В пути, в удобном отдельном вагоне она много читала. Но ещё больше смотрела в окно. Найда, привыкшая дома лежать не на полу, а в кресле или на диване, здесь тоже устраивалась на своей законной полке, под монотонный стук колёс всё больше дремала. Но иногда, опираясь лапами о столик, тоже смотрела в окно. Тогда Елена разговаривала с ней.
– Видишь, – говорила, поглаживая собаку, – вон вдалеке сопки. Как расцвечены красиво – зелёные, жёлтые, красные, оранжевые… Цвета осени. Сейчас ведь август. Мы с тобой тоже гуляли по таким сопкам, с Танечкой и твоей малышкой Лейлой. Красивое имя ей Таня дала.
Собака слушала, но скоро уставала, вновь ложилась подремать – заметно постарела Найда. А Елена ещё долго смотрела в вагонной окно. Её поражали самые простые, обыденные картины. Промелькнувшие на маленькой платформе грибники с корзинами и коробами, женщина, ведущая девочку за руку по тропинке, уходящей в деревню за лесопосадкой, грузовик у закрытого шлагбаума и стоящий рядом шофёр с сигаретой… Широкие поля, засеянные и просто заросшие травами, большие и малые реки, по мостам которых грохотал поезд, люди, машущие руками с палубы небольшого парохода… Всё это было так странно и трогательно: она видела фрагменты чьих-то жизней, мгновения судеб, которые внезапно пересекались с её судьбой! Словно большая симфония, из которой выхвачены музыкальные фразы и картинки… Странно, ведь и в городе, просто идя по улице, она тоже видит незнакомых людей, наблюдает какие-то сцены. Но ничего подобного ей не приходит в голову, она остаётся равнодушной. А вот сейчас, у окна поезда… Это, конечно же, магия пути, колдовство мелькающей перед глазами жизни, завораживающая музыка перестука колёс.
Время, проведённое у дочери, было прекрасно. Как хорошо, что она решилась на эту поездку. Городок военного гарнизона оказался уютным миром, где все друг друга хотя бы немного, но знали. Двухэтажные дома, школа, детский сад, офицерский клуб, три магазина… Он весь помещался в долине между двумя громадными сопками, к нему вела хорошая трасса, примыкал военный аэродром. На улице мужчины в штатском, конечно, встречались, но всё-таки это была вотчина офицеров-лётчиков.
Таню, её дочь, здесь, похоже, знали все. Она была директором музыкальной школы. Единственной в городе. Да и создана была эта школа именно для Татьяны. Пять лет назад она приехала сюда с мужем. И скоро весь город знал: молоденькая жена старшего лейтенанта Игоря Вьюжникова – музыкантша, пианистка, окончила консерваторию. А через пару недель подполковник, непосредственный начальник Игоря, спросил её: не могла ли она обучать игре на пианино его сынишку.
– Конечно же, – обрадовалась Таня. – Но… просто учиться играть на фортепиано мало. Есть ещё такие предметы, как сольфеджио, история музыки, вокал, хоровое пение… Хорошо бы открыть музыкальную школу! Наверное есть здесь и другие одарённые дети?
В офицерском клубе работало несколько кружков и студий для взрослых и ребят, была библиотека. По распоряжению начальника гарнизона здесь и была открыта музыкальная школа. Три комнаты – три класса: фортепиано, сольфеджио, хорового пения. Школьная учительница пения руководила хором. А ещё две женщины, жёны офицеров, занимались с детьми на инструменте. Одна окончила музыкальную школу, вторая тоже когда-то училась играть. Татьяна с ними хорошо проработала, заставила многое вспомнить. Сама тоже вела уроки игры и сольфеджио. Хотя и была она моложе своих «коллег», но именно её назначили директором. Консерватория есть консерватория.
Елена боялась, что дочь осталась замкнутой и отстранённой. Особенно после смерти мужа. Молодая одинокая вдова… Но в первые же дни убедилась, что всё не так. К счастью. У Танюши здесь было много друзей. И родители учеников, и офицеры, помнящие Игоря, их жёны, и самые разные люди. На улице с ней постоянно здоровались, кто-то подходил с вопросами, и Елена с удивлением поняла, что её девочку не только здесь любят, но и уважают. Через неделю после приезда пришёл посыльный от начальника гарнизона: Татьяну Леонидовну и её маму, Елену Владиславовну, приглашали на банкет в штабное кафе. Они пришли и узнали, что банкет даётся в честь её, Елены, приезда.
Это было очень трогательно. Елена по-настоящему разволновалась: надо же, такое внимание и уважение! Она и сама по-новому посмотрела на Танечку. Увидела не просто свою девочку, свою дочь: красивую молодую женщину – умную, элегантную, весёлую и открытую. Легко и свободно общающуюся с высокими военными чинами.
Было весело, интересно. Некоторые офицеры пришли с жёнами, скоро Елена со всеми женщинами перезнакомилась, многое узнала о жизни военного городка, много добрых слов услышала о своей дочери. Между прочим, и о том, что есть офицеры – отличные ребята, – которым она очень нравится.
Елена и сама заметила, как на Таню поглядывает один майор – симпатичный, серьёзный, лет под сорок. Несколько раз он приглашал Таню танцевать, она не отказывала, и он, бережно ведя её в вальсе или танго, что-то говорил ей, и смуглое лицо его полыхало румянцем. Таня улыбалась, отвечала односложно.
Впрочем, и сама Елена не была обделена вниманием. Особенным, мужским. За ней, не скрывая, ухаживал полковник – приблизительно её ровесник. Это был очень приятный человек крепкого телосложения, подтянутый, с сединой, о которой принято говорить «благородная», с обаятельной улыбкой. Он оказался опытным танцором и «ангажировал» её на весь вечер, почти никому не уступая. Она так давно не танцевала, но в его уверенных объятиях легко и радостно вспомнила все движения в первом же их танце – «Офицерском вальсе».
Ну и, конечно же, женщины ей всё рассказали о нём: вдовец, взрослый сын служит в столице, в Генштабе, а Василий Петрович – прекрасный человек, всё в доме делает своими руками, в прошлом – отменный лётчик, ас, да и сейчас нередко садится за штурвал, обучая молодых…
Начальник гарнизона, произнося тост, предложил Елене Владиславовне остаться здесь, в городке.
– Расширим нашу музыкальную школу, – сказал он. – А то и откроем свою филармонию!
– Что ж, я подумаю!
Елена подняла свой бокал, и все потянулись чокнуться с ней.
В Танину квартиру они вернулись поздно, на машине начальника гарнизона. Спать не хотелось, настроение было приподнятое, возбуждённое. Обе собаки, Найда и маленькая Лейла, бросились к ним, радостно повизгивая. Таня схватила свою малышку на руки, упала на диван, играя. Она казалась такой счастливой и открытой, что Елена рискнула, спросила:
– Как хорошо, Танечка! Я вижу, как тебя здесь любят. А кое-кто и влюблён… Скажи, тебе никто не нравится? Может, кто-то тронул твоё сердце?
Дочь молчала, улыбаясь. А когда мать подсела к ней на диван, положила ей на плечо голову. Елена прикоснулась губами к Танюшиным волосам:
– Здесь так много военных. Лётчиков…
– Знаешь, мамочка, – ответила Таня, – после смерти Игоря я думала: никогда никого не полюблю. Никто с ним не сравнится… Но время прошло, и я поняла: нельзя любить мёртвого, как живого. Я ведь не Игоря сейчас люблю – его нет уже на свете. Я люблю память о нём, а это совсем другое. Я-то живу! А значит, и чувства мои живут… Я могу полюбить другого человека. Могу. Но никого ещё не люблю.
Она засмеялась, потому что Лейла стала лизать ей лицо. Потом, так же смеясь, сказала:
– Ну, влюбляются в меня, да! Так ровесники мои и те, кто постарше, все женаты. А я никогда не стану разбивать семью. Вот, майор Воловик – красивый, умный. Ты видела. Говорит, что любит меня так, что готов развестись с женой. Глупости! Я, может, и полюбила бы его, будь он свободен. Но есть в моём сердце какой-то клапан, который автоматически перекрывает доступ чувствам, как только слышится: «Женат!» Правда, я себя не заставляю, не принуждаю – само собой всё проходит.
Наверное, Тане и самой хотелось выговориться. Вряд ли она с кем-то ещё стала бы говорить на эту тему. Елена молчала, просто боялась неуместной репликой заставить дочь замкнуться. Но, похоже, Таня переросла возраст скрытности.
– Ходит за мной один лейтенант. Я вижу: он и правда сильно влюблён. Не женат! – Она засмеялась, лукаво взглянула на мать. – Молодой совсем, двадцать четыре года. Он думает, что пять лет разницы между нами это ерунда.
– Да ты и выглядишь на пять, если не больше лет моложе! – не удержалась Елена.
– Вот, вот. Он тоже так говорит. И не понимает, что дело не в том, как я выгляжу. Совсем мальчишка. У меня к нему ну ни грамма женского чувства. Скорее, как к младшему братишке… Я, мамочка, знаю… Не могу тебе объяснить, но откуда-то знаю: если полюблю – такого, как сама. То есть, человека, пережившего утрату своего самого близкого, дорогого…
Больше двух месяцев жила Елена рядом с дочерью в военном лётном городке. Привыкла к рёву взлетающих самолётов, видела, как меняются сопки, гуляла по ним с Таней, собирая морошку, голубику, грибы. Приняла участие в концерте учеников музыкальной школы, сама играла и пела. Пела Елена русские романсы, свои самые любимые: «Я ехала домой, я думала о вас», «Утро туманное, утро седое», «Сияла ночь, луной был полон сад», «Ты помнишь ли…», «Отцвели уж давно хризантемы в саду»… Пела, и словно возвращалась в молодость. Было время, когда эти романсы она пела на больших концертах в городской филармонии, в прессе писали о её прекрасном голосе, шли передачи по телевидению. Ей прочили большое будущее, большую известность. Но она вышла замуж… Не раз Елена с горечью думала: «Зачем мужчины добиваются любви Жар Птицы? Чтоб потом из неё сделать Курицу?» Бывший муж тоже был музыкантом, скрипачом. Он восхищался ею, был влюблён так сильно и отчаянно, что тронул её сердце. А потом перекрыл ей все пути к творчеству, совершенству, выступлениям. Что это было? Ревность к её таланту? Комплексы собственной неполноценности? Или просто мещанское понимание роли женщины – кухня, ребёнок, дом…
Впрочем, всё это было давно и давно прошло. На сцене Клуба офицеров в военном городке Елена пела романсы и чувствовала, как силён и красив её голос, как красива и счастлива она сама. И видела отражение и подтверждение этого в глазах многих мужчин, сидевших в зале. Особенно в глазах полковника.