Пасторская дочь вернулась в Гаворт в угнетенном состоянии. Неотступная черная меланхолия одолевала ее со страшной силой. Она ждала известий от Артура Николлса. Ожидания эти, однако, были напрасными. Писем от викария не приходило. Ни одного письма. Неужели мистер Николлс забыл о ней, изгнал ее из своей жизни и из своего сердца навсегда? Но нет. Ничего подобного быть не могло. Шарлотта с негодованием отвергла это оскорбительное предположение, как только эта мысль пришла ей в голову. Артур Николлс был не таким человеком, который оказался бы способным предать свою любовь; в этом пасторская дочь была совершенно убеждена — иначе она не смогла бы его полюбить. «В чем же дело? — отчаянно спрашивала себя Шарлотта. — Почему нет писем? Неужели уязвленная гордость не позволяет ему обратиться ко мне? Ведь он дал обещание написать мне — и что же? Хотя бы пару строк, хотя бы его адрес!»
Когда страдания Шарлотты достигли своего апогея и сделались совсем уж невыносимыми, она попыталась заглушить свою боль коротким визитом к своей новой подруге Элизабет Гаскелл, проживавшей в Манчестере, неподалеку от Гаворта. Поездка эта и в самом деле помогла пасторской дочери немного развеять свою печаль. Общение с миссис Гаскелл, которая была не только талантливой писательницей, но и удивительно чуткой женщиной, заботливой женой унитарианского священника и любящей матерью четырех очаровательных дочерей, оказалось приятным и доставило Шарлотте массу отрадных моментов.
Элизабет Гаскелл вызвала неодолимую симпатию Шарлотты еще с их достопамятной первой встречи в Озерном крае — в летней резиденции господ Кей-Шаттлоурт. Уже тогда пасторская дочь поведала новой подруге невеселую историю своей жизни. Теперь же, когда дружба окрепла, Шарлотта доверила миссис Гаскелл практически все семейные тайны, умолчав, разумеется, о роковом проклятии Лонгсборна и связанных с ним событиях, а также — о своем чувстве к Артуру Николлсу. Эти темы были для пасторской дочери сокровенными и обсуждению не подлежали.
За оказанное любезной хозяйкой манчестерского дома щедрое гостеприимство Шарлотта отблагодарила Элизабет Гаскелл приглашением в Гаворт. Миссис Гаскелл охотно приняла приглашение и, около полугода спустя, нанесла ответный визит в гавортский пасторат, где познакомилась с самим достопочтенным Патриком Бронте (о котором ей так много доводилось слышать от его любящей дочери), а также — с горничной и экономкой в доме Бронте Мартой Браун. Мистеру Бронте гостья понравилась, и он изъявил желание, чтобы его дочь продолжала поддерживать дружеские отношения с нею.
— Так ты говоришь, что рассказала этой даме всю нашу печальную историю? — спросил он Шарлотту после того, как миссис Гаскелл отбыла обратно в Манчестер.
— За некоторыми исключениями, — ответила его дочь.
— Ну, разумеется, — отозвался достопочтенный Патрик Бронте. — Однако об остальном можешь говорить с миссис Гаскелл спокойно. Я неплохой физиономист и вижу, что она добрая женщина. Ей можно доверять.
С отъездом миссис Гаскелл горячая тоска по Артуру Николлсу навалилась на пасторскую дочь с новой неистовой силой. Напрасно она с затаенным трепетом в сердце ожидала прибытия утренней почты; напрасно по нескольку раз просматривала письма, прибывшие на ее имя. Это были очень милые послания от дорогих ей людей — друзей и подруг, но среди этих писем не было того единственного, которое доставило бы ей подлинную, ни с чем не сравнимую радость. Викарий по-прежнему не давал о себе знать.
Шарлотта пробовала найти утешение в своем благословенном Оазисе — Воображении. Она приступила к созданию нового романа, который задумала озаглавить «Эмма»[92]. Сама идея дать своему творению означенное наименование возникла у Шарлотты Бронте по прочтении ею одноименного произведения популярной, но не слишком симпатизировавшей ей английской писательницы Джейн Остен. Назвав свой роман по аналогии с «шедевром» Остен, Шарлотта захотела подчеркнуть коренную разницу между самой собою и «блистательной Джейн», проявляющуюся буквально во всем: от жизненных устоев и образного мышления до творческого метода и обрисовки характеров персонажей. Однако, к немалому огорчению пасторской дочери, работа не двигалась. Бездонная печаль по мистеру Николлсу стремительно глушила все самые смелые и дерзновенные творческие порывы.
Шарлотта вновь оказалась во власти своей беспощадной спутницы — ипохондрии. Темные тучи гнетущей тоски и устрашающего одиночества стремительно сгущались над головой несчастной женщины, заслоняя от ее истомленного внутреннего взора пленительную синеву блаженных небес и дивное, ослепительно сверкающее золото восходящего солнца. Пасторская дочь буквально чахла на глазах. Силы ее были на исходе.
И вот однажды, едва держась на ногах, она по стеночке спустилась вниз и постучалась в отцовский кабинет. Получив приглашение войти, Шарлотта распахнула дверь, прошла внутрь и беспомощно рухнула к ногам достопочтенного Патрика Бронте.
— Что с тобой, дорогая? — спросил ее пастор, не на шутку перепугавшись.
— Я не могу без Артура, отец! Я умру, если он не вернется!
Пастор резко вздрогнул. По его исхудавшим морщинистым щекам пробежала непроизвольная судорога. Он довольно долго взирал на Шарлотту своими беспомощными полуслепыми глазами, а затем молча нащупал лежавший перед ним колокольчик, неохотно взял его в руки и позвонил.
Через минуту явилась горничная.
— Вы звали, хозяин? — осведомилась она.
— Марта, — обратился к ней достопочтенный Патрик Бронте, — будь так добра, загляни в верхний ящик моего рабочего стола и достань письмо, которое ты там обнаружишь.
Служанка покорно повиновалась.
Шарлотта встрепенулась и подалась вперед. До ее зыбкого, трепещущего в железных тисках небытия сознания только-только начало доходить значение происходящего.
— Отдайте! Отдайте его мне, Марта! — захлебываясь внезапно нахлынувшими слезами, воскликнула пасторская дочь. — Это письмо от него! От Артура!
— Успокойся, детка, — промолвил ее отец. — Марта!! Передай сюда конверт и мою лупу. И приготовь чернильницу, перо и бумагу.
Эти распоряжения были тотчас исполнены.
Пасторская дочь тяжело поднялась с полу. Голова ее сильно кружилась, в висках бешено стучала кровь, очертания отцовского кабинета расплывались.
— Когда пришло это письмо? — спросила она дрожащим голосом.
— Во время твоей последней поездки в Лондон, — нехотя отозвался преподобный Патрик Бронте.
Его дочь мгновенно изменилась в лице. В ее прекрасных газельих глазах вспыхнула неистовая ярость.
— Еще прошлой зимой! — воскликнула она потрясенно. — И вы, отец… вы посмели скрыть это от меня и утаивать письмо все это время! Не думала, что вы способны быть таким жестоким!
Пастор тяжело вздохнул. Весь его облик выражал глубочайшую гнетущую скорбь.
— Все, чего я хотел, — печально ответил он, — так это защитить тебя, дорогая. Никто не вправе осуждать меня за это. Даже ты.
— Но эта ваша защита не принесла мне ничего, кроме безмерных страданий! — в отчаянии возразила Шарлотта.
— На что только не способна отцовская любовь, — пробормотал достопочтенный Патрик Бронте, — Теперь я понял, что ошибся, пытаясь чинить препятствия твоей свадьбе с мистером Николлсом. Прости меня.
— Так, значит, вы уже не против нашего союза с Артуром, отец? — осторожно спросила его дочь.
— Я знаю, что поступил с тобой жестоко, разлучив тебя с этим человеком, — ответил пастор, — Теперь я горько раскаиваюсь и хотел бы попытаться загладить свою вину перед тобою. Еще не поздно исправить мою оплошность. Я помогу тебе и твоему возлюбленному вновь обрести друг друга.
— Но как вы намерены сделать это, отец? — взволнованно спросила Шарлотта, не смея поверить своему счастью.
— Предоставь это мне, дорогая, — отозвался пастор.
Он повертел в руках поданный Мартой конверт, оттиснутый круглой сургучной печатью, затем положил его на стол титульной стороной, взял толстую лупу и, аккуратно ведя ею по строкам обратного адреса, прочитал:
«Ланкаширское графство, Ланкастерское почтовое отупение. До востребования на имя А. Н.».
— Значит, он в Ланкастере! — не помня себя от радости, воскликнула Шарлотта. — Совсем недалеко от Гаворта! И все это время он был так близко!
— Очень скоро ты увидишь его, дочь моя, — смиренно промолвил достопочтенный Патрик Бронте, — Признаться, мне и самому приходилось нелегко без моего верного помощника. Мне будет приятно встретиться с ним вновь. Марта!
— Слушаю, хозяин.
— Пожалуйста, присядь за стол рядом со мной и напиши от моего имени, что я желаю видеть мистера Николлса в своем доме и в гавортском приходе на прежнем месте. И будь добра также упомянуть о моем намерении переговорить с ним относительно условий, которые он обязан будет соблюдать в случае, если примет решение вступить в брачный союз с моей дочерью Шарлоттой. Ты все поняла, Марта?
— Да, ваше преподобие.
— Приступай. И не забудь передать мне смоченное чернилами перо, когда все будет готово. Свою подпись под этим посланием я непременно должен поставить сам.
Шарлотта быстро подошла к отцу, опустилась перед ним на колени и в порыве безграничной благодарности прильнула губами к его руке.
— Как я рада видеть вас вновь, дорогой Артур! — с жаром произнесла Шарлотта, прогуливаясь с викарием вдоль бесконечно тянущейся гряды суровых холмов, у подножий которых буйным цветом лиловел вереск, омытый прозрачной утренней росой.
Мистер Николлс мягко улыбнулся и ответил:
— Едва ли наша встреча была для вас большей отрадой, нежели для меня. Одному Богу известно, сколь томительной, сколь невыносимой была для меня разлука с вами! Признаться, я был убежден, что вы совсем позабыли обо мне!
— Это из-за вашего письма, оставшегося без ответа? Но вы ведь уже говорили с моим отцом и, вероятно, он все вам объяснил?
— О, да, — отозвался викарий, — Он сказал мне, что спрятал мое письмо от вас, так как изначально был против того, чтобы у нас с вами завязались отношения. Но теперь он как будто раскаялся и изменил свое мнение.