В Ставке опасались нового рывка группы армий «Центр» на Москву. В армиях центрального направления Гитлер заменил почти всех своих генералов, сделал значительные перестановки среди фельдмаршалов. Из Франции, внутренней Германии и даже Африки перебросил пехотные и танковые дивизии.
Командующий обсудил новую директиву со своим штабом и командирами дивизий и полков. Приказ есть приказ.
«Требование фронта было трудновыполнимым, – вспоминая Сухиничи, писал маршал. – Одно дело изматывать врага оборонительными действиями, добиваясь выравнивания сил, что мы и другие армии и делали до перехода в контрнаступление. Но можно ли “изматывать и ослаблять” наступательными действиями при явном соотношении сил не в нашу пользу, да ещё суровой зимой?»
После кровавого марша по подмосковным, тульским и калужским снегам, после изматывающих боёв и колоссальных потерь и командармы, и их солдаты ждали отдыха. Или хотя бы основательной передышки. Сделавшие своё дело, они рассчитывали, что вполне заслужили эту паузу. И Рокоссовский, и командующие соседних армий от пленных, из донесений агентурной разведки и лётчиков знали, что против них стоят более мощные группировки и было бы благом, не изнуряя свои войска атаками, на какое-то время перейти к глухой обороне, накопить силы, огневой ресурс, пополнить людьми дивизии и артполки.
Получив директиву, Рокоссовский со штабом изложил своё видение задачи по изматыванию и ослаблению противника и представил его в виде «обстоятельного доклада» в штаб фронта.
Документа этого в архивах пока обнаружить не удалось. В мемуарах в главе «Сухиничи», надо полагать, коротко приведены основные положения того доклада: «На широкие наступательные операции сил не хватало. Решено было каждый раз ограничиваться определённой конкретной целью. Наиболее заманчивым объектом борьбы были населённые пункты, занимаемые противником. Потеря каждого такого пункта являлась для врага чувствительной, так как это сразу отражалось на его системе обороны огнём, в которой пробивалась брешь.
Немецко-фашистские войска учитывали характер местности и зимние условия. Все деревни и хутора на переднем крае и в глубине были превращены в опорные пункты, обнесённые колючей проволокой. Подступы к ним были заминированы. Под домами – блиндажи с бойницами для кругового обстрела. Танки располагались для ведения огня прямой наводкой с места, являясь бронированными артиллерийско-пулемётными точками».
Ответ Жукова не замедлил себя ждать, и он был кратким: «Выполняйте приказ!»
8 февраля 1942 года началась наступательная операция левого крыла Западного фронта с задачей уничтожить сухиничско-жиздринскую и болховско-брянскую группировки противника. Задача, поставленная штабом Западного фронта, была явно невыполнимой.
Вот здесь-то и начал Рокоссовский шлифовать и совершенствовать свой полководческий дар. Маневрировать пришлось на фронте шириной в несколько километров силами полутора-двух дивизий и десятка танков, из которых только два-три были тяжёлыми или средними, а остальные относились к классу «саранчи», как называли немцы наши лёгкие танки за их слабую броневую защиту, но хорошую манёвренность и быстроходность. Многие свои операции, принципы воздействия на противника, модели атак, отвлекающих ударов, взаимодействия родов войск Рокоссовский со своим надёжным штабом отработал именно здесь, под Сухиничами, Попковом и Маклаками.
Чтобы выполнить задачу, поставленную Жуковым перед 16-й армией, Рокоссовский пришёл к выводу: надо сколачивать немногочисленные, но мощные ударные группы и атаковать на узких участках с целью разгрома опорных пунктов противника. «Потеря каждого такого пункта, – вспоминал маршал, – являлась для врага чувствительной, так как это сразу отражалось на его системе обороны огнём, в которой пробивалась брешь».
Противник пытался погасить такие атаки массированными налётами бомбардировочной авиации, тем более что небо принадлежало люфтваффе. Но Рокоссовский приказал закрыть небо и маршруты своих атак зенитным огнём. В бою за опорный пункт Попково зенитчики сбили шесть немецких самолётов.
Момент попадания в один из «юнкерсов» наблюдал командарм. Вот облачка разрывов приблизились к самолёту, тот неожиданно «клюнул». Вокруг оживлённо загудели: «Есть попадание!» «Юнкерс» начал заваливаться на крыло, задымил. Из него выпал чёрный шарик и стремительно полетел вниз. «Только один», – заметил кто-то из наблюдавших за падением самолёта. Парашют так и не раскрылся. Группу поиска всё же послали. И через несколько минут, к изумлению офицеров штаба, немца привели «живым и почти невредимым». Немецкий пилот упал с высоты почти двух тысяч метров в глубокий овраг, забитый снегом, и это его спасло.
Однажды перед очередной атакой в штаб армии прибыл представитель командования Западного фронта генерал Ф. И. Кузнецов[70]. Фёдор Исидорович до начала московского контрнаступления не совсем удачно командовал 51-й Отдельной армией в Крыму. Немцы и румыны смяли оборону армии, прорвались через Турецкий вал и хлынули к Севастополю. Ставка срочно бросила туда резервы во главе с надёжными генералами. Кузнецов от командования 51-й армией был отстранён. И вот прибыл налаживать дела здесь, в центре.
Кузнецов курировал Сухиничскую операцию и раскритиковал её в пух и прах. По поводу дальнейших частных ударов 16-й армии по немецким опорным пунктам он тоже высказывал своё неудовлетворение. О недостатках в организации наступательных действий 16-й армии Кузнецов постоянно докладывал Жукову, однако ни в распоряжениях, ни даже в телефонных переговорах Рокоссовский не почувствовал, что комфронта как-то на эти замечания и пожелания реагирует. А однажды просто посоветовал не обращать внимания на назойливого инспектора и спокойно продолжать командовать армией.
Не добившись желаемого, Кузнецов перебрался в 61-ю армию и там стал допекать генерала М. М. Попова[71]. Постоянно звонил в штаб фронта и доносил об упущениях и недостатках работы командарма-61. Однажды, когда Кузнецов раскритиковал очередные мероприятия генерала Попова, не выдержал и сам Жуков: приказал Кузнецову немедленно вступить в командование 61-й армией «и показать, на что сам горазд». Кузнецов спохватился, понял, что перегнул, попытался пойти на попятный: мол, после его указаний Попов теперь и сам справится с делами, выправит положение. Но Жуков был непреклонен.
Не прошло и месяца, и противник, почувствовав ослабление давления 61-й армии, предпринял серию контратак, отбил важнейшие опорные пункты и опасно вклинился в оборону – местами до 30 километров. Видя неладное, Жуков спешно удалил крымского полководца из 61-й армии.
Взятие немецкого опорного пункта Попково Рокоссовский считал большой удачей. В Попкове оборону держал крупный гарнизон – до двух тысяч человек. Окопанные танки, артиллерия и миномёты на тщательно замаскированных огневых позициях. Ими был пристрелян каждый метр предполья.
Оборону сломили. Попково взяли. Появилась возможность для нового манёвра.
Именно в те дни, когда в районе Попкова всё гремело и горело, Рокоссовский получил наконец письмо от жены. Юлия Петровна нарушила обет молчания. Женское сердце дрогнуло. То письмо не сохранилось. Но в ответном послании Константина Константиновича можно прочитать многое:
«Милая Люлюсик!
Наконец-то получил от тебя целую пачку писем. Всё это передал мне лично корреспондент “Правды”, побывавший у тебя. Сижу, перечитываю письма и переживаю медовый месяц. Никто мне тебя не заменит, и никого мне не надо. Не грусти, Lulu, бодрись и верь, что мы с тобой встретимся и опять заживём по-прежнему. Целую тебя, мой светлый луч, бесчисленное количество раз.
Любящий тебя твой Костя.
17 февраля 1942 года».
Вечером 8 марта в Сухиничах намечалось торжественное собрание по случаю Международного женского дня. Накануне из-за частых обстрелов городских кварталов многие жители покинули свои дома и разбрелись по окрестным деревням. Там было спокойнее. Но после взятия Попкова, когда линия фронта значительно отодвинулась, люди стали возвращаться.
От Попкова до Сухиничей Рокоссовского домчали аэросани Отдельного аэросанного батальона, который только что успешно атаковал лыжный десант противника, прорвавшийся в тыл и опасно оседлавший одну из дорог. Немецкий отряд оказался довольно большим, до двух лыжных рот. Аэросанный батальон буквально раскромсал их внезапным нападением и мощным пулемётным огнём. Бойцы захватили пленных. Их предстояло допросить в штабе армии.
Серия снарядов разорвалась рядом со штабной избой. И через небольшую паузу ещё один. Звякнуло оконное стекло. Стало трудно дышать. И Рокоссовский выдохнул:
– Ну, кажется, попало…
Глава семнадцатаяТишина лиственничных аллей
Милая Lulu, не скучай, помни, что я мысленно нахожусь с тобой. Тебя люблю и только о тебе думаю…
Из Козельска, из тылового армейского госпиталя, Рокоссовского на самолёте отправили в Москву.
Земский доктор, испанские санитары и врачи козельского госпиталя сделали всё необходимое и для спасения жизни раненого, и для последующего выздоровления. Ранение оказалось тяжёлым, проникающим. Были пробиты лёгкие, задет позвоночник.
В Москве Рокоссовского поместили в госпиталь, расположенный в одном из зданий Сельскохозяйственной академии им. К. А. Тимирязева.
Как известно, в госпитале он лежал до 22 мая, а 26-го под Сухиничами уже планировал со своим штабом атаку на Жиздру – районный город к юго-западу от Сухиничей.
А пока – белая палата для старшего офицерского состава. За окнами – тишина лиственничных аллей. Во время войны многие студентки и аспирантки знаменитой Сельхозакадемии стали санитарками и медсёстрами и ухаживали за ранеными тут же, в своих аудиториях и учебных кабинетах. Некоторые из них впоследствии вспоминали, как по очереди украдкой ходили в офицерский корпус, чтобы хотя бы одним глазком заглянуть в палату, где лежал, медленно приходя в себя, молодой красивый генерал. Он был похож на Андрея Болконского, раненного при Аустерлице, к которому, согласно сюжету, должна была явиться Наташа Ростова…