Фред подумал, что истории человечества, как правило, нет дела до морали. Иначе почему он еще жив? Он человек умный, но не гений, у него нет особых заслуг, он никогда никому не спасал жизнь, не создал великого произведения искусства, не шибко образованный, в общем, он не тот, кто мог бы стать избранником высшей силы.
У него не было миссии, не было роли, не было судьбы, его не ждали великие свершения.
Он был чистой случайностью.
Ему просто повезло.
Он открыл бутылку вина, налил себе бокал, потом еще один. Вскоре бутылка наполовину опустела. Слегка пьяный, он удивился, что почти ничего не чувствует. Обычно после семейных ссор, упреков, слез он мог долго переживать, но сегодня ему было все равно. Он сам не знал, почему так жестко говорил с Жанной. Элен права, на него это непохоже. Ксанакс, конечно, влиял на настроение, но делал его нестабильным: он был то раздражительным, то флегматичным.
— Надо с этим завязывать, — заключил Фред, допив вино из бокала.
Гордый своим решением, надел ботинки и куртку. Он никуда не выходил весь день, и ему надо было проветриться. Хотелось пройтись, что-то привлекало его в перспективе оказаться одному в темноте — предчувствие, что там, в ночи, скрыт источник высшей мудрости, который даст ему все ответы.
На улице стояла сырая душистая прохлада, пахло йодом от океана, минеральной кислотой от основания острова, гнилостной сладостью от земли, в которой разлагались органические вещества. Это были запахи хлорофилла, сахара и феромонов.
Запахи сути жизни.
Ему нравилось, как пахло.
Он прошел мимо закрытой двери западного крыла. Спросил себя, что делают сейчас Ида и Марко, о чем они могут думать теперь, когда получили, что хотели. Отпраздновали ли они это дело, приготовив себе ужин из деликатесов с марочным вином? А может быть, они и не делали ничего особенного, они были такие мрачные в последнее время. Занимались ли эти двое любовью? До любви ли вообще в их возрасте? Жило ли еще в них желание, несмотря на бремя скорби по дочери? Чем они будут теперь заполнять свои дни? Он был знаком с ними несколько месяцев, но так мало их знал!
По тропе он удалился от дома. Туман заволок часть неба, и луна, от которой виден был лишь тонкий серпик, светила слабо. Остров был погружен в сумрак прихожей, освещенной свечой. Фред едва различал край тропы и утес, обрывавшийся в море.
«А если я поскользнусь?» — подумал он.
Он представил себе падение, отчетливо увидел, как его тело, на миг зависнув в воздухе, разбивается об острые камни внизу. Это не убьет его сразу, он переломает кости, ребра, ноги, спину. Органы разорвутся внутри, но он еще успеет почувствовать, как ледяная вода зальется в легкие и утопит его за несколько минут. Потом он представил себе, как завтра Элен и дети пойдут его искать, увидят разбитое тело, застрявшее в скалах, потратят несколько часов, чтобы достать, и похоронят на краю острова с помощью Марко. Все будут, конечно, потрясены и печальны. Может быть, тогда они поймут, что любили его, осознают, до какой степени он был им нужен, и теперь, когда его не будет, ощутят чудовищную, мучительную пустоту. Может быть, поняв все это, они о нем заплачут.
Ему так хотелось, чтобы кто-нибудь когда-нибудь о нем заплакал.
Мысли о смерти, о своих похоронах и горе семьи взволновали его. Горло сжалось, и к глазам подступили слезы, которые он вытер рукавом.
Он всмотрелся в самую глубь себя в поисках тяги к самоубийству, но ничего подобного не нашел. Он пожалел об этом: смерть была бы логичным ответом на отчаянное положение, в которое он попал. Жизнь больше ничего не могла ему дать: ни встреч, ни приключений, ни сюрпризов, ни открытий. Ничего. И все же умирать ему не хотелось. Механизмы выживания, запечатленные в самых архаичных глубинах его нервной системы, мешали ему покончить с собой, как надо было бы сделать. Разум бессилен против инстинкта.
Вдобавок он не хотел делать себе больно. Он ненавидел боль.
Наконец он начал мерзнуть и решил пойти домой и лечь спать.
В доме все было совершенно тихо. Он осторожно заглянул в комнату к Алексу, потом к Жанне — дети спали. Ему вдруг захотелось разбудить их, просто чтобы обнять, сказать, как он их любит, дать понять, что, с тех пор как они родились, все его достижения, каждый заработанный им цент — все это было для них, для того, чтобы защитить их от холода, от голода, от бедности, что они дороги ему бесконечно и он готов воздвигнуть вокруг них стены из денег, за которые никогда не проникнут горести этого мира. Фред вдруг почувствовал, что нуждается в признании близких, он хотел быть любимым, хотел слышать простые слова: «я люблю тебя», «я по тебе скучаю», «я думаю о тебе». Когда дети были маленькими, они ластились к нему, тянули ручонки, прижимались, если он брал их на руки, засыпали у него на плече. Он и не заметил, как все это сгинуло, невидимый сквозняк уносил его сокровище, алмаз за алмазом, изумруд за изумрудом, поцелуй за поцелуем, нежное слово за нежным словом, пока не остался лишь пустой сундук и стало слишком поздно.
Он прошел в спальню, Элен тоже спала. Фред не стал зажигать свет, бесшумно разделся и лег рядом. Он придвинулся к жене, лежавшей к нему спиной, тихонько прижался к ней. Теплое прикосновение к ее коже было приятно. От нее едва уловимо пахло лимоном, этот запах всегда сводил его с ума, и ностальгия по первым годам их любви сжала ему сердце. Тогда все было так просто, и казалось, это навсегда. А потом, со временем, все усложнилось, пыль покрыла страсть и желание, серым пресным слоем осела на их чувствах, эмоции, воспламенившие их в момент встречи, стали невидимы, как древний храм инков, много веков зараставший джунглями, память о котором сохранилась лишь в мутных легендах.
Он прижался к Элен теснее, нижней частью тела, его член ощутил тепло ее ягодиц. Маленький огонек затеплился в нем, и он почувствовал эрекцию.
Ему хотелось секса.
Уже много месяцев этого с ним не случалось.
Он придвинулся еще теснее. Его нос уткнулся в массу белокурых волос, руки скользнули по бедрам Элен. Он поцеловал ее в шею, она вздохнула, он принял это за поощрение, поцеловал еще, пытаясь вложить в этот поцелуй как можно больше чувственности, и ритмично задвигал бедрами, надеясь, что это движение вызовет желание и у Элен. Она вздохнула и в полусне прошептала:
— Отстань.
Как срезанный цветок, его желание увяло.
Затеплившийся огонек погас. Член опал. Фред отстранился от Элен и лег на спину. Ему хотелось побыстрее уснуть, но сон не шел. Он чуть было не встал, чтобы принять ксанакс, но вспомнил о своем решении и остался в кровати.
Он долго лежал с открытыми глазами в почти полной темноте спальни. Рядом с ним тихонько дышала Элен, и он понял, что зол на нее. Что бы он ни делал, она никогда не была на его стороне: не поддержала его перед Идой и Марко, не поддержала перед детьми, не хотела заниматься с ним любовью, когда ему это было нужно, чтобы уснуть.
Мысль взять ее силой мелькнула у него в голове, но он тут же от нее отказался. Это имело бы для будущего их семьи такие ужасные последствия, что он не хотел даже думать о них, да и не был уверен, что достаточно силен физически.
Он закрыл глаза.
Через некоторое время снова послышался шум.
С первого этажа.
Тот же, что и прошлой ночью.
Фред открыл глаза и сел.
Шум стих.
Фред сосредоточился, затаив дыхание, внимательно прислушиваясь к наступившей тишине.
Встал, натянул тренировочные брюки и вышел из спальни.
В коридоре не было больше ни шороха.
Он осторожно спустился вниз, осмотрел гостиную, кухню, столовую.
Все было тихо.
Он выглянул в окно и посмотрел на патио. Дворик был слабо освещен несколькими наружными светильниками на солнечных батареях. При виде двери квартиры Иды и Марко его вдруг как будто осенило. Он вышел, постоял перед их дверью, не зная, постучать ли, поколебавшись, повернул ручку и вошел.
У него немного кружилась голова, он сознавал, что делает что-то запретное, но надо было разобраться с этим ночным шумом. Он думал, что, возможно, есть шанс застать их не спящими, с полными руками украденного.
Внутри было не совсем темно, свет наружных светильников и ночного неба просачивался в окна с незакрытыми ставнями. Западное крыло было погружено в душистый полумрак, запах жавелевой воды он уловил, еще когда приходил в первый раз.
Присеменил Жет. Фред протянул руку, пес понюхал ее и ласково лизнул. Они были хорошо знакомы, а социальных кодов у собак не существует, и псу было невдомек, что Фреду нечего здесь делать в такой час без приглашения. Пес всегда счастлив встретить друга.
«Может быть, они притворяются, будто спят», — подумал Фред. Он сделал шаг-другой внутрь, в направлении спальни.
Дверь была открыта. Здесь тоже свет едва-едва проникал сквозь ставни. Фред различил темную массу спящих тел Иды и Марко. Постоял немного, глядя на них, кто-то один храпел.
Страшная мысль мелькнула у него в голове: а что, если он их убьет, — пойдет в кухню, возьмет нож и зарежет обоих во сне? В следующее мгновение, содрогнувшись от этого порыва, он сказал себе: «Фред, не сходи с ума, ты совсем спятил».
Он вспомнил, как делал уборку, вспомнил, как накричал на Жанну, вспомнил свои мысли о самоубийстве во время прогулки, вспомнил свою фантазию об изнасиловании Элен и наконец вдруг пришедшую в голову мысль об убийстве.
«Со мной неладно!» — с ужасом подумал он.
Марко вдруг сел, словно почувствовав его присутствие.
— Что вы здесь делаете? — спросил он, уставившись на него.
Фред попятился:
— Ничего… Я… Мне очень жаль! Я услышал шум у себя и…
— Шум у вас? Что за шум? И зачем вы пришли сюда?
Ида тоже села, простыня соскользнула, открыв ее тяжелые груди, похожие на два кожаных бурдюка цвета светлой карамели.
— Что случилось? — спросила она, натягивая на себя простыню.
— Он пришел сюда, потому что якобы услышал у себя шум! Стоял здесь и смотрел на нас!