— Знал ли ты, юноша, об указе нашего государя? — громко спросил его мандарин. — Не старался ли тебя отговорить наш повелитель?
— Знал, — ответил ему царевич, — и разговаривал с Алтан-ханом перед тем, как свататься к его дочери. Я никого не виню в своей смерти, кроме себя самого, и прощаю вас всех.
Тогда палач вынул саблю и, взмахнув ею, снес ему голову. Тело казненного поместили в саркофаг черного дерева и слоновой кости, который был перенесен на плечах шести мандаринов в сад перед женской половиной дворца, где император велел отвести место для несчастных юношей, погибших по вине его дочери. Он часто приходил туда в одиночестве и оплакивал казненных царевичей, упрекая Турандохт в бесчувственности и равнодушии.
Халаф дождался, пока все церемонии завершатся, и тогда увидел неподалеку от себя горько плакавшего человека. Он подошел и обратился к нему:
— Я сочувствую вашему горю! Вы, конечно, близко знали несчастного юношу?
— О сударь! — зарыдал незнакомец еще горше. — Я не только знал его, я вырастил его! О, горе тебе, царь самаркандский: что с тобой станет, когда узнаешь о смерти сына. Кто дерзнет принести тебе черную весть?
— Но как же случилось, — спросил незнакомца Халаф, — что сын вашего повелителя влюбился в китайскую царевну?
— Я расскажу вам, — ответил тот. — Не так давно к нам в Самарканд прибыл знаменитый живописец и привез образцы своего искусства; он представил нашему государю портреты лучших красавиц, и тот сказал: «Я не сомневаюсь в том, о художник, что ты льстишь своим моделям сверх меры! Эти высокопоставленные особы слишком прекрасны». — «Повелитель, — отвечал ему мастер, — у меня есть один шедевр еще более восхитительный, чем то, что вы видели; это — портрет непревзойденно прекрасной царевны, который не запечатлел и половину ее обаяния и красоты!» — и он достал рисунок и протянул его правителю. Самарканда, сказав: «Та, что вы видите на портрете, — дочь Алтан-хана, китайского императора». Царь вгляделся в портрет и воскликнул: «В мире не может обитать столь очаровательное существо! Природа не в силах создать подобного совершенства». — «Ну что вы, — возразил художник, — мой рисунок и вполовину не может сравниться с живой царевной! Никакое мастерство не может передать всей ее прелести».
Мой повелитель поверил художнику и купил у него портрет красавицы. Рисунок произвел на царского сына столь сильное впечатление, что он решил тайно оставить двор своего отца и бежать из Самарканда в Пекин. Он посвятил меня в свои планы, и я захотел сопровождать его. Мы выехали из города и двигались без остановок до тех пор, пока не достигли этой столицы. Здесь мой воспитанник вознамерился поступить на военную службу, чтобы со временем отличиться перед Алтан-ханом и попросить руки его дочери. Вскоре был объявлен указ о том, что всякое сватовство должно совершаться согласно воле принцессы, и мой молодой господин очень обрадовался. «Я отправлюсь во дворец немедленно, — заявил он, — и разгадаю все эти загадки. Что пользы бояться неудачи?»
И вот в конце концов его постигла та же участь, что и всех прочих. Готовясь идти на казнь, он передал мне злополучный портрет со словами: «Прими и оставь у себя этот бесценный дар! Покажи рисунок отцу, когда будешь рассказывать ему о моей участи, пусть он видит ее черты». Но я хочу удалиться из этих мест и не возвращаться на родину: я так любил его! Я уйду прочь отсюда, чтобы в одиночестве оплакивать моего дорогого воспитанника. О бесчувственная, бессердечная Турандохт!
Исполненный скорби, он поднялся, швырнул на землю шкатулку и возмущенно зашагал прочь. Когда он отошел на достаточное расстояние, Халаф подобрал шкатулку и подумал, что стоило бы подарить ее той старой хозяйке, у которой он остановился. Он направился к своему кварталу, но во тьме потерял дорогу и попал на городскую окраину. Не успел он сообразить, где находится, как уже был за пределами города. Пришлось ему дожидаться рассвета под открытым небом. Нетерпение его усилилось еще и оттого, что шкатулка с портретом была у него в руках. Еще и солнце не показалось на небе, когда Халаф поднял крышечку и достал рисунок.
«А может быть, не стоит смотреть на нее? — размышлял он. — Ведь все твердят, что влюбляться в царевну очень опасно. Этот портрет уже наделал достаточно зла! Но впрочем, чем я рискую? Ведь это не живая девушка, а всего лишь сочетание красок, нанесенных искусною кистью. Ее тщеславие будет посрамлено, когда она поймет, что ее образ не каждый раз поражает сердца любовным безумием. Сейчас я докажу, что на лицо Турандохт можно смотреть без волнения!» — сказал он себе и опустил взор.
Глаза его остановились на портрете прекрасной девушки с правильными чертами лица, и каждая деталь рисунка казалась ему совершенством. Он восхитился овалом ее лица и всеми видимыми на портрете достоинствами и, хотя был начеку после всех предостережений, почувствовал, что подпадает под власть ее чар.
— В какое же смятение привел меня этот образ! — воскликнул юноша. — Нет, для того, кто увидел ее, опасности не существует!
И он двинулся в город с твердым намерением просить руки Турандохт. Вернувшись к старой хозяйке, он рассказал ей обо всем, что произошло за ночь, и показал подобранный на площади портрет.
— Сын мой, — воскликнула она, — как я за тебя волновалась! Ты пропадал целую ночь.
— Прости меня, матушка, — отозвался Халаф, — если я доставил тебе беспокойство! Но скажи мне, ибо ты видела Турандохт много раз, похоже ли на нее это изображение? Я не могу поверить.
— Клянусь душой нашего пророка Якмауни, царевна прекраснее в тысячу раз! О, если б ты видел ее, ты бы со мной согласился.
— Я рад услышать, что, на твой взгляд, ее прелесть не поддается никаким ухищрениям живописцев! — воскликнул Халаф. — Отныне я весь — нетерпение. Посмотрим, быть может, мне повезет больше, чем самаркандскому царевичу, и я не только увижу ее, но и возьму в жены!
— Что ты задумал, сынок? — всполошилась вдова. — Неужели ты собираешься идти к Алтан-хану сватать царевну?
— Именно так, матушка, — ответил Халаф. — Я сегодня же пойду во дворец и предложу ей созвать ученых мужей: пусть загадывает свои загадки!
Бедная старуха заплакала:
— Ах, сударь мой, откажитесь от этой мысли ради Всевышнего! Вам следует ненавидеть эту мучительницу, презирать ее за бессердечие и жестокость!
— Матушка, не касайтесь моего больного места, — сказал ей Халаф, — ничто в мире не отвратит меня от задуманного.
Видя, что уговоры не помогают, хозяйка так и залилась слезами:
— О, лучше б тебе никогда не переступать моего порога! Лучше б тебе не слышать ее имени! Будь я проклята за то, что расхваливала ее, ведь ты влюбился в нее с моих слов!
— Какая разница, клялись вы или нет именем Якмауни, — прервал ее молодой человек, — я другой веры и не знаю ваших пророков! Но если я принял решение, то никогда не отступлюсь от него.
Однако он пробыл еще день у хозяйки. Она же тем временем отправилась раздавать милостыню в доме призрения, а потом пошла к бонзам и пожертвовала им денег на то, чтобы они ходатайствовали за юношу перед Баргингбузином. Потом наступила ночь, а наутро Халаф поднялся, еще более укрепившись в своем намерении. Он распрощался с вдовой и выехал за ворота. Старая женщина осталась сидеть на пороге в несказанной печали, обхватив колени и положив на них голову.
Для встречи с Алтан-ханом он разоделся, надушился и стал краше ясного утра. Подъехав к дворцовым воротам, он увидел по обе стороны от них караул, а у столбов — привязанных цепями слонов. Один из стражей, зная, что Халаф — приезжий, остановил его и спросил:
— Юноша, какое дело привело тебя к воротам дворца?
— Я еду умолять государя, чтобы он позволил мне вступить в словесное состязание с его дочерью, — ответил Халаф.
— Значит, ты едешь за своей смертью?! — удивился страж. — Да знаешь ли ты, что, будь ты мудрее самого ученого мандарина, тебе не сыскать смысла в ее загадках?
— Благодарю тебя за совет, о страж, — ответил Халаф, — но я приехал сюда не для того, чтобы повернуть назад и уехать ни с чем. Пропусти же меня к Алтан-хану.
— Ступай и умри, — ответил ему страж.
О ТОМ, КАК ХАЛАФ ОТПРАВИЛСЯ К АЛТАН-ХАНУ И ВЫЗВАЛСЯ ОТВЕТИТЬ НА ВОПРОСЫ, ПОСТАВЛЕННЫЕ ПРИНЦЕССОЙ ТУРАНДОХТ
Халаф продолжил свой путь, минуя караул и пятерых слонов, привязанных у входа, и услышал, как кто-то из стражников произнес:
— Как хорошо сложен этот юный царевич и как пригож! Как жаль, что жизнь его оборвется во цвете лет! — но не колеблясь направился через дворцовые залы в приемную.
Он нашел Алтан-хана на троне из хатайской стали, украшенной алмазами. Трон имел форму дракона и опирался на четыре высокие колонны, тоже из стали. Император, одетый в халат из золотой парчи, сидел на нем, принимал своих подданных и беседовал с ними. Выслушав несколько человек, он обвел глазами собравшихся и увидел среди них Халафа. Было заметно, что юноша приехал издалека и принадлежит к числу людей знатных.
Алтан-хан позвал одного из своих мандаринов и велел ему спросить молодого человека, откуда и по какому делу он прибыл.
— Передайте вашему государю, — ответил Халаф посланцу, — что я — единственный сын одного из правителей, наследник престола, прибыл в Пекин в надежде породниться с Алтан-ханом.
Когда императору передали все, что сказал Халаф, он побледнел и объявил всем присутствующим, что они могут быть свободны. Все удалились, Алтан-хан сошел с трона и произнес:
— О дерзкий царевич, разве ты не слыхал о моем жестоком указе?
— Слыхал, государь, — ответил Халаф, — и представляю себе опасность, которая подстерегает на этом пути. Я собственными глазами видел казнь самаркандского царевича, но это зрелище не ослабило желания добиться руки вашей дочери.
— Какое безумие! — воскликнул отец Турандохт. — Едва один сложил голову, как следующий уже готовится заступить на его место! Зачем ты хочешь принести себя в жертву, о опрометчивый человек?! Как слепы вы все! Послушай меня, возвращайся обратно в свою страну, наследуй царство и не подвергай своего отца опасности услышать худые вести — о том, что ему надлежит распроститься с надеждой увидеть тебя еще когда-либо в жизни. Мне жаль тебя больше, чем кого бы то ни было.