. — Американское пиво подойдет?
Парень кивнул и подошел к окошку, что между кухней и гостиной.
Рафилла неумело потянула за кольцо на банке с пивом, и пиво хлынуло из банки. Они одновременно потянулись к стоящей рядом коробке с салфетками и почувствовали, как оба покраснели, когда их руки соприкоснулись. Рафилла торопливо отдернула руку и налила золотистую жидкость в стакан.
— А знаете, я вас совсем не такой представлял, — сказал парень, отхлебывая пиво.
— А какой?
— Да это все Хуана. Она всегда говорила, что работает у важной английской леди, поэтому я думал, что вы старше. А потом… вы совсем не похожи на англичанку.
— Я англичанка всего на четверть. Моя мать наполовину англичанка, наполовину француженка, а отец был наполовину американцем, наполовину эфиопом. Он умер, когда мне было семь лет. Тогда мы жили в Париже, а потом уехали в Лондон.
И чего это вдруг она рассказывает о своей жизни совершенно незнакомому человеку?
Глядя на нее в упор своими зелеными глазами, он сказал:
— Хуана вернется в следующий понедельник. Вас это устраивает?
Рафилла кивнула, заметив при этом:
— А вы очень хорошо говорите по-английски.
— Я изучал его самостоятельно.
— Трудно было?
Он пожал плечами.
— Иногда. Но без труда не вынешь и рыбку из пруда. Верно ведь? — Допив пиво, он направился к двери. — До свидания, миссис Ле Серре.
— До свидания, — попрощалась Рафилла, едва дыша от волнения.
Когда парень ушел, Рафилла вдруг вспомнила, что даже не спросила, как его зовут.
— Господи! — воскликнула Одиль. — Что еще за каприз! Почему мы должны идти в этот маленький ночной клуб? Порядочные люди в такие места не ходят.
— Да не будь ты снобкой, — ответила Рафилла. — Я слышала, что там очень здорово.
— И от кого ты это слышала? — поинтересовался Руперт. — Держу пари, что не от Жоржи.
— Да она просто пудрит Жоржи мозги, — заметила Одиль. — Ее квартира стала похожа на цветочный магазин. Бедный Жоржи наверняка просто с ума сходит.
— А, теперь он, значит, „бедный Жоржи“, да? — поддела подругу Рафилла. — А вспомни-ка, еще на прошлой неделе ты считала, что он — худший вариант для меня.
— Он один из самых богатых людей Южной Америки, — вставил Руперт.
— Ну и что? — спросила Рафилла равнодушно. — Вы мне уже надоели. То говорите, что он как раз для меня, то, что он совершенно мне не подходит. Вы же сами твердили, что мне не нужны его дурацкие деньги.
— Что верно, то верно, — согласилась Одиль.
— Истинная правда, — поддержал ее Руперт.
— Так мы идем? — нетерпеливо спросила Рафилла.
Она выяснила имя брата Хуаны — его звали Луис Оливьера, а еще, что он работает в ночном клубе, который назывался „Бархатная кошечка“. Наведя дальнейшие справки, она узнала, что это ночной клуб для туристов со стриптизом и комнатой для азартных игр. Вряд ли она уговорила бы Жоржи пойти в такое место, поэтому и потащила с собой Одиль и Руперта.
„Бархатная кошечка“ оправдывала свое название. Там было людно и шумно, между столиков сновали официантки в разноцветных весьма открытых, облегающих тело нарядах. В зале имелись длинная, облепленная посетителями стойка бара и маленькая сцена, на которой несколько музыкантов исполняли зажигательную самбу. На танцевальной площадке отплясывала потная и веселая публика.
— Боже! — воскликнул Руперт. — Ну и забегаловка!
— Привет, милый, — обратилась к нему красотка в красном кружевном наряде и тюрбане. Ее загорелые, полные груди так и рвались наружу. — Нужен столик?
— Пожалуй, да, — угрюмо ответил Руперт.
— На троих, — добавила Одиль, стараясь не смотреть на толстяка, который, облокотившись на стойку бара, призывно подмигивал ей.
Красотка в красных кружевах подвела их к молоденькому невысокому официанту, который направил их к столику, расположенному недалеко от сцены, приказал немедленно сменить скатерть и поинтересовался у Руперта, не нужна ли ему партнерша для танцев.
— Вот уж нет! — презрительно фыркнул Руперт.
Официант пожал плечами. Какое ему дело, платили бы чаевые.
— Шампанского? — машинально предложил он.
— Нет, — ответил Руперт.
— Да, — возразила Одиль. Она с торжествующей улыбкой повернулась к мужу. — Давай веселиться, раз уж мы здесь. Во всяком случае, это место не похоже на другие. А я уже по горло сыта всеми этими скучными деловыми обедами, куда мы с тобой вынуждены ходить.
— Ну хорошо, — согласился Руперт. — Принесите бутылку „Дом Периньона“.
— У нас только местное шампанское, — заявил официант.
— Несите, какое есть, — велела Одиль.
Рафилла пыталась сквозь толпу танцующих разглядеть музыкантов. Их было пятеро, но Луиса среди них не было. Сдержав вздох разочарования, она повернулась к Одиль.
— Я же говорила вам, что это необычное место, — сказала Рафилла, делая вид, что она очень довольна.
— Не надо убеждать меня, — воскликнула Одиль, — мне здесь очень нравится. Атмосфера возбуждает, а музыка просто чудесная.
— Потанцуем, милый? — Возле столика стояла курчавая „девушка для танцев“ в голубом ажурном платье, устремив сверкающие глаза на Руперта.
Руперт поджал губы.
— Нет, спасибо.
— Ну рискни, — рассмеялась Одиль.
— Конечно, потанцуй! — поддержала подругу Рафилла. — Я помню, как ты любил веселиться. А теперь превратился в старого, скучного зануду!
— Ну спасибо тебе, сестренка.
— Потанцуй, — настаивала Одиль.
— Не дрейфь, — поддакнула Рафилла.
— Ладно! — Руперт вскочил. — Подчиняюсь, а то вы совсем меня запилили.
Женщина в голубом ажурном платье улыбнулась, сверкнув золотым передним зубом, затесавшимся среди остальных белых неровных зубов.
— Пойдем, сладкий мой, попрыгаем! — Она повиляла пышными бедрами.
Отбросив сомнения, Руперт направился с ней на танцевальную площадку, где все его английские манеры растаяли в ритме зажигательной самбы.
— Пойдем и мы, — засмеялась Одиль, поднимаясь из-за стола. — Лучше быть поближе, пока Руперт совсем не потерял голову.
Не в силах сопротивляться манящему ритму, Рафилла тоже встала, и они пошли танцевать. И совсем не имело значения, что у нее не было партнера, партнером была музыка, очарование бразильской мелодии скоро полностью захлестнуло ее.
Потом они выпили по нескольку бокалов шампанского, и все трое чувствовали себя прекрасно. Руперт танцевал с каждой хостессой — по пять долларов за танец, — а у Рафиллы и Одиль не было отбоя от мужчин, крутившихся возле их столика. И когда мадам в красных кружевах объявила перерыв в танцах для выступления артистов, все трое неохотно вернулись за столик.
— Черт побери, это самый прекрасный вечер за все годы, что я провел здесь, — пробормотал Руперт. — Мы вытащим сюда всех наших друзей.
Рафилла уютно устроилась в кресле, изучая карту напитков, а когда подняла взгляд, то увидела Луиса. Он сидел на стуле у края сцены и настраивал гитару.
— А сейчас, леди и джентльмены, — объявила мадам Красные Кружева, — мы рады приветствовать звезду „Бархатной кошечки“, очаровательную Еву.
Высокая, сверх меры разукрашенная женщина в сверкающем наряде выпорхнула из подвешенной большой птичьей клетки. Она вся сверкала с головы до ног, включая шляпу в форме колпака и туфли на очень высоком каблуке.
Луис начал играть задушевную мелодию „Девушка из Ипанемы“, и Ева стала медленно раздеваться. Начала она со шляпы, под которой скрывалась копна крашеных серебристых волос, а когда закончила, на ней не осталось ничего, кроме туфель на высоком каблуке, тоненькой полоски, прикрывавшей лобок, и двух маленьких сверкающих кружочков на внушительных размеров груди.
— Ничего себе пышки! — восхищенно вздохнул Руперт.
— Помолчи, — проворчала Одиль, — они, наверное, силиконовые.
Ева подождала немного, стоя, широко раздвинув ноги, потом дразнящим движением дотронулась пальцами до кружков, скрывавших соски от изнывающей в нетерпении публики. И вдруг резким жестом она сорвала их, обнажив темные, набухшие соски.
Ошалевший Руперт чуть не поперхнулся своим напитком.
— Точно силиконовые! — фыркнула Одиль.
Ева самодовольно улыбнулась и неуловимым жестом расстегнула невидимую застежку, отчего прикрывавшая лобок полоска упала к ее ногам.
Несколько секунд она стояла совершенно голая, а потом свет на сцене погас.
Когда он снова зажегся, Евы уже не было, но Луис оставался на сцене и приятным, хрипловатым голосом пел об ушедшей любви и сладостных ночах.
Рафилла не сводила с него глаз. Он был таким красивым, голос просто великолепный. Но кого это трогало? Все находились под впечатлением выступления Евы, этой здоровой кобылы. Нет, Луис заслуживал гораздо лучшего отношения публики.
В течение нескольких недель Рафилла еще пару раз посетила „Бархатную кошечку“, уговаривая кого-нибудь из друзей сопровождать ее. И, хотя ей ни разу не удалось поговорить с Луисом, он наверняка замечал ее в зале. В такие моменты их глаза вели понятный только двоим тайный разговор. Такие встречи наполняли Рафиллу счастьем и печалью, что раздражало и успокаивало одновременно. Она почти влюбилась в человека, с которым перебросилась всего несколькими фразами. О Господи! Ничего из этого не выйдет. Они из разных миров. И все же…