– Клифф? – подсказал Золто.
– Да. У нас тут рояль.
– Так заносите.
– Пришлось отломать ножки, оторвать крышку и еще пару частей, а так он в порядке.
– Я же сказал, заносите.
– Дверь слишком узкая.
Бадди, поднимавшийся по ступеням следом за троллем, услышал треск дерева.
– Попробуй еще раз.
– Вот так, отлично.
Вокруг двери появилась дыра, напоминавшая по форме рояль. Рядом стоял с топором в руках Золто. Бадди обвел взглядом валявшиеся на лестнице обломки.
– Что ты делаешь? – воскликнул он. – Это же не твоя стена!
– Да? А это – не твой рояль.
– Но нельзя же так запросто прорубать дыры в стенах…
– Что важнее? – в ответ спросил Золто. – Какая-то стена или идеальное звучание?
Бадди задумался. Одна часть его думала: «Как нелепо, это ведь всего лишь музыка». А вторая часть тоже думала, но более резко: «Как нелепо, это ведь всего лишь стена». А весь вместе он сказал:
– Ну, если ты так ставишь вопрос… как там насчет того, кто будет играть на рояле?
– Я же сказал, что знаю, где его найти.
«С ума сойти, я прорубил дыру в собственной стене! – пораженно думала крошечная часть гнома. – А ведь я столько дней приколачивал эти чертовы обои!»
Альберт обнаружился в конюшне. Он что-то делал с лопатой и тачкой.
– Все прошло нормально? – спросил он, увидев на полу тень Сьюзен.
– Э… Да… Кажется.
– Приятно это слышать, – сказал Альберт, не поднимая головы, и с грохотом опустил в тачку очередную лопату.
– Только вот… произошло кое-что, по-моему, не совсем обычное…
– Неприятно это слышать.
Альберт взялся за ручки тачки и покатил ее по направлению к саду.
Сьюзен знала, как нужно поступить. Она должна была извиниться, а потом оказалось бы, что у сварливого Альберта золотое сердце, и они стали бы друзьями, он помог бы и все-все рассказал, и…
И она почувствовала бы себя глупой девчонкой, которая ни с чем не может справиться без чьей-либо помощи.
Нет.
Она вошла в конюшню, где Бинки исследовала содержимое ведра.
В Щеботанском колледже для молодых барышень всячески поощрялись уверенность в собственных силах и логическое мышление. Родители послали ее туда именно по этой причине.
Они сочли, что наиболее разумным будет изолировать ее от неустойчивой стороны мира. Но в сложившихся обстоятельствах это было примерно столь же разумным, как, допустим, ничего не рассказывать человеку о самообороне, чтобы на него никто никогда не напал.
Незримый Университет привык к эксцентричности своей профессуры. Однако обычный человек получает представление о нормальности, постоянно сравнивая себя со своим окружением, а если его окружают сплошь волшебники, то спираль развития может стремиться только вниз. Библиотекарь был орангутаном, и никто этому не удивлялся. Профессор эзотерических наук проводил столько времени за чтением в помещении, которое казначей называл «самой маленькой комнатой в Университете»[12], что получил от своих коллег прозвище Доцент Сортирной Лингвистики, которое настолько за ним закрепилось, что фигурировало даже в официальных документах. В нормальным обществе казначей считался бы более оторванным, чем почтовая марка под ливневым дождем. Декан посвятил семнадцать лет жизни написанию трактата «Использавание Слога «Инк» в Ливитационых Заклинаниях Раннего Спутанного Периода». Аркканцлер, регулярно использовавший Главный зал для своих упражнений по стрельбе из арбалета и дважды подстреливший казначея, считал всех профессоров совершенно опсихевшими, что бы это ни значило. «Свежего воздуха вам не хватает», – говорил он. «Слишком много сидите в помещении. Мозг гниет», – говорил он. Но чаще всего просто орал: «Ложись!»
Никто из преподавателей, кроме аркканцлера и библиотекаря, рано не вставал. На завтрак они собирались, если собирались вообще, ближе к полудню. Волшебники выстраивались у буфета, поднимали крышки огромных супниц и морщились от каждого резкого звука. Чудакулли любил обильные, жирные завтраки и особенное предпочтение отдавал полупрозрачным сосискам с мелкими зелеными крапинками, которые, очевидно, были какими-то пряными травами (по крайней мере, все на это очень надеялись). В связи с тем, что правом выбора меню обладал аркканцлер, некоторые наиболее привередливые волшебники вообще перестали ходить на завтрак и вынуждены были довольствоваться только ленчем, обедом, полдником, ужином и случайными легкими закусками.
Тем утром в Главном зале было, как всегда, немноголюдно. А еще здесь гуляли сильные сквозняки. После вчерашнего происшествия с органом в крыше образовалась огромная дыра.
Чудакулли отложил вилку.
– Так, кто это делает? – грозно спросил он. – Признавайтесь немедленно!
– Что делает? – уточнил главный философ.
– Топает ногой.
Волшебники переглянулись. Декан с идиотским видом таращился в пространство.
– Декан? – позвал его главный философ.
Левая рука декана застыла рядом с головой. Правая ритмично перебирала что-то в районе почек.
– Не знаю, чем он там занят, – произнес Чудакулли, – но, по-моему, это крайне негигиенично.
– Думаю, он играет на банджо, аркканцлер. На невидимом банджо, – высказал свое мнение профессор современного руносложения.
– Что ж, по крайней мере, никому не мешает, – кивнул Чудакулли. Он поднял взгляд на дыру в крыше, сквозь которую в зал проникал непривычный дневной свет. – Кстати, никто библиотекаря не видел?
Орангутан был занят.
Он спрятался в одном из подвалов библиотеки, который обычно использовал в качестве мастерской для ремонта книг. Здесь стояли несколько прессов и гильотин, а также верстак, заваленный разными баночками с всякими мерзкими веществами, из которых он варил переплетный клей. На стенных полках хранились косметические средства музы литературы, недоступные пониманию обычных людей.
С собой библиотекарь захватил книгу. На ее поиски ушло несколько часов.
В библиотеке хранились не только волшебные книги, прикованные цепями к полками и чрезвычайно опасные. Здесь также содержались совершенно обычные книги, напечатанные на простой бумаге мирскими красками. Впрочем, было бы ошибочным считать их совершенно безопасными только потому, что при их чтении в небе не вспыхивают фейерверки. Чтение таких книг иногда приводит к куда более опасным последствиям – фейерверки вспыхивают в мозгу у читателя.
Например, огромный том, лежавший сейчас перед библиотекарем, содержал избранные рисунки Леонарда Щеботанского – талантливого художника и сертифицированного гения, мысли которого улетали в самые дальние края, откуда неизменно возвращались с диковинными сувенирами.
В книгах Леонарда было много набросков: котят, водостоков, а также жен влиятельных анк-морпоркских торговцев, написание портретов которых давало художнику средства к существованию. Но Леонард был гением, причем крайне чувствительным к всякого рода чудесам света; поля его книг неизменно содержали массу на первый взгляд бессмысленных зарисовок того, чем в тот момент были заняты мысли ученого: огромных машин с водяным приводом для обрушения городских стен на головы врага, осадных орудий нового типа для поливания неприятеля горящим маслом, пороховых ракет для осыпания опять же неприятеля горящим фосфором и прочих изобретений Века Разума.
И было на этих полях еще кое-что. Библиотекарь заметил рисунок, когда в прошлый раз пролистывал книгу. Странно, подумал он тогда, как тут очутилось это?[13]
Его волосатые пальцы быстро переворачивали страницы. А… Вот…
Да, о ДА.
…И оно заговорило с ним на языке Ритма…
Аркканцлер удобно расположился за своим любимым бильярдным столом.
От казенного письменного стола он давным-давно избавился. Бильярдный стол гораздо удобнее. С него ничего не падает, в лузах можно хранить кучу всяких безделушек, а когда Чудакулли становилось скучно, он сметал со стола все бумаги, чтобы заложить пару эффектных карамболей[14].
Возвращением бумаг обратно на стол он себя не утруждал. Из богатого личного опыта аркканцлер знал: действительно важные вещи никогда не записываются, потому что о самом важном люди всегда помнят и не отстанут от тебя, пока не добьются своего.
Он взял ручку и задумчиво сунул ее в рот.
Наверн Чудакулли работал над мемуарами. Пока что он придумал только название: «Вдоль По Анку С Орбалетом, Удачкой И Посахом С Нехилым Набалдашником».
«Нимногие знают, – написал он, – что река Анк засилена агромным каличеством рыбных аргаз… арганизмов…»[15]
Он отбросил ручку и помчался по коридору в кабинет декана.
– Это что такое? – взревел он.
Декан аж подскочил.
– Это… это… это – гитара, аркканцлер, – пробормотал декан, поспешно отступая под натиском аркканцлера. – Я только что ее купил.
– Это я вижу. И слышу. Но что ты тут пытаешься изобразить?
– Я… э-э… пытался сыграть… э… соло. – Декан помахал перед лицом Чудакулли плохо отпечатанными нотами.
Аркканцлер выхватил книгу у него из рук.
– «Самомучитель для Начинающих Гитарников Блерта Фендера», – прочел он вслух. – «Дабей Успех в Игре за 3 Легких Урока и 18 Тяжелых». Гм, ничего не имею против гитар: аромат цветов в воздухе, подглядывание за младыми девами майским утром и все такое прочее, но это была не игра. Это был шум. А что должно было получиться, смею спросить?
– Отрывок в пентатонном диапазоне ми с использованием мажорной септимы в качестве проходного тона.
Аркканцлер уставился на открытую страницу.
– Но здесь говорится: «Урок Один: Эта Струны».
– Гм, гм, гм, понимаешь, я чуточку забежал вперед, – застенчиво ответил декан.
– Ты никогда не отличался пристрастием к музыке, декан, – сказал Чудакулли. – И это было одной из твоих положительных черт. Откуда такой внезапный интерес… кстати, а