– Послушай… – Илья собрался сказать все как есть – что он женится и завтра уезжает из Москвы, что у него и в мыслях не было обижать Лизавету Матвеевну, что баба она хорошая и дай бог ей какого-нибудь военного или хотя бы приказчика для забав, коль уж с мужем совсем худо. Но взгляд его случайно упал на другую сторону улицы. И слова застряли в горле: по Садовой шла Настя.
Она была одна. В своем черно-буром полушубке, красном полушалке, накинутом на голову, и с узелочком в руках. Шла торопливо, почти бежала, то и дело оглядываясь через плечо. Не сводя с нее глаз, Илья отстранил с дороги Катьку.
– Прости… тороплюсь. После поговорим.
– Эй, Илья! – растерянно закричала та вслед. – Куда ты, проклятый? Что мне барыне говорить? Придешь вечером, ворота отпирать али нет?
– Отпирай что хочешь… – не думая бросил он и пошел за красным полушалком.
Сначала Илья хотел просто догнать Настю. Но уже через несколько шагов в душе заскреблось что-то нехорошее. Куда она бежит? Одна, даже не взяла извозчика… И наверняка никому не сказала… А почему она отказалась уехать с ним сразу, выпросив себе один день? Для чего он ей понадобился? А ему, ошалевшему от радости, даже в голову не пришло спросить об этом…
С Большой Садовой Настя свернула на шумную, запруженную санями и людьми Тверскую, потом – в Столешников переулок. Илья шел за ней, отставая на несколько шагов. Ему отчаянно хотелось, чтобы Настя заметила его. Тогда бы он смог подойти, удивиться, мол, как это они встретились, проводить ее туда, куда она так спешит… Но Настя не оглядывалась. Когда же она повернула на Большую Дмитровку, у Ильи встал в горле комок. Там, в переулке, стоял особняк князей Сбежневых.
Может, не туда, уговаривал он себя, не сводя глаз с мелькающего в конце Дмитровки красного полушалка. Может, по делам, в магазины на Кузнецком мосту. Может, на Петровку, в гости к тетке… Но красный язычок исчез в переулке, и Илья, чувствуя, как каменеют ноги, остановился на углу. Торговка сбитнем, сидящая на кадушке со своим товаром, изумленно посмотрела на него из-под надвинутого на глаза платка, предложила:
– Сбитеньку, молодец? Горяченького, с огонька? Утресь варила!
Илья хотел было сказать «не хочу», но голос куда-то делся. Дико посмотрев на торговку (та отшатнулась, перекрестилась), он чуть не бегом бросился в переулок.
Она была там. Стояла у заснеженных ворот особняка, разговаривая с дворником. Слов Илья, застывший в подворотне, слышать не мог. Затем Настя торопливо вошла в ворота, и тяжелые створки сомкнулись за ней.
Дворник проводил Настю до крыльца, постучал в дверь. Ее долго не отворяли. Наконец высунулась повязанная повойником голова старой кухарки:
– Кто беспокоит?
– Князь Сергей Александрович дома? – отрывисто спросила Настя.
Бабка, пожевав губами, пристально осмотрела ее с головы до ног.
– Может, и дома. Как сказать-то?
– Скажи – Васильева Настасья Яковлевна.
Старуха снова недоверчиво оглядела ее. Настя ответила спокойным взглядом, решительно вошла в переднюю, выпростала руки из муфты, сняла шаль.
– Пожалуйста, поди доложи.
– Арефьевна, кто там? – послышался голос князя.
Старуха тяжело повернулась:
– Барышня к вам, Сергей Лександрыч.
– Ко мне?.. – Сбежнев появился из боковой комнаты. Арефьевна поднесла свечу к самому лицу Насти, и князь обрадованно всплеснул руками:
– Настя? Здесь?.. Но… как же? Арефьевна, поди вон… – Он быстро подошел, сам взял у Насти муфту и шаль, помог снять полушубок, передал это все недовольно поджавшей губы кухарке, склонился над рукой Насти. – Глазам своим не верю! Ты – здесь, у меня! Прошу, прошу в комнаты!
Стоя на пороге, Настя осматривала небольшую, хорошо протопленную комнату. Печь в синих и зеленых изразцах, огромный дубовый шкаф, сверху донизу забитый книжными томами в кожаных переплетах, стол с зеленым сукном, заваленный бумагами, утонувшее в чернильнице перо, коробка сигар, гитара на стене. Оконные стекла были затянуты морозом, и блики свечей прыгали на затейливых ледяных узорах. По паркету, задрав хвост трубой, важно ходил кот.
– Васька, брысь! – прогнал его Сбежнев. Поправил подушки на обтянутом потертым бархатом диване, подвел к нему Настю. – Садись, прошу тебя, садись! Что же ты не предупредила, Настенька? Я бы выслал за тобой лошадей, сегодня такой немыслимый мороз… Я распоряжусь насчет чаю. А может быть, ты голодна? Арефьевна! Арефьевна!
– Ничего не надо, Сергей Александрович, – сказала Настя, опускаясь на диван.
Князь отошел от двери. Обеспокоенно взглянул на нее.
– Что-то случилось?
Настя не отвечала. Сбежнев сел рядом, попытался заглянуть ей в лицо. Настя отвернулась.
– Что-то произошло… – упавшим голосом сказал князь. – Я должен был и сам догадаться. Ты здесь, одна… В такой час… Прежде ты никогда не хотела прийти. Яков Васильевич знает?
– Что вы… Нет, конечно.
– Может, послать человека известить его? Он может бог знает что подумать, я не хочу, чтобы…
– Нет, Сергей Александрович, нет! – хрипло сказала, почти выкрикнула Настя. В голосе ее послышалось рыдание.
Сбежнев торопливо опустился на колени, повернул Настю к себе.
– Настенька! Но отчего?.. Что произошло, ангел мой, кто тебя обидел? Почему ты не хочешь мне рассказать? Через неделю венчание, все готово, в Веретенникове нас ждут, шафером согласился быть Никита Строганов… Откуда слезы?
– Простите вы меня, Сергей Александрович, – тихо сказала Настя. Нагнувшись, погладила тершегося о ее юбку кота, поправила складку у пояса. – Простите дуру. Не пойду я за вас.
В маленькой комнате наступила тишина. Стало отчетливо слышно, как потрескивают угли в печи. Кот толкнул было головой упавшую Настину руку, но ласки не дождался и, недовольно муркнув, снова заходил кругами по полу. Из-за двери донесся звон посуды, ворчание Арефьевны. Настя сидела не поднимая глаз. Князь молча, тревожно смотрел на нее.
– Вот, я принесла все. – Настя неловко развязала узелок. Тускло блеснуло золото, камни. – Все подарки ваши, все до единого, все колечки, серьги… Возьмите.
– Настя… – изумленно прошептал Сбежнев, глядя на сверкающую россыпь. – Но… почему? Чем я виноват? Чем я обидел тебя? Слово чести, я решительно ничего не понимаю! Мы виделись три дня назад, все было хорошо, ты была весела, пела… Скажи мне, дружок, голубчик Настя, что случилось? Чем я провинился перед тобой?
– Сергей Александрович, не мучьте меня… – Настя закрыла лицо руками. – Я уже сама ничего не знаю! Знаю только, что дура набитая и ноги вашей не стою! Раньше надо было, а я… Отца слушалась, кобылища!
– Подожди… Но как же… Ты хочешь сказать, что Яков Васильевич… Он принуждал тебя?!
– Да… Нет… Не знаю… Я ведь и сама хотела… – Настя заплакала. – Одному поверьте – я вас не обманывала! Я… я хотела, чтобы и нашим хорошо было… и вы человек добрый, любите меня, знаю… Кто бы другой цыганку замуж взял? Хору деньги нужны, но… Но не могу я теперь, видит бог, не могу! Не надо свадьбы, и денег, и ничего не надо!
– Ты не любишь меня? – резко спросил князь.
Настя молча, отчаянно помотала головой.
Сбежнев встал, подошел к окну. Настя, отняв руки от лица, испуганно следила за ним. Кот вскочил на печь, завозился там, устраиваясь потеплее. За окном пошел снег, и в комнате потемнело.
Сбежнев быстрыми шагами вернулся к дивану. Снова опустился на колени, взял Настю за обе руки.
– Настя… Голубчик. Не сердись, постарайся выслушать меня спокойно. Я старше тебя. Смею думать, опытнее. Я немного знаю эту жизнь и… и, вероятно, понимаю тебя. Ты очень молода, ты боишься замужества, это все – простые девичьи страхи перед венцом. Поверь мне, все будет хорошо. Может быть, ты не хочешь уезжать от цыган? Не хочешь расставаться с отцом, семьей? Но, дружок, мы можем остаться в Москве, я думаю, средств хватит, хотя… нет, что я говорю, конечно, это возможно! Ты даже сможешь петь, как прежде, в хоре, и…
– Не годится это, Сергей Александрович, – Настя попыталась высвободить руки. – Вы – князь, вас вся Москва знает, вы в большие дома вхожи, а жена… в ресторане поет? Вы себе пассаж сделаете…
– Мне это безразлично! – вспыхнул князь. – Настя, поверь, мнение света меня ничуть не волнует. Я хочу лишь, чтобы ты была счастлива. И разумеется, со мной.
– Не с вами, Сергей Александрович, – тихо, твердо сказала Настя. – Не с вами. Я… я уже обещала. Слово дала.
– Дала слово? – медленно переспросил Сбежнев. – Но… когда? Кому?
– Вы его знаете. Цыган, из наших. Смоляков Илья.
– Черт побери… – растерянно выговорил князь. Провел рукой по лицу, нахмурился.
Настя с тревогой следила за ним.
Неожиданно Сбежнев рассмеялся:
– О да… Можно было предположить… Толчанинов, старый циник, снова оказался прав. Кровь! Проклятая цыганская кровь взяла свое. Настя, но… но подумай, девочка! Подумай, на что ты решаешься! Из-за глупой влюбленности ты можешь сломать себе жизнь! Я знаю Илью, он, кажется, неплохой парень, но… но цыган… Таборный цыган!
– И я цыганка, Сергей Александрович, – сдавленно сказала Настя. – Забыли вы?
– Но почему ты в нем так уверена? Да любит ли он тебя хотя бы?! – взорвался наконец князь, и Настя облегченно вздохнула. Слабо улыбнулась.
– Да ведь я его люблю, Сергей Александрович.
– Нет, это уже не лезет ни в какие ворота… – пробормотал князь, отворачиваясь. – Ну, а… Яков Васильевич знает?
– Что вы… Отец свое слово помнит, он вам обещал… – Лицо Насти вдруг потемнело, она закусила губу. – Сергей Александрович, я ведь с вами жить теперь ни за что не стану! Мое слово крепкое, завтра меня и в Москве не будет! Я… я… я же проститься пришла. Не могла я от вас вот так… Я ведь лучше вас человека не знаю.
– Настя, но… – голос князя вдруг сорвался. – Но как же так… Уже завтра… И я не увижу тебя больше?
– Так уж вышло.
– Но… почему бы вам не остаться, в конце концов? Бог с вами, женитесь и оставайтесь в хоре, вас знает вся Москва! Зачем куда-то бежать?