А теперь скажите мне, господин, есть ли основания счесть вас сверхъестественным существом? Ведь вы оказались на острове, где рыщут одни лишь дикие звери, — и остались целы и невредимы, благополучно добрались до замка!
В то время как мы с царевной разговаривали, послышался шум, и снаружи донеслись отвратительные завывания. Это было так неожиданно, что мы перепугались.
— О небо! — воскликнула она. — Это джинн! Мы погибли!
Дух, принявший обличье великана, в ярости ворвался в комнату; в руках он держал железную палицу. Однако, вместо того чтобы напасть на меня, он повалился мне в ноги, не причинив никакого вреда.
— О царский сын, — услышал я, — приказывай, что тебе нужно! Я все исполню!
Я удивился, но из дальнейшего разговора понял, что бояться нечего.
— На твоем пальце, — сказал он, — я вижу перстень с печатью царя Соломона. Всякий, кто им обладает, останется невредим среди любых опасностей: его пощадят и волны морские, и хищные звери; при его появлении будут рассеиваться колдовские чары, и духи будут ему повиноваться.
— Как! — удивился я. — Так это благодаря кольцу мы избегли кораблекрушения?
— Да, господин мой, — ответил он, — и благодаря ему же ты избег пасти хищного зверя! Ведь ты видел здесь много зверей, но все они бежали от тебя. А знаешь, что произошло с твоим товарищем, который спал с тобой бок о бок? Хищники его растерзали, и, если бы не кольцо, та же участь постигла б и тебя.
Две слезы скатились по моим щекам, когда я услышал о печальном конце Сайда, но образ той, что завладела моим сердцем, был так неизгладим, что я тут же спросил духа:
— А царевна Бади ал-Джемал — жива ли она? И как мне добраться до хаббальского царства?
— Царевна, о которой ты спрашиваешь, может в некотором смысле считаться дочерью хаббальского царя, но в то же время она — одна из жен царя Соломона.
Как больно мне было услышать о том, что царевна, которую я полюбил, скончалась много столетий назад! Обращаясь к прекрасной Малике, я сказал:
— Единственное, что меня утешает, это возможность услужить вам, — и прибавил, обращаясь к духу:
— Я повелеваю тебе сию же минуту доставить нас с этой молодой особой на Сарандиб и опустить перед городскими воротами. Хотя ты и заслуживаешь большого наказания за то, что похитил царевну, но я прощу тебя, если ты выполнишь мой приказ.
Джинн-великан молча взял нас на руки и поднялся в воздух. Через несколько мгновений мы были уже на Сарандибе. Опустив нас на землю, джинн спросил, будут ли еще какие-нибудь распоряжения. Я ответил: «Нет!» — и он сгинул.
Мы с царевной остановились на первом же постоялом дворе и стали держать совет, как быть дальше: идти ли мне к царю Сарандиба или послать ему письмо с сообщением о том, что принцесса вернулась. Первое показалось нам разумным, и я отправился во дворец.
Дворец стоял на четырнадцати мраморных опорах, и вела к нему сложенная из редкостного камня лестница о трехстах ступенях. Я пошел в первый зал и не без труда добился разрешения лично увидеть царя. Когда меня к нему наконец допустили, он спросил:
— Откуда ты прибыл в наши края и что тебя сюда привело?
— Государь! Я родился в Египте, но последние три года провел вдали от родных и претерпел множество злоключений.
Царь, сострадательный по природе, ответил:
— Я ненамного счастливей тебя, ибо живу в разлуке с единственной дочерью, которую потерял безвозвратно! — глаза его наполнились слезами. — И обстоятельства ее исчезновения ужасны.
— Государь, — сказал я ему, — я пришел сообщить вам о ней кое-что: хотя вы считаете ее погибшей, но еще до заката она предстанет перед вами целой и невредимой.
— Ах! — воскликнул царь Сарандиба. — Где же ты ее видел?
Я поведал ему о своих приключениях, и, выслушав все, царь обнял меня и сказал:
— Как мне благодарить тебя?
Он пригласил меня отправиться вместе с ним в ту гостиницу, где находилась Малика, и потребовал, чтобы везир проследил за тем, как будут готовить паланкин.
— Я умираю от нетерпения, — прибавил он, — дожидаясь того момента, когда смогу прижать к сердцу свою прелестную Малику!
Он усадил меня в свой паланкин, и мы отправились в гостиницу. Там я стал свидетелем их радостной встречи. Когда же волнение улеглось, царь захотел, чтобы Малика ему рассказала о своем исчезновении. Царевна исполнила его желание и прибавила, что ее добродетель нимало не пострадала от этого приключения, так как ни страх перед похитителем, ни благодарность ко мне не заставили ее поступиться девичьей честью.
Мы вернулись во дворец втроем. Царь Сарандиба отвел мне во дворце отдельный зал, а горожанам велел молиться за возвращение своей дочери.
Когда день благодарственных молитв подошел к концу, всех знатных людей Сарандиба пригласили во дворец, где было приготовлено роскошное угощение.
С этого дня его величество выказывал мне самое глубокое уважение и всегда приглашал меня провести с ним досуг. В один прекрасный день он предложил мне стать его зятем и преемником на царстве.
— Государь мой! — отвечал я ему. — Разве я не говорил вам о причине, побудившей меня оставить Каир? Неужели вы отдадите Малику человеку, в чьем сердце царит другая? Она заслуживает лучшей участи.
— Но как еще, — спросил он, — могу я выразить тебе свою благодарность?
— Ваш ласковый прием — достаточное вознаграждение! Если я еще и хотел бы о чем-либо вас попросить, так это о том, чтобы вы велели снарядить судно, которое доставило бы меня в Басру.
Вскоре такое судно было снаряжено надлежащим образом. Я распростился с царем Сарандиба и его дочерью и приказал поднять якорь. Через некоторое время мы достигли места назначения; оттуда я вместе с караваном египетских купцов проследовал в Каир, где застал большие перемены при дворе.
Мой отец умер, а брат унаследовал трон. Поначалу он принял меня приветливо и сказал, что султан перед смертью не досчитался в своей сокровищнице кольца и портрета и заподозрил, что их похитил я. Я сознался во всем, рассказал ему правду и вернул кольцо. Несмотря на это величайшее доказательство моего почтения и любви, он распорядился, чтобы в первый же день по прибытии меня заключили в тюрьму; ночью он подослал ко мне одного из своих телохранителей, наказав ему убить меня.
Этот воин, однако, оказался более милосерден, чем тот, кто его послал. Он рассказал мне о намерениях брата и прибавил:
— Принц, ворота тюрьмы открыты! Беги сей же час, пользуйся тем, что на дворе ночь, и не останавливайся до тех пор, пока не достигнешь безопасного места!
Так я поспешно покинул владения моего брата, и каким счастьем было достичь вашего царства, мой повелитель, где я обрел желанное покровительство!
ПРОДОЛЖЕНИЕ ИСТОРИИ БАДР-ЭД-ДИНА ЛОЛО И ЕГО ПЕЧАЛЬНОГО ВЕЗИРА
Когда сын египетского султана закончил свой рассказ, он обратился к правителю Дамаска с такими словами:
— Вы можете рассудить сами, ваше величество, полно ли мое счастье? Мысли мои более, чем когда-либо, полны Бади ал-Джемал.
Бадр-эд-Дин Лоло, не представляя себе, как можно проникнуться любовью к портрету, попросил своего друга Сейф-уль-Мулюка показать ему это чудо искусства. Рисунок его восхитил; он вынужден был признать, что царевна очаровательна.
— Меня не удивляет теперь, что царь Соломон ее полюбил, — прибавил правитель Дамаска, — но твое чувство к ней — плод воображения.
— Государь, — вмешался советник, — история этого князя могла показать вам, что у каждого человека есть свои невзгоды.
— И все же я не согласен, — ответил ему Бадр-эд-Дин Лоло, — я вполне уверен в том, что есть люди, не знающие забот, чей душевный покой судьба не нарушила. Сходи-ка и посмотри, — сказал он Сейф-уль-Мулюку, — нет ли такого человека среди ремесленников и торговцев, и, если увидишь такого, который кажется самым веселым и оживленным, приведи его сюда.
Сейф-уль-Мулюк так и поступил. Он возвратился через несколько часов.
— Выполнил ли ты мое пожелание? — спросил Бадр-эд-Дин Лоло.
— Да, — отвечал тот, — я сходил и увидел, как несколько ремесленников работали, распевая. Все они казались довольны своей жизнью. А один из них — молодой ткач по имени Малик — даже смеялся! «Друг, — сказал я ему, — ты кажешься мне весельчаком». — «Такого уж я нрава, — ответил он, — терпеть не могу уныния!» Я попросил его пойти со мной, государь, и сейчас он дожидается в приемной.
— Приведи его сюда, — сказал правитель Дамаска.
Малик оказался красивым парнем. Он упал в ноги царю, едва вошел в зал.
— Подымись, — велел ему правитель Дамаска, — и скажи мне, на самом деле ты так доволен своею жизнью, как кажется? Дело в том, что твой ответ мне очень важен, и потому прошу тебя рассказать все без утайки.
— О великий царь, — ответил ему Малик, — люди обманываются, глядя на меня. Несмотря на все мои песни и шутки, я — самый несчастный из людей.
— Ты пробуждаешь мое любопытство, — сказал царь, — и я хочу услышать твою историю.
ПРИКЛЮЧЕНИЯ МАЛИКА И ПРИНЦЕССЫ ШИРИН
Мой отец был богатым купцом в Сурате. Он оставил мне состояние, большую часть которого я вскоре истратил. И когда остаток денег был уже на исходе, в гости ко мне случайно зашел чужестранец, чтобы отобедать вместе с моими друзьями. Этот человек держал путь на Сарандиб через наши края.
Гости, присутствовавшие на обеде, заговорили о пользе путешествий и об удовольствиях, которые они доставляют. Некоторые рассказали о совершенных путешествиях и о диковинках, которые им довелось увидеть. Мне захотелось побывать в неведомых краях, и потому я произнес:
— Если бы можно было путешествовать, не подвергаясь всяким опасностям, я бы и дня не задержался в Сурате!
Все засмеялись. Чужеземец же ответил так:
— Господин мой Малик! Коли тебя удерживает дома лишь боязнь попасть в руки грабителей, я покажу тебе способ перемещаться с одного края земли на другой, не подвергаясь никакому риску.
Я подумал, что он надо мной подтрунивал, но после обеда он отозвал меня в сторонку и сообщил мне весьма странную вещь, прибавив, что подготовка к путешествию испытанным им способом займет у нас три-четыре дня.