— Помои для свиней! — раздраженно воскликнул Эрни. — Да этот деляга спер сотни тысяч долларов, которые должны были стать моими.
— Нашими, — поправила Фанни, недовольно тряся вторым подбородком.
— Ну нашими, — согласился Эрнест.
Бобби был невольным свидетелем таких разговоров. Его маленькая комнатка располагалась рядом с кухней, и большую часть дня он просто валялся на кровати, жуя какую-нибудь пищу и конфеты, размышляя о том, как хорошо вот так бездельничать. Все те пять лет, которые он провел с мистером Леоном Рю, были заняты постоянной работой. И будни, и выходные, когда у него не было концертов, мистер Рю заставлял его сидеть за столом и писать песни. Бобби потерял им счет. У него совершенно не было времени завести друзей и вообще знакомиться с кем-либо. Три раза в неделю к нему приходил учитель заниматься по школьной программе, а свой первый сексуальный опыт он приобрел в пятнадцать лет с проституткой, которую выбрал и оплатил мистер Рю. У Бобби осталось ужасное впечатление от той встречи: волосы у женщины были, как щетка для чистки печки, а пахло от нее прокисшим молоком.
На его концертах всегда бывало много девушек, они кричали и громко смеялись от радости, но Бобби ни с одной из них так и не познакомился, а теперь и с этим тоже было кончено. Но, честно говоря, сейчас Бобби было наплевать, будет ли он снова когда-нибудь петь, напишет ли хоть одну песню. Ведь сейчас он все равно не мог петь, в сломавшемся в результате наступления половой зрелости голосе звучало какое-то незнакомое до сих пор карканье.
Мистер Леон Рю открыл для себя Бобби на следующий день после того, как мальчику исполнилось двенадцать лет. Бобби пел и играл на пианино на конкурсе местных талантов, то и другое получалось у него хорошо, он научился этому на еженедельных молельных собраниях, которые тетушка Берта устраивала у себя дома. Естественное знакомство с музыкой доставило мальчику огромное удовольствие, как, впрочем, и тете Берте. Она всячески поощряла племянника, рассказывала всем своим друзьям, какой у него данный от Бога талант и чистейший фальцет. Бобби победил на конкурсе и заработал пятнадцать долларов, и эта победа помогла мистеру Леону Рю убедить тетушку Берту, и уже через несколько недель он уговорил ее позволить ему позаботиться о карьере Бобби, стать его официальным опекуном и сделать из него звезду.
— Это ради твоей пользы, Бобби, — печально прошептала тетя Берта, когда пришло время прощаться. — Единственный путь для тебя получить реальный шанс.
И вскоре Бобби переехал в большой дом мистера Рю в Нашвилле, где начал писать простенькие песенки в стиле „кантри энд вестерн“. Вообще-то он привык к религиозным песням, но, слушая постоянно пластинки в стиле „кантри“, в большинстве из которых обыгрывалась тема обмана и несчастной любви, Бобби очень быстро понял, чего от него хочет мистер Рю.
Сочинять такие песенки было довольно легко, хотя они по-настоящему не вдохновляли Бобби.
Шести тысяч долларов, которые привез Бобби, хватило ненадолго. Эрнесту нужна была новая машина, на что и ушла бОльшая часть денег, а Фанни нужна была новая одежда — и на это ушли остальные деньги. Тетя Берта оставила своей единственной дочери только квартиру и небольшую сумму денег. Так что очень скоро настали времена, когда всем, включая Бобби, надо было искать работу.
Фанни вернулась к своей старой профессии счетовода в бухгалтерской фирме, а Эрнест начал работать оптовым распространителем журналов.
— А ты что собираешься делать, парень? — воинственно заявил как-то раз Эрнест. — Ты не можешь целыми днями валяться на своей толстой заднице и сидеть на шее у сестры.
Он уже забыл о тех шести тысячах долларов, которые Бобби внес в семейный бюджет.
Бобби понятия не имел, чем он может заняться. Он знал только музыку, но с этим в его жизни было покончено. Но ведь ему было всего шестнадцать лет и надо было подумать о будущем. Просматривая объявления о работе, Бобби отмечал для себя что-нибудь более или менее интересное, что не требовало образования.
Обратившись по пяти адресам, он выяснил для себя, что его не берут на работу по различным причинам: слишком молодой, слишком неопытный, слишком толстый, слишком необразованный, а самое главное — слишком черный.
Естественно, что наниматели, с которыми он разговаривал, приводили другие причины, но Бобби все понимал. Живя в Нью-Йорке, он быстро набирался ума.
В конце концов после нескольких недель бесплодных поисков он прибавил себе три года и получил работу смотрителя в мужском туалете в крупной манхэттенской дискотеке „Цепная пила“.
Это было его окончательным падением. Сладкоголосого Малыша Бобби больше не существовало.
РАФИЛЛАПариж, 1967
В этот день Рафилле Ле Серре исполнилось семь лет, и, шагая взявшись за руки со своей лучшей подругой Одиль Роне по улице Парижа, она чувствовала, как часто колотится ее сердечко от возбуждения. Одиль отметила свое семилетие десять дней назад, получив в подарок велосипед — потрясающий сверкающий красный велосипед.
Рафилла очень надеялась, что и ее ожидает подобная удача.
Ее няня, шотландка миссис Макди, шедшая впереди вместе с няней Одиль, обернулась, чтобы поторопить девочек.
— Быстрее, идемте быстрее. Если не поторопитесь, то не успеете надеть свои красивые платья.
Рафилла нервно хихикнула, сжав руку подружки. Одиль тоже хихикнула, и они начали шептаться о велосипедах, куклах, платьях и шоколадных пирожных.
Поспешая за идущей впереди миссис Макди, они свернули на авеню Фош, где Рафилла и Одиль жили в соседних домах. Здесь девочки чмокнули друг дружку в щеку и побежали к ступенькам своих домов.
— Прощание устроили! Да вы же снова увидитесь через минуту, — проворчала Макди.
Дверь им открыл одетый в ливрею слуга. Рафилла прошмыгнула мимо него и торопливо взбежала по главной лестнице в свою комнату, где на кровати лежало ее праздничное платье, уже готовое, его оставалось только надеть. „О, какое прекрасное!“ — подумала Рафилла, глядя на платье из розового шелка с длинной юбкой и белым атласным поясом. Скинув школьную форму, она стала его надевать.
— Вот уж нет, — заявила запыхавшаяся няня, входя в комнату. — Сначала мы умоемся, не так ли?
Рафилла вздохнула. Умываться, какая скука! Но в любом случае она обязана была подчиниться, спорить с няней бесполезно.
Вскоре она уже была готова. Лицо вымыто. Руки оттерты щеткой с мылом. Длинные темные волосы расчесаны и перевязаны лентой. Розовое платье облегает юное, худенькое тельце.
— Вот теперь мы готовы, — удовлетворенно заметила няня. — Идем, дорогая.
В гостиной ожидали родители Рафиллы Анна и Люсьен. Рафилла остановилась в дверях, чтобы они смогли оценить, как прекрасно она выглядит. А затем с радостным возгласом рванулась к отцу, который подхватил ее на руки и закружил, словно она была мягкая тряпичная кукла.
— Папа! Папа! — счастливо взвизгивала Рафилла.
— С днем рождения, моя сладкая конфетка, — сказал отец своим чудесным низким, глубоким голосом.
Высвободившись из его объятий, она подбежала к матери, крепко прижалась к ней, ощущая исходившие от мамы чудесные ароматы.
Краешком глаза Рафилла заметила гору подарков в разноцветных упаковках.
— Да, это все тебе. — Мама ласково улыбнулась, отпуская дочь. — Можешь посмотреть.
К своему великому разочарованию, Рафилла не увидела ни одного свертка, который по размерам мог бы походить на велосипед. С мрачным видом она начала разрывать бумажные упаковки, тая в глубине души надежду, что, может быть, велосипед просто разобран на части и все же находится среди подарков.
— Не торопись, — одернула ее няня, стоявшая в дверях.
— Ничего, она просто очень возбуждена, — заступилась за дочь Анна Ле Серре, радостно глядя на нее.
— Она в точности похожа на свою маму, когда та получает подарки, — пошутил Люсьен, обнимая красавицу-жену, которая смотрела на него с нескрываемым обожанием.
Миссис Макди отвела глаза в сторону. Ей никогда не приходилось работать у супругов, которые так открыто демонстрировали бы свою взаимную любовь, как это делали Анна и Люсьен Ле Серре. Они вели себя, как молодожены, не замечая никого вокруг.
Миссис Макди работала у них с рождения Рафиллы, она давно поняла, что привязалась к этой семье именно из-за мистера Ле Серре. Он был… каким-то особенным. И дело здесь не только в его известности — знаменитый тенор, выступавший в лучших оперных театрах мира. Он был еще и темнокожим: наполовину эфиоп, наполовину американец. Няня никогда в своей жизни не видела такого интересного мужчины.
Анна Ле Серре была полной противоположностью своему гиганту-мужу: если он был ростом под два метра, то она едва дотягивала до ста шестидесяти. Кожа у Анны была белой как алебастр, а волосы цвета воронова крыла. Миниатюрная и стройная, она обладала той редкой и мягкой красотой, которую давало сочетание английской и французской крови. Когда-то Анна была балериной, подающей большие надежды, но вышла замуж за Люсьена и поставила крест на своей карьере, а теперь она надеялась, что дочь пойдет по ее стопам.
Рафилла унаследовала лучшие черты своих родителей: гладкую оливкового цвета кожу, роскошные густые темные волосы, длинные ноги и уже угадывающуюся красоту.
Губки Рафиллы скривились в гримасе разочарования, когда она развернула последний подарок и не обнаружила спрятанного велосипеда.
Раздался звонок в дверь — это начали прибывать на праздничный чай ее школьные подруги. Затаив дыхание, Одиль, одетая в платье из коричневого бархата с белым кружевным воротником, попросила разрешения посмотреть подарки. Не обнаружив велосипеда, она с сочувствием посмотрела на подружку.
Праздничное угощение было великолепным. Пирожные, пшеничные лепешки, тоненькие английские чайные тарталетки со сливочным сыром, джемом и шоколадным кремом — все самое любимое. А потом настала очередь торта — большого, с засахаренными фруктами, земляникой и семью свечами.