октября
Все-таки учиться никогда не поздно. Теперь я знаю, почему я вынужден так упорно видеть это во сне. Парацельс категорически утверждает, что человеку, для того чтобы постоянно видеть яркие сны о чем-то, не требуется ничего другого, как записать эти сновидения один или два раза. Так что в ближайшее время я оставлю это занятие.
Знает ли об этом кто-нибудь из современных ученых? Вот ругать Парацельса — это они умеют.
13 октября
Я должен сегодня точно записать то, что произошло, чтобы в моих воспоминаниях не возникали такие вещи, которых вовсе там не было…
С некоторого времени у меня появилось ощущение — от тех снов я, слава богу, избавился, — как будто за мной слева кто-то постоянно идет.
Я, конечно, мог бы обернуться, чтобы убедиться в обмане чувств, однако это было бы большой ошибкой, потому что тем самым я бы признался самому себе, что возможность чего-то подобного может на самом деле существовать. Так продолжалось несколько дней. Я постоянно был начеку. Когда сегодня утром я садился завтракать, у меня снова было это тягостное ощущение — и вдруг я услышал какой-то скрип позади. Прежде чем я успел взять себя в руки, меня охватил ужас, и я испуганно оглянулся. Какое-то мгновение я совершенно отчетливо видел наяву покойного Рихарда Эрбена, в серых, мрачных тонах — а затем фантом молниеносно снова спрятался за моей спиной, но не настолько далеко, как мне это представлялось раньше. Если я держу голову совершенно прямо и при этом поворачиваю глаза до предела налево, я вижу его контуры, как бы в тумане, но стоит мне повернуть голову, как фигура настолько же уплывает в сторону.
Да, мне совершенно ясно, что скрип этот был вызван возней этой старухи — приходящей прислуги, которая во время уборки постоянно суетится и все время открывает и закрывает двери.
Пусть теперь появляется в квартире только тогда, когда меня нет дома. Я вообще больше не хочу видеть ни одного человека…
Как у меня стали волосы дыбом! Я думаю, это происходит оттого, что стягивается кожа на голове.
А фантом? Первое впечатление было такое, что он навеян предыдущими снами, — это понятно; и неожиданное его появление объясняется внезапным испугом. Страх, тревога, любовь, ненависть — вот силы, которые расщепляют «Я» и поэтому могут сделать видимыми собственные, в обычных условиях совершенно бессознательные мысли, которые отражаются в восприятии, как в рефлекторе.
Теперь мне довольно длительное время нельзя показываться на людях, и я должен внимательно следить за собой, потому что так дело дальше не пойдет.
Неприятно, что все это приходится именно на тринадцатое число месяца. Мне действительно следовало бы с самого начала энергично бороться с этим нелепым предрассудком насчет тринадцатого, который тоже кроется во мне самом. Впрочем, что теперь зависит от этого несущественного обстоятельства?..
20 октября
Охотнее всего я бы упаковал чемодан и уехал в другой город.
Снова эта старуха не может оставить в покое дверь.
Снова этот скрип — на этот раз справа за мной. То же явление, что было на днях. Теперь справа я вижу своего отравленного дядю, а когда опускаю подбородок на грудь — как будто смотрю искоса на свои плечи — их обоих слева и справа.
Их ног я видеть не могу. Впрочем, мне кажется, что фигура Рихарда Эрбена выступает теперь больше вперед, ближе подходит ко мне.
Старуху надо гнать из дома — это дело представляется мне все более странным, но еще несколько недель я буду делать приветливое лицо, чтобы у нее не возникло подозрений.
Переезд я тоже должен отложить; люди могут обратить внимание на это, и осторожность здесь не повредит.
Завтра я снова поупражняюсь пару часов со словом «убийца» — оно опять начинает неприятно действовать на меня, — чтобы снова привыкнуть к его звучанию.
Я сегодня сделал поразительное открытие: понаблюдал за собой в зеркало и увидел, что теперь при ходьбе больше наступаю на носки, чем прежде, и поэтому немного шатаюсь. Выражение «твердая поступь» имеет, кажется, глубокий внутренний смысл; как и вообще в словах, в нем, по всей видимости, скрывается некая психологическая тайна.
Мне нужно обратить внимание на то, чтобы я снова больше ступал на пятки.
Господи, если бы я только все время не забывал за ночь половину того, что решаюделать в течение дня, — начисто, как будто сон все стирает.
1 ноября
Последний раз я умышленно совсем ничего не писал о втором фантоме, и все же он не исчезает. Ужасно, ужасно… Неужели от этого нет никакого спасения?
Я уже однажды совершенно четко определил, что есть два пути, чтобы избавиться от подобных видений. Я выбрал второй путь и тем не менее никак не могу уйти с первого!
Разве я был тогда не совсем в себе?
Являются ли обе эти фигуры результатом расщепления моего «Я» или имеют свою собственную независимую жизнь?
Нет, нет! Тогда я буду питать их своей собственной жизнью! Стало быть, это реальные существа! Кошмар! Но нет, я лишь рассматриваю их как самостоятельные существа, а то, что рассматривают как реальность, это… это… Боже милосердный, да я пишу совсем не так, как обычно пишут. Это, видимо, объясняется тайнописью, которую я, прежде чем бегло прочитать, сначала должен перевести.
Завтра же я перепишу весь дневник обычным рукописным шрифтом. Господи, помоги мне пережить эту длинную ночь.
10 ноября
Это реальные существа, они рассказали мне во сне о своей агонии. Иисус, защити меня — да, Иисус, Иисус! Они хотят меня задушить! Я прочитал: это правда — курарин действует именно так. Откуда бы они это знали, если были бы лишь мнимыми существами?..
Бог на небесах, почему ты мне не сказал, что после смерти продолжают жить дальше — я бы никого не убивал.
Почему ты не открылся мне, когда я был ребенком?..
Я снова пишу так, как говорю; и я не хочу…
12 ноября
Я снова понимаю, что к чему, — теперь, когда я переписал весь дневник. Я болен. Здесь может помочь только холодная решимость и ясность мысли.
На завтрашнее утро я вызвал доктора Веттерштранда, который должен мне точно сказать, в чем была моя ошибка. Я ему подробно все опишу, он спокойно меня выслушает и расскажет о внушении то, чего я еще не знаю.
В первое мгновение он посчитает невозможным поверить в то, что я действительно убил, — он подумает, что я просто сошел с ума.
А чтобы у него на этот счет не возникло каких-либо мыслей по возращении домой, позабочусь я. Предложу стаканчик вина!
13 ноября
………………………………………………
Эрнст СкупинЗамок Вальнуар
Однажды унылым, ничем не примечательным вечером мы сидели опять вместе и отчаянно скучали. Лейтенант Бруммельмайер, в мирное время приват-доцент зоологии, только что прочитал малозахватывающую и воспринятую безо всякого внимания академическую лекцию о живородящих карпозубых, как вдруг начальник штаба полка передал мне приказ тотчас же скакать в замок Вальнуар и доложить затем о возможности размещения там штаба дивизии.
— На карте этот замок не обозначен, но он должен располагаться где-то среди лесов в юго-западном направлении, думаю вы его без труда найдете. Если хотите, с вами может поехать еще кто-нибудь из офицеров.
После небольшой паузы начальник штаба, понизив голос, добавил с легкой усмешкой:
— Кстати, будьте внимательны, там что-то неладно, местные крестьяне делают круглые, испуганные глаза, когда их спрашивают о лесном замке, который, очевидно, никто из них никогда не видел.
В то же мгновение передо мной встал доктор Бруммельмайер с мольбой в его спрятанных за стеклами очков детских глазах:
— Послушайте, голубчик, возьмите меня с собой! — и бросив исполненный гордости и производящий невыразимо комичное впечатление взгляд на широко ухмыляющихся товарищей по оружию, пояснил: — Ведь надо же испробовать себя на деле, да и от этой скуки убраться подальше.
И вот мы уже проскакали добрых два часа, все время на юго-запад. Разъезженная дорога вела нас сквозь буйно разросшийся лес, который по мере продвижения становился все непроходимее. Время от времени откуда-то вылетал фазан, в остальном же все было тихо и гнетуще. Мухи и слепни, чувствуя приближение грозы, все более докучали своей надоедливостью.
Тягостное, нервозное напряжение передалось мне и моей лошади, даже старый бравый эскадронный конь Бруммельмайера начал фыркать и водить ушами, один лишь доктор, казалось, ничего не замечал и беззаботно разглагольствовал о представлявшейся ему чрезвычайно важной разнице между мухой комнатной Musca domestica и мухой жалящей Stomoxic calcitrans, которую по внешнему виду легко можно спутать с первой.
Гроза, между тем, приближалась с невероятной быстротой. Застывший воздух светился ядовитой желтизной, и лишь по верхушкам деревьев иногда проносились короткие, резкие порывы ветра. Холодная испарина покрыла мое тело, и дикий, перехватывающий дыхание страх охватил сердце. Бруммельмайер только что с дурацким смехом закончил свою зоологическую лекцию фразой: «Н-да, видите ли, это как раз один из тех случаев в природе, когда под маской безобидной домашней твари скрывается самая настоящая кровожадная бестия» — как вдруг со страшным треском в стоявший на нашем пути древний дуб ударила широкая, яркая молния и отколола от него мощный сук, который с гулким шумом упал на землю. Вокруг нас уже воцарилась иссиня-черная ночь.
Какое-то время стояла безмолвная тишина. А потом, казалось, открылись врата ада. Из кустов лощины на нас уставились горящие глаза. Затем откуда-то раздались жалобные стоны, похожие на крики агонизирующего человека, после этого послышался пронзительный, глумливый смех, от которого у меня застыла кровь в жилах. Там, где я прежде видел зеленую поляну, голубые огни водили дикий, безудержный хоровод. Среди деревьев с ужасным шумом шла какая-то неистовая охота. Предсмертные крики раздавались то тут, то там, а за ними снова и снова следовал пронзительный, жуткий смех. Какая-то призрачная исполинская птица кружилась вокруг нас в безмолвном полете, касаясь своим шелковистым крылом моей щеки. Содрогаясь от ужаса, я окликнул своего спутника, но тот лишь ответил с невозмутимым спокойствием: «Только вперед, давайте поторапливаться, сейчас польет как из ведра!»