____________________
В то утро, ещё не открыв глаз Катя почувствовала сильный приятный запах.
Увидев комнату, наполненную цветами, ей показалось что сон продолжается. Везде, где до этого было свободное место, теперь стояли вазы и корзины с цветами.
Откинув одеяло, Катя вскочила с кровати и звонко смеясь принялась обнимать цветы жадно вдыхая их аромат. Из всего этого буйного разноцветья выделялась одиноко стоящая на подоконнике небольшая почти плоская овальная корзинка с поперечной ручкой, обмотанной зелёной шёлковой лентой. В ней лежали цветы с бутонами нежно-розового цвета, похожие на лилии, или колокольчики. Такие диковинные цветы Катя видела впервые. От переполнявшего её восторга, встав посередине комнаты раскинув руки, она стала кружиться, запрокинув голову назад, как когда-то давно, со своими сёстрами на летней поляне, усеянной цветами.
– Ну вот и ладненько! И слава Богу! С выздоровлением тебя, девонька моя! – вдруг услышала Катя от внезапно вошедшей Лулу.
– Мадам! Откуда эти чудесные цветы! Господи, как они прекрасны! А как их много! И это всё мне? А от кого?
– Как от кого? Нечто не догадываешься? От поклонников, конечно. Они голубчики ждут не дождутся твоего выздоровления, вот и решили порадовать.
Затем Лулу поспешила заверить Катю, что ей не стоит беспокоиться, ибо огласка о случившемся с ней исключена. Правду знают всего лишь несколько человек, которые поклялись молчать до конца своих дней. Для всех остальных она поначалу гостила у дальней родственницы, а затем захворала, простудившись на обратном пути. И наконец самое главное, заключение доктора, осматривающего её вчера. Он констатировал выздоровление, рекомендовав побольше находиться на свежем воздухе, совершая пешие прогулки. Внимательно слушая хозяйку с лица Кати постепенно сходила радостная улыбка. Когда же мадам сообщила, что ей и работать позволено, то немного замешкавшись она спросила.
– Могу ли я просить вашего позволения приступить к работе хотя бы дня через два?
– Конечно, конечно, моя дорогая! – не задумываясь ответила Лулу и добавила,
– Ты очень похудела за время болезни, тебе следует пересмотреть свой гардероб. Сейчас придут Соня и Дуняша, так попроси их помочь тебе. Остальное обсудим позже, – после этих слов она спешно удалилась, сославшись на занятость. А через несколько минут после её ухода пришли девушки.
– Да у тебя здесь прям как в оранжереи! – первой сказала Соня, глядя на цветы.
– Батюшки! Красота то какая! А запах, запах какой! – говорила Дуняша, восторгаясь увиденным.
– Вы лучше представьте сколько на эту красоту деньжищ потрачено? Жуть! – сказала Соня, оценивая цветочное содержимое комнаты в денежном эквиваленте.
– Ну при чём здесь деньги, Соня? – раздражённо спросила Дуняша. – Вот ты когда-нибудь купалась в цветах как Катя?
– Ну нет. На что мне столько-то цветов?
– Да и ей может столько не надобно, а вот подарили. Подарили потому, что любят её.
– Ну любят, и что? Я посмотрю, как они любить её будут как узнают, что с ней на самом то деле произошло? – ехидно ухмыльнувшись ответила Соня.
Эти последние слова сильно задели Катю и бледнея она спросила.
– Да разве ж это возможно, что б люди узнали о моей беде? Вы ведь все поклялись молчать.
Сконфузившись, Соня сочла нужным оправдаться.
– Рано или поздно кто-нибудь да проболтается. Или купец тот по пьяни похвастается, или ещё кто… Да ладно тебе расстраиваться то. Подумаешь, беда какая. Да если хочешь знать, то тут многие через такую беду прошли, поэтому и здесь, и ничего, живые.
– Уж не хочешь ли ты сказать, что проститутками вы стали не по своей воле, – вдруг испуганно спросила Катя.
– Да как сказать, по своей, не по своей… – сидя на стуле скрестив на груди руки, как бы рассуждая ответила Соня. – Конечно по своей, если не считать, что выбора то у нас и не было.
– Почему не было?
– Почему, почему? Ты-то сама как сюда попала, красавица? Где тебя Лулу подобрала? В подворотне? В трактире? На вокзале? Аль ещё где?
– Меня-а-а....? – дрожащим голосом спросила Катя.
– Тебя, тебя.
– Да-а-а, в подворотне. Меня хозяин уж ночью из дома выгнал. Мадам меня случайно нашла.
– Вот видишь, и нас она тоже когда-то нашла, случайно… Только потом, приютив и обогрев, предложила стать горничными проститутками, а тебе вот нет. Ты особенная, ты красивая, мадам тебя полюбила. Не думай, мы на неё не в обиде. Чего зря говорить, уйти можем, когда захотим, а вот не уходим.
– Почему? – жалостливо глядя на Соню спросила Катя.
– Привыкли уж. Другой жизни не знаем, да и на что нам другая…
Всё это время Дуняша с интересом наблюдала за девушками, не встревая в их разговор. Только заметив слёзы на глазах у Кати, она решила вмешаться.
– Уезжай, уезжай отсюда поскорее да подальше! Ты не такая, пропадёшь.! – умоляла она, обняв за плечи готовую разрыдаться Катю.
– Ты чего её пугать-то вздумала? Не слушай её Катя! Хочешь, мы тебе свои истории расскажем? Может чуток и полегчает.
Мотнув головой в знак согласия, вытирая слёзы Катя приготовилась слушать Соню.
– Начнём с нашей пышечки, – кивнув на Дуняшу сказала Соня.
– Пожалуйста, пожалуйста не рассказывай, не надо, не хочу! Опять плакать буду! – взмолилась вдруг Дуняша
– Ну хорошо, хорошо, не буду, не буду, успокойся. Захочешь, сама расскажешь, – с сожалением ответила Соня, гладя Дуняшу по голове. – Тогда начнём с меня.
Крепко обняв себя руками, Соня медленно отвернулась и упёршись подбородком в плечо опустила глаза. Слегка дрожащие губы говорили о незаживающей ране, начинающей нестерпимо ныть при воспоминании о причине её возникновения.
– Меня отец с рождения ненавидел, даже, смешно сказать, за что. А за то, что ни капельки, ни капелюшечки малюсенькой не была я на него похожей. По этому поводу он бил мою мать каждый раз как был пьян, а пьян он бывал не редко. Покорно снося его побои и унижения, она молчала, а после ночь на пролёт стоя на коленях просила Господа вразумить и успокоить мужа. Всё это происходило из-за того, что по деревне нашей слух ходил, якобы мать меня не от мужа законного родила, а от цыгана нагуляла. Дело в том, что много раньше до того, как моим родителям суждено было пожениться, неподалёку от нашей деревни встал цыганский табор. И влюбился в мою мать цыган молодой, и она его полюбила, да так, что была готова пойти за ним хоть на край света. Но судьба-судьбинушка развела-таки их, не дала она им быть вместе. В деревне сгорело несколько домов в чём обвинили цыган. Табор ушёл, а мать мою без её согласия родители выдали за Парфёна-живодёра, его так вся деревня за глаза звала, на живодёрне он работал у помещика, у барина нашего. Как потом оказалось, мать мою он давно уж любил, а она его сторонилась, не люб он ей был. Первой у них родилась я, в положенный срок, ни раньше – ни позже, и было ясно что тот цыган здесь вовсе не причём. Да и бабка моя говорила, что похожа я на её тётку, на родную сестру её матери, что многие в деревне подтвердить были готовы, но отец этому не верил, продолжая издеваться над матерью. Через три года после меня родился брат. Мы с ним как два разных камушка были, я – уголёк, а он – беленький, речной. Любили мы друг друга сильно и были настоящими друзьями. Много раз он спасал меня и мать от отца, не боясь его даже пьяного.
Накануне моих именин, а шёл мне шестнадцатый год, отец впервые взял меня с собой в город. Дома, улицы, тротуары, фонари, магазины, всё было для меня в диковинку. Продав трактирщику мясо и получив за это не малые деньги, мы остались там отобедать. Помню, как уговаривала отца не пить. Потом как отбивалась от нескольких мужиков… Очухалась я дня через два в каком-то подвале, вся в дерьме и в крови. Выбралась наружу. Бочку с водой помню. Напилась, обмылась и побрела куда-то пока ноги шли. Сил не было, живот сильно болел, от голода голова закружилась, и я упала. Очнулась, глаза открыла, женщина надо мной стоит, причитает, мол бедная, бедная девонька. Шалью меня обернула, в свой дом привезла, накормила, помыла, спать уложила, на утро одежду дала. Предложила остаться. Поблагодарив её за доброту и помощь, я сказала, что домой мне надобно, мол родные поди с ума сходят. Не отговаривая, дала та женщина мне на дорогу денег и только попросила запомнить её имя и адрес. Лулу её звали, такое имя разве ж позабудешь. Добралась я до дома. Как увидела меня мать, так запричитала. Мол как же я дрянь, могла так поступить!? Оказалось, вернувшись домой без меня и без денег, отец в своё оправдание сказал, что я его якобы обворовала и сбежала. Спасибо братцу, он в эту историю сразу не поверил и упросил мать выслушать меня. Ну я тогда и рассказала, как всё на самом деле было. Мать в слёзы, тут отец входит, он всё это время за дверью стоял, подслушивал. Схватил он меня за волосы и в хлев приволок. Избивал долго, вожжами, да всё сучкой подзаборной обзывал. Ещё орал что дом я его опозорила, что теперь по причине потери девственности меня замуж не выдать. Бил до тех пор, пока я сознания не потеряла. В добавок запретил родным ко мне подходить. Говорил ежели помру, так помру, а ежели Богу будет угодно – выживу. Через пару дней отец приказал брату зачем-то в город ехать. Мать отца отвлекла, а брат меня полуживую из хлева вынес да на телеге под соломой со двора и вывез. Хотел он меня в монастырь к лекарю тамошнему отвезти, но я сказала, что б в город вёз к той женщине Лулу и даже адрес назвала. Вот так я здесь и очутилась.
А тебе Катя, наша сердобольная Дуняша советует домой в деревню вернуться? Ну-ну, попробуй…
– Господи помилуй! – заикаясь от слёз с трудом говорила Катя, не переставая крестится. – Да за что так-то?
– Ты что, деревенских обычаев не знаешь? Там разбираться не станут, что да как с тобой случилось. Как прознают что ты уж не девица, так на всю округу и ославят. Смеяться будут, издеваться, проходу не давать и ворота обязательно дёгтем вымажут. Для всей семьи позор! В пору будет в петлю лезть. Так что думай, выбор за тобой.